«Он меня обнулил»: Чадов, Кватания и другие режиссеры — о наследии Балабанова

Когда я поступил во ВГИК в 2009-м, все вгиковцы были больше увлечены Тарковским. Балабанов еще не был культовой фигурой. «Брата» я впервые посмотрел на VHS-кассете в автобусе, но сильно впечатлен не был. Балабанов — великолепный режиссер со своим почерком и стилем, но я не иду по его стопам. «Быка» часто сравнивают с «Братом», но я лично не вижу сходств между фильмами, хотя я пересматривал его в рамках подготовки к съемкам. Сейчас появляются граффити из «Брата», люди выбивают у себя татуировки «В чем сила?». Мне кажется, это такой период.

Мой любимый фильм Балабанова — «Про уродов и людей». Это больше, чем кино, абсолютный шедевр. Там есть безусловная магия, фильм выходит за пределы драматургической структуры. Мы перестаем смотреть фильм и начинаем в нем растворяться. Остается отзвук в чувствах и душе. Это кино вне времени, оно не устареет. Балабанов оставил отпечаток своего времени. Пройдет время — и люди будут изучать по его фильмам время. Из них понятно, что думали и что чувствовали современники Балабанова. Этот след и есть самое важное, что дает культура и кино. Не важно, про какое время ты снимаешь, ты все равно делаешь отпечаток своего собственного времени. Балабанов очень четко и с правильной подачей отразил время 1990-х не в «Брате», а, парадоксальным образом, в «Про уродов и людей», который вообще рассказывает о конце XIX и начале XX века. Переосмысляя другое время, можно более красноречиво рассказать о времени настоящем. Это дорогого стоит, когда получается.

Все его фильмы по-режиссерски филигранно и качественно сделаны. Что‑то любят больше, что‑то меньше, но все сделано на уровне. Это бескомпромиссный режиссер, у которого есть свой почерк и юмор. Юмор — это очень важно в кино. Мне не нравится кино, где все суперсерьезно. Мне нравится, как он посмеялся над своим собственным творчеством в «Жмурках». Смешной и жесткий фильм. Я бы, наверное, поставил этот фильм на второе место после «Про уродов и людей». Уметь не только конструировать, но и деконструировать стиль, смеяться над собой и переосмыслять себя — это надо уметь.

Балабанов — это энергия. Кино — это энергетический посыл в первую очередь, который передается в кинозале публике. Он умел давить на ноты наших чувств. Он хороший музыкант в этом смысле, и насмешить мог, и напугать — знал, что делает. Каждый его фильм — это кусочек его «я». Настоящий автор.

Меня всегда привлекал в Балабанове темпоритм. Темп повествования его фильмов похож на темп северного человека. Например, в «Кочегаре» меня больше всего поразило, что весь фильм я думал, зачем все эти проходки под эту музыку и почему все происходит именно так, а не иначе. И когда я вышел из кинотеатра и пошел пешком домой, я все понял, меня фильм преследовал.

Мои любимые фильмы Балабанова — это «Кочегар» и короткометражный «Трофим». Это истории маленького человека, которого просто вырезали и бросили в урну. Очень редко встретишь в фильмах Балабанова укрупнения, мы смотрим на происходящее реальным человеческим взглядом. В его фильмах есть отстраненность, сухость повествования, в последних фильмах даже примитивизм. В конце он много работал с непрофессиональными актерами.

Первый «Брат» стал открытием в свое время, хотя второго «Брата» я люблю меньше всего. Зрители часто называют фильмы Балабанова чернухой, но чернуха — это абсолютно другое. Главное достоинство Балабанова в том, что он снимал реальность без прикрас и мог рассказывать про Россию настоящего дня, про здесь и сейчас. Таких авторов в современном российском кинематографе очень мало. Мы чаще уходим в прошлое или в будущее, а нашу реальность показываем без правды. А это же очень важно — снимать про то, что здесь есть и происходит сейчас. Балабанов очень сильно чувствовал время.

Мне очень интересно читать Балабанова как сценариста. Меня как раз поразило то, как он владел словом, именно киношным словом. Он умел очень просто, но точно описать кадр. Он писал сценарии в русской прозе, которую можно читать как повесть или рассказ. Мы сейчас больше пишем под американский стандарт — с диалогами. Конечно, это индустриально удобнее, но русская запись позволяет прочесть весь сценарий как художественную литературу. Удобнее быстрее погрузиться в мир, плюс отчетливее понимаешь автора и лучше погружаешься в задумку. Балабанов писал небольшие сценарии, страниц 15–18, но они были очень емкие и понятные. Нет ощущения, что это маленький рассказ. Это целый полнометражный художественный фильм. Я сейчас больше работаю как сценарист, и мне бы хотелось научиться так владеть словом.

Мой подход к актерской игре сформировался благодаря Балабанову и его документальному подходу к восприятию изображения. Он сразу чувствовал фальшь, и у него было обостренное чувство правды в кадре. Его очень сильно раздражало, когда актер начинал играть. Первый съемочный день ударил меня обухом по голове. Я был молодым актером из классического театрального училища. Видимо, я поймал адреналин сумасшедший и начал наигрывать чуть ли не Гамлета. Балабанов подошел и сказал: «Вот выброси все, что ты знаешь о профессии, все, чему тебя научили, все, что тебе говорили, выброси из головы сейчас — в работе со мной».

