Сандра Войтер (Сандра Хюллер) — немецкая писательница, которая живет со своим мужем Самуэлем (Самюэль Тейс), тоже писателем, но французским, и полуслепым сыном Дэниелом (Мило Мачадо Гранер) в шале в заснеженных Альпах. Когда ее супруг сорвется с крыши, выяснится, что в их браке не все было ладно, а Сандра станет главной подозреваемой в его смерти. Через полгода начнется суд, где женщине придется защищаться, а вся неприятная изнанка жизни с супругом выльется наружу.
Бергман восхищался Тарковским, а Жюстин Трие явно восхищается Бергманом, потому что ее «Анатомия падения» — это, по сути, криминальный ремейк «Сцен из супружеской жизни». Как и в бергмановском шедевре, перед нами за два с половиной часа проносится история распадающегося брака, но не в спальне, а в зале суда, ведь нынче невидимый фронт войны полов пролегает не на домашней кушетке, а в кабинетах у психологов и юристов. Не то чтобы раньше киношники совсем чурались судебных заседаний — скажем, в «Крамере против Крамера» Роберта Бентона (и вдохновленном им «Брачной истории» Ноя Баумбаха) конфликт супругов пытались разрешить как раз адвокаты, но все же в фильмах 1970-х годов не доходило до натурального убийства. А сейчас без этого, видимо, никак. Впрочем, на вопрос «было ли убийство или это несчастный случай?» предстоит ответить не только присяжным, но и зрителям — не надейтесь, что в финале Трие укажет на истинного преступника.
Собственно, этой своей двусмысленностью картина напоминает еще один криминальный шедевр про писательницу, которая, может быть, убивала, а, может быть, и не убивала, — «Основной инстинкт» Пола Верхувена. Но если в фильме Верхувена была насмешливая, игривая и, как всегда, сатирическая интонация (чего только стоит грандиозный финал, в котором режиссер дважды издевательски уходит в затемнение?), то Трие предельно, по-носорожьи серьезна. Ни тени иронии, ни минуты покоя — «Анатомия падения» сделана с таким душераздирающим надрывом, что в какой‑то момент не только в зале суда, но и в кинозале становится душно.
При этом фильм оказался все-таки круче, чем можно было предположить из каннских репортажей. Трие все-таки виртуозная режиссерка — и два с половиной часа пролетают на одном дыхании: не оторваться. Сюжет настолько плотный и сконцентрированный, что если отвлечься хоть на минуту, то можно потерять нить стремительного повествования. Герои свободно переходят с английского на французский и с французского на английский, так что не остается сомнений: Трие показывает нам европейский Вавилон — только с куда более цивилизованными законами, чем «законы Хаммурапи». Впрочем, в зале суда не обходится без дремучего сексизма и прочих «измов», как бы сторона обвинения ни утверждала обратное.
Особенно, кстати, хорош в роли обвинителя Антуан Рейнарц, к герою которого в конце фильма проникаешься настоящей ненавистью. Однако всех затмевает Сандра Хюллер, которая на протяжении немалого хронометража остается столь же загадочной, как и Кэтрин ТрамеллГлавная героиня «Основного инстинкта».. Кто она: жертва или абьюзерка? Пострадавшая или убийца? Хюллер играет на таких полутонах, что кажется, будто ее героиня воплощает в себе все эти ипостаси сразу.
Так что же с этим фильмом не так? Почему его так интересно смотреть, но на круг от картины остается только звенящая пустота в голове? Все дело в том, что Трие не делает никаких обобщений. Ее история так и остается бытовой. Автор не поднимается на ступеньку выше, как тот же Звягинцев в лобовом, но тянущем на высказывание
финале «Нелюбви». Даже карта с тем, что Сандра — немка, а ее муж — француз, никак не будет разыграна. Война полов остается частной, сугубо внутрисемейной, а не межнациональной историей — европейцам делить нечего, кроме языка.
Другое дело — недавний «Развод в стиле кунг-фу» Мабрука Эль Мехри, в котором французская реальность оттенялась взрывным восточным характером, а для противостояния между супругами была придумана изящная метафора в виде кунг-фу и кухни как поля битвы. Трие же в основном избегает аллегорий, хотя пса-поводыря сына Сандры можно трактовать по-разному, особенно в финале, когда он практически превращается в проводника в царство мертвых — не хуже Цербера из Аида.
Понятно, что у каждого поколения свои культурные герои. Как понятно и то, что на бумерском Каннском фестивале жюри было проще наградить иксерку Трие, потому что в ней кинематографисты увидели отсвет Бергмана, который остается частью респектабельной, высокой культуры. Однако такая бумерская политика когда‑нибудь выйдет Каннам боком. Фестиваль уже давно не открывает новые и молодые имена. А они есть!
Скажем, в прошлом году в каннской параллельной программе «Двухнедельник режиссеров» (и в этом — на «Зеркале») показали дебют миллениалки и франко-канадки Шарлотты Ле Бон «Соколиное озеро» — романтическую драму про первую любовь и остроумнейшее переосмысление восьмидесятнических подростковых хорроров. Правда, Ле Бон, как и шоураннеры «Очень странных дел» братья Дафферы, вдохновляется не Бергманом, а Спилбергом. Тем не менее, в ее кино столько энергии, нежности и иронии (в том числе и постиронии), что, право слово, жаль, что его не взяли в основной конкурс. Как бы такие промахи не обернулись для важнейшего фестиваля своей анатомией падения.
Евгения Ткачева
«Анатомия падения» выйдет в российский прокат 19 октября.
