— Хочу поздравить тебя с призом, ужасно радостное событие. Какие у тебя были ощущения, когда ты узнала о победе?
— Я действительно вообще не ожидала, узнала утром, как проснулась. На фоне того, что сейчас происходит, мне казалось, что это вообще невозможно, потому что в мире уже отменялась русская культура, и в том числе кинематограф. Я не могла полноценно порадоваться, но мне было очень приятно. Приза у меня, кстати, пока нет, не знаю, где он.
— Думаю, что должны его прислать.
— Наверное, его забрала режиссер Василиса [Кузьмина], она там была со сценаристкой Юлей [Гулян]. Естественно, я не выпрашивала со словами «где мой приз» (улыбается).
— Как в твоей жизни появилась «Ника»?
— Мне, как и другим актрисам, пришли на почту пробы. Я знаю, что Василиса в течение двух месяцев пробовала разных актрис. Надо было записать самопробы, которые я до того делала всего раз в жизни. Несколько дней ленилась, поскольку думала, что меня все равно не утвердят, но потом подружка меня заставила их записать.
Смешно, что еще за год до пандемии мы должны были делать с моим другом, режиссером Ильей Носоченко, спектакль про Нику Турбину. Я готовилась и была в материале, читала про Нику все, что было можно. А потом наш проект закрылся из‑за ковида, и через год в моей жизни появляется сценарий «Ники». Я не могла поверить, что такое может быть, как будто какая‑то ошибка.
— А ты использовала свой багаж в общении с Юлей и Василисой, когда понимала, что роль уже у тебя?
— Нет, а я до последнего не понимала. В этом тоже для меня была большая ценность.
Определенного статусного отношения не было и на протяжении съемок. Еще на уровне проб Василиса за меня сражалась, а надо сказать, что это были продолжительные пробы. Она увидела во мне те вещи, которые я даже сама про себя не знала, помогала их открывать.
Я как актриса не берусь за все подряд, потому что мне как раз очень важна эмоциональная близость с персонажем. И внутренне я была абсолютно уверена, что я — эта героиня и я знаю, как ее сыграть. Даже на протяжении съемок я отстаивала право быть Никой, потому что сомнения, конечно, были.
— Сомнения на уровне утверждения?
— Да, меня долго не утверждали. И не только меня. Пробы были долгие и серьезные, на роль Ники, ее парня, матери. Несколько месяцев проб.
— А ты общалась с людьми, которые знали Нику?
— Нет, это тоже было мое сознательное решение. Я понимала, что мне бы это очень сильно помешало.
Важно сказать, что мы не могли использовать стихи Ники. Мы собирались, выбрали стихотворения, но за очень короткий срок до съемок один человек, имеющий отношение к Нике, нам не разрешил. Василиса приняла решение искать стихотворения неизвестных современных поэтов. Мы долго мучались, но потом подумали, что, может, это будет и круто. Человек, который ищет свой голос, говорит чужими стихами. Мне кажется, это придает интересный дополнительный смысл.
— На мой взгляд, это история о том, как поэта поглощает быт и в итоге поэт быту проигрывает. А о чем фильм для тебя?
— Я думаю, что это кино — жизнь художника. Есть известная фраза о том, что поэт в России больше, чем поэт. Я сейчас увлекаюсь французским писателем и философом Жаном Кокто, и он много пишет о поэзии, например то, что поэт — это проводник, проводник смыслов, которые облекаются в поэтический текст. И мне кажется, дело не совсем в быте, а во взаимодействии художника и гения внутри. То, что дано художнику, от него не зависит, оно живет внутри и зависит от обстоятельств, это связь с Богом, какой‑то голос, который ты фиксируешь в себе и транслируешь в мир.
Вообще, конечно, в фильме очень много тем. И тема сепарации с матерью, связанная с взрослением. И тема Советского Союза, потому что в СССР, как нигде в мире, была мода на детей-вундеркиндов — их возили по всему миру, чтобы все видели, как круто русская школа и культура воспитали и породили гения. А на самом деле это страшная тенденция.
— Как ты думаешь, любовь, которую мать вкладывает в Нику, всегда разрушительна?
— Я думаю, что она всегда разрушительна, если не останавливается. В какой‑то момент связь должна перестраиваться, необходима сепарация. Кто‑то уезжает, у кого‑то нет родителей.
