Все классические голливудские блокбастеры — как никакая другая категория кино, продукты своего времени. И в лучшем, и в худшем смысле.
Первый тизер оригинального «Человека-паука» был показан в июле 2001 года. Сюжет ролика, бешено смонтированного в стиле клипов c MTV, был незамысловат: преступники грабят банк, однако во время побега на вертолете оказываются пойманы в гигантской паутине, натянутой между… башен-близнецов. Это было не только начало новой эпохи доминации супергероев «Марвел» в кино («Человек-паук» с легкостью побил сборы «Блэйда» и «Людей Икс» в разы), но и конец того простого времени, когда герои еще не были обременены морально-этическими дилеммами современности. Ведь после терактов 11 сентября и последовавшей войны в Ираке фраза «С великой силой приходит великая ответственность» обрела новую актуальность и осмысленность.
Сцена с башнями-близнецами по понятным причинам не вошла в итоговый монтаж, однако фильм все равно оказался идеальной капсулой времени из первого года XXI века, где все было проще. Питер Паркер в исполнении Тоби Магуайра не наследник гениального ученого — генного модификатора (как Эндрю Гарфилд) и не протеже супергероя-миллиардера (как Том Холланд). Он простой школьник, тестирующий вновь приобретенные способности в яркий солнечный день; эти первые сцены на крыше — воплощение чистой joie de vivreВ переводе с французского «радость жизни».. И даже когда Зеленый Гоблин пытается поставить Паркера перед жестким моральным выбором: спасти детей из кабины фуникулера или падающую Мэри Джейн, супергерой просто поднажимает и спасает обоих. А что, так можно было?
Сиквел, снятый во время иракской войны, развивает драматическую составляющую супергероизма согласно духу времени. В какой‑то момент у главного героя возникает апатия на фоне посттравматического стресса, а во взгляде рождается циничный блеск — именно с ним Магуайр поедает хот-дог, глядя на очередную полицейскую погоню, в которой он сознательно не хочет принимать участия. Это отчетливо постмодернистский взгляд на Человека-паука: когда еще у этого живого бренда находилась достаточная свобода воли, чтобы просто ничего не делать — не брать ни силы, ни ответственности. Тем более что в нашем мире насильственная борьба c, казалось бы, неоспоримым злом в тот момент стала как никогда этически неоднозначна.
Именно благодаря этому драматическому отступлению неминуемый камбэк Человека-паука и жертва Доктора Осьминога (в отличие от Гоблина он не остается злодеем до конца, а противостоит злу в рамках внутренней борьбы) выглядят по-настоящему заслуженным триумфом новой искренности. Спасенные Паркером пассажиры метро передают на руках его тело без маски, и никому не приходит в голову фотографировать его и делиться сенсацией — в Нью-Йорке, пережившем 11 сентября, такая солидарность выглядит особенно трогательно.
Самая интересная и морально неопределенная часть трилогии (третья) вышла в конце нулевых, то есть немного раньше полного погружения культуры в цифровую постиронию. Эта игра на опережение сыграла с картиной злую шутку: не все зрители поняли, что над происходящим на экране можно одновременно угорать, как с абстрактного мема, а через мгновение лить совсем не абстрактные слезы. Да, под воздействием Венома Питер Паркер превращается в отвратительного мудака с дурацкими манерами и эмо-челкой, но разве это не честное отражение всех худших черт нас самих в 2007 году? В фильме есть пара самых весомых в истории жанра жертв и прощений, победа над злодеем выглядит на редкость горькой. Все заканчивается медленным танцем, во время которого Питер и Мэри Джейн выглядят по-настоящему отрешенными и потерянными, — идеальная по настроению концовка для полного разочарований первого десятилетия века.
Вовсе не случайно то, что именно третья часть трилогии Сэма Рейми вызвала такую неоднозначную реакцию. Даже несмотря на компромиссы с продюсерами (включение слишком многих злодеев), этот фильм — чистейшее воплощение авторской интонации, со всеми заскоками и странностями. Если нужно было бы описать фильмы Рейми про Человека-паука одним словом, то это было бы слово «настоящий»: в кадре есть настоящая кровь (костюм сделан из осязаемой ткани, а не всемогущих наноботов), в хоррор-сцене пробуждения Доктора Осьминога есть настоящие стальные щупальца (не нарисованные на компьютере, как в новом фильме), главные актеры (Магуайр, Данст) похожи на реальных людей, а не диснеевских мультяшек (как Холланд и Зендая).
Триумфальная третья часть новой, «домашней» трилогии про Человека-паука — это, напротив, не воплощение некоего причудливого авторского стиля, а идеальный пример пугающей эффективности корпоративных алгоритмов. Тон и ритм 27-го фильма в кинематографической вселенной «Марвел» выглядит просчитанным до мельчайших элементов, как будто работа целого института была направлена на безошибочное и безостановочное развлечение зрителей. Пируэты камеры и акробатика героев заранее прорисованы талантливыми цифровыми художниками и не отпускают внимание ни на мгновение. Камео знакомых героев возникают как с конвейера, зал регулярно и искренне аплодирует; и комедия, и трагедия сыграны ровно по расписанию. Все настолько идеально, что даже злодеи больше не становятся жертвами собственных козней, а все без исключения спасены сверхчеловечески моральным героем. У этой жанровой утопии есть всего один, но фатальный недостаток: она вообще никак не отражает то время, в котором мы живем.
Съемки «Нет пути домой» проходили в Нью-Йорке в 2020 году — вероятно, самом сложном для города времени как раз с 2001 года. Пандемия коронавируса уносит жизни десятков тысяч горожан, но почему‑то Человек-паук именно в это время занят борьбой с буквальными призраками прошлого. Прибегающие на помощь герои из другого времени не переживают никакого экзистенциального кризиса, столкнувшись с новой реальностью — ведь эта реальность совершенно игрушечная, лишенная признаков какой‑либо эпохи. Даже центральная трагическая жертва в сюжете не отражает бессмысленные потери, которые пережили зрители за последний год, а тратится на банальную провокацию с гендерной инверсией — знаменитая фраза звучит из неожиданных уст, зрители хлопают и смеются. Для поп-культурной ностальгии и безответственного эскапизма, пожалуй, нельзя было придумать худшего времени.
Да, трилогия Сэма Рейми, бесспорно, в чем‑то устарела, но судьба новой трилогии, несмотря на выдающиеся технические достоинства, еще менее завидна: она с самого начала не была ни на секунду актуальной. У кино, не отражающего реальность, нет будущего, и именно поэтому болезненно реальная, несмотря на жанровую условность, трилогия с Тоби Магуайром навечно остается в наших сердцах.