Балабанов хотел, чтобы про его фильмы не говорили «так только в кино бывает». Они у него честные и правдивые, настоящая жизнь. В них много энергии, потому что он привносил часть живой жизни, а не сыгранной. Если фильмы Леши идут по телевизору, я — раз! — и прилипаю. В принципе, я тоже вот так снимаю и смотрю кино. Мне тяжело воспринимать сильно сыгранный театральный фильм. Балабанов про людей снимал, с людьми общался, жил рядом с ними, жил как простой человек.

Мне нравится разноплановая кинотека Балабанова. Мне нравится черная комедия «Жмурки», которую он на спор с Сельяновым снял. Люблю «Брата» и «Брата-2», хотя сам Леша называл вторую часть попсой. «Война», пожалуй, это единственный боевик Алексея Октябриновича. Это мощное и конкретное высказывание, сейчас таких мало.

Я не думаю, что кино сегодня способно глобально изменить образ мышления у людей. Таких фильмов просто не существует. Нас цифруют с утра до вечера систематично. Информация через глаза и через уши проходит с такой бешеной скоростью, что ни один мозг современный не способен в принципе такое количество информации перерабатывать. Ушло время, когда маленький фильм мог изменить этот безумный поток. Но кино учит сопереживать и тем самым не дает притупиться чувствам, которые отличают нас от животных.

Я посмотрел «Груз 200» в магазине с DVD, где работал в 19–20 лет. Я ждал что‑то в духе «Брата» или «Брата-2» и все думал, что придет такой герой, как Данила. Это шоковая терапия, переломный фильм для меня. Помню, как сильно Балабанова чморили на «Закрытом показе» с Гордоном. Одни зрители идеализировали Советский Союз, другие, наоборот, говорили, что такие вещи, как в «Грузе 200», происходили на самом деле. Сейчас также одни люди живут в иллюзии, а другие понимают, что происходит.

Я просил съемочную группу «Казни» посмотреть «Груз 200». Мне хотелось хотя бы на ничтожную толику приблизиться к бескомпромиссности этого фильма в той реальности, что я формирую. Понятно, что оба фильма рассказывают о разложении в обществе позднесоветского периода. Но это сугубо мое восприятие времени, в которое я не жил. Я не занимался исторической реконструкцией.

Фильмы Балабанова отличались уникальной бескомпромиссностью и простотой в сюжете, в котором каждый из символов имел значение. Балабанов искал грань между внешней патологией и внутренней. Вечная тема, которая и меня отчасти интересует. Внешняя патология — это просто первичный признак. То, что скрывается за этой внешностью, гораздо страшнее. Балабанов очень четко зафиксировал время, его идеи, ценности и абсурд. Он ничего не романтизировал и пытался понять героя своего времени. К сожалению, фигуру Данилы Багрова как раз используют для романтизации. Люди хватаются за символы и вырывают из контекста цитаты.

«Мне кажется, когда мое поколение режиссеров росло, то кроме Балабанова ничего и не было. Мы все его смотрели, и он стал частью нашего экзистенциального опыта взросления. Оказал ли он на нас влияние? Он точно показывал время, которое нас сформировало. Балабанов — человек, который открытыми глазами смотрел на свою страну. Я пересматривала много раз первого «Брата». Это, наверное, первый фильм про сложного, обаятельного и умного антигероя, которого вылепило его время и который несет разрушение, а не созидание.

Это жесткое авторское кино 1990-х и начала 2000-х, и сейчас мне его тяжело будет пересматривать. А вот «Брата 2» я даже не воспринимаю как продолжение «Брата». Балабанов для меня — «Брат», «Груз 200» и «Про уродов и людей». Сложно говорить о Балабанове в контексте того времени, в котором мы оказались, из‑за его национальной русской идеи. И для меня огромная трагедия, что «Брат» и Балабанов стали чуть ли не символами спецоперации. 20 лет телевидения сделали свое дело, и люди перестали понимать, где хорошее, а где плохое. Сейчас в прокат нужно перевыпускать «Груз 200», а не «Брата». Хотя от «Груза 200» мне становится плохо физически и морально — настолько он документальный и натуралистичный. Это сильнейший антивоенный лозунг и огромная метафора той России».

«Балабанова можно воспринимать по-разному. Многие, говоря о его фильмах, используют понятие «чернуха», но я бы сказал, что многие его картины — комедии положений. Думаю, это тот тип режиссера, которому в первую очередь было важно высвободить свою творческую энергию, взять ее и поместить в форму. Энергия, требующая выплеска. Иначе сгоришь. Хотя и в процессе, кажется, он сгорал и это приносило ему неосознаваемое на тот момент удовлетворение, очищение.

При всей тяжести повествования и серьезности тем, Балабанов снимал культовое кино, а значит, зрительское. Кино, которое нравилось всем: и тем, кто смотрит посредственные сериалы, и тем, кто любит глубокое авторское кино. В миллионный раз упомянутые «Брат» и «Брат-2» нравятся всем без исключения. Кстати, мне кажется, что мы до сих пор не нашли героя нашего времени. Таким героем был Данила Багров — простой и чуточку угрюмый парень в растянутом свитере, парень, который мгновенно принимает решения и все его действия — это действия во имя справедливости. После него героев так и не появилась, Багров остался последним из тех, который отражал то время.

Чаще всего я возвращаюсь к «Грузу 200». Мне больно смотреть этот фильм, но он не вызывает у меня отторжения. В нем нет спекуляций. Я пересматриваю его и понимаю, как много Балабанов делал интуитивно. Это огромный житейский опыт и талант художника.

У Балабанова был особый художественный взгляд, с помощью которого он превращал окружающую действительность в кино. И нельзя не отметить, что такое ощущения себя в профессии, свободное и бесстрашное, во многом заслуга его соратника, друга, а потом уже продюсера Сергея Сельянова».