Но мне кажется, Ника потеряла свой дар не из‑за давления матери: он просто стал никому не нужен. Вся суть была в том, что она восьмилетний ребенок, который пишет фантастические стихи и ездит по миру. Она была интересна людям в этом контексте. Людям не было интересно, что она говорит, ее стихи отдельно от нее, но была интересна сама форма этого перформанса, устроенного мамой и страной. Но при этом у меня есть томик всех ее стихотворений, и я могу сказать, что мне оттуда нравятся два стихотворения.
У Ники есть и удивительные дневники, которые она писала за несколько лет до смерти. Это тонкие, глубочайшие исследования жизни и себя о том, что такое любовь, что такое дружба. Я читала много дневников людей искусства, и эти — одни из лучших.
— Давай попробуем обратиться к твоим воспоминаниям примерно из тех лет, в которые происходят события фильма. Что ты помнишь? Тебе тогда было семь лет?
— Мне тогда было пять-шесть. Вообще я не помню: песня «Toxic» Бритни Спирс появилась в 2004 году?
— Мне кажется, в 2003-м.
— Да? Я помню, что, когда я впервые увидела клип по телевизору, для меня в нем было действительно все. Жизнь взрослых людей, понятие сексуальности. Помню, что этот клип будто вытащил меня из детства, и я постоянно потом слушала эту песню. Я из тех людей, кто вообще мало помнит свое детство. Я пошла в школу, но какие‑то приметы времени, кроме жвачки «Самурай», я даже не припомню.
— Художественный мир фильма, который, кстати, классно выстроен, возрождал в тебе эти воспоминания?
— Да, да, я вспоминала квартиру, где мы тогда жили с семьей. И действительно наша крутейшая художник Маша Славина создала тот мир, который интуитивно пересекался с детством. Ковры на стенах. У меня тоже, кстати, висит в спальне ковер с оленями точно как в комнате у моей экранной мамы (Анна Михалкова. — Прим. ред.). Меня очень тянет ко всей этой эстетике. У меня в квартире все как на советской даче, шторы эти, вазочки, старые стулья.
— Я тебя прекрасно понимаю. Когда слышу слово «дача», я представляю либо «Несколько дней из жизни Обломова», либо «Утомленных солнцем». Большой дом с террасой, и ничего больше.
— Или «Неоконченная пьеса для механического пианино», хотя это другой век! А самая интересная примета времени, которую я уламывала вставить Василису в фильм, это то, что в тот период как раз пришел к власти Путин. И так здорово было бы просто вставить эту отметку.
— Это будет банально упомянуть, но во время просмотра я думал о «Брате», потому что герой был таким же олицетворением, слепком времени девяностых, как, в общем-то, и Ника для начала нулевых. А если говорить о твоих страхах, ты помнишь, чего ты боялась в детстве?
— Конечно. Мои страхи были направлены на то, что я не очень понимала, чем я от всех отличалась. Я дралась, моих родителей вызывали в школу.
Эти ощущения преследовали меня до института, где тоже многие думали, что я блатная. И мой страх был в том, что у меня нет друзей. И как раз это у меня очень связалось с Никой. Ее спрашивали на поступлении: «Ой, а вы Ника Турбина?» И у меня было так же: «А ты Лиза Янковская?» Когда ты своим именем несешь то, что уже даже не совсем твое.
— Что про тебя заранее подумали.
— Да, да. И когда в фильме все узнают Нику, она испытывает стыд, потому что говорят не про настоящую Нику сейчас, а про ту, которой она была. Она сама не соответствует тому, кем она была когда‑то. У меня была другая вещь — обида на мир, на людей, учителей, что они думают про меня что‑то плохое, хотя они меня даже не знают. И эта связка помогала мне во время съемок.
— А когда это ощущение того, что люди думают про тебя исходя из багажа знаний о тебе, но тебя не зная, прошло?
— Думаю, что в институте.
— Сейчас у тебя есть какой‑то основной страх? Например, если какая‑то роль пройдет мимо тебя?
— Нет, я этого вообще не боюсь. Каждому свое. Есть много историй , когда люди хорошо пробуются, но их не утверждают. Значит, просто не ты должен делать это. И это зависит не от режиссера или продюсеров, а от чего‑то более высокого.
