«Неудержимые», Вуди Аллен и Люк Бессон: 9 премьер, которые стоит увидеть в кино в сентябре

Непоколебимая 75-летняя премьерша Израиля Голда Меир (Хелен Миррен), не туша ни на минуту папиросу, руководит страной во время короткой Войны Судного дня (четвертой арабо-израильской войны