— Почему ты так редко появлялась на экранах после «Истории одного назначения»? У тебя были «Оптимисты», короткометражка «Рио»…
— Да, а ты считаешь, это редко?
— Ну раз в год.
— Мне кажется, раз в год это прямо топчик. Даже когда у меня месяц назад вышли «Подельники» а теперь «Ника», мне уже даже неловко. Я бы хотела, чтобы у меня максимум выходили две работы в год. Я же еще в театре работаю и играю по несколько спектаклей в месяц. Я сознательно подхожу к работе, ну и еще мне говорят о том, что я специфическая.
После «Ники» я неделю полежала в больнице. Аня Михалкова меня учила тонкостям и актерским мудростям, как выходить из персонажа. Мне иногда нужно уметь отходить. Возможно, мне помогли бы в этом жанровые роли. Потому что за месяц до съемок «Ники» я сидела дома, ни с кем не общалась, читала стихи. Меня еще рано подстригли [для роли] ко всему прочему. Не как, конечно, Дэниел Дей-Льюис, который два месяца готовился к «Нефти» и просил жену называть его именем его персонажа. Я просто беру опыт персонажа и делаю его своим.
— Ты скорее киношный или сериальный зритель?
— Я люблю ходить в кинотеатры. Больше люблю смотреть кино и сниматься в кино тоже люблю больше, чем в сериалах. Сериалы, конечно, есть хорошие, но я тот человек, которому нельзя смотреть сериалы. Я могу все отложить и до утра смотреть, пока сериал не кончится, потому что принцип сериального крючка на мне работает безотказно.
Мой любимый сериал — «Твин Пикс», он был первым сериалом, который я вообще посмотрела. Стала абсолютным фанатом Дэвида Линча, прочла все, что у него есть, и посмотрела его фильмы.
— Фильм с каким актером или актрисой ты бы ни за что не пропустила?
— Я давно люблю Адама Драйвера, еще до того, как он стал таким популярным, люблю Пола Дано, Фрэнсис Макдорманд. Дастин Хоффман вообще мой любимчик, мой внутренний учитель.
У Драйвера, кстати, нужно поучиться, как совмещать жанры в фильмографии. У него правда удивительный набор картин, в русском кино такой у Юры Борисова. Другого такого артиста в России я не знаю. Адама, конечно, за год было многовато.
Вообще, замечаю за собой, если мне нравится актер или актриса и я подписываюсь в инстаграме, то все, ****** [конец], смешивается экранное и настоящее. Вот мои любимцы идеологические, Дей-Льюис и МакДорманд, разделяют себя и то, что они делают. Они не ведут инстаграм. МакДорманд десятилетиями не давала интервью, не снималась в рекламе. Потому что, когда ты снимаешься в рекламе, ты лишаешь себя возможности рассказывать историю.
— Ты помнишь, какая роль тебя покорила в мировом кинематографе в годы твоей учебы?
— Первый, кто приходит на ум, это как раз Дастин Хоффман в «Полуночном ковбое» и «Выпускнике». Тогда я решила, что он мой мастер. Я следила за тем, как он работает с камерой, как он существует. И я училась взаимодействовать с камерой, как работать в кино. Еще такое было с Леонидом Филатовым и Аллой Демидовой, но это уже про театральный опыт.
— Когда ты смотрела фильмы со своим дедом [Олегом Янковским] в детстве, ты потом пересматривала их и смотрела на его работу под другим углом?
— Естественно, в детстве дедушка был для меня бароном Мюнхгаузеном. Я маленькая не очень понимала, что он актер.
Забавно, что ты задаешь этот вопрос, потому что вчера я решила пересмотреть «Крейцерову сонату» и просто офигела от того, что он делает. Мои любимые фильмы с дедом как раз «Крейцерова соната» и «Полеты во сне и наяву». «Полеты» я смотрела впервые в детстве и, конечно, ничего не поняла. Какой смешной дедушка бегает в штанах-клеш с дыней в руках, забрался в сено, что он делает, дурак что ли. А с прошествием времени, конечно, понимаешь что это про кризис. Сейчас я смотрю на него как на человека, у которого я учусь.
В съемке использовались вещи Choux, Vereja, Belle You, Wales Bonner, Mikita Kunitsky х The Blueprint, Christian Dior и Uniqlo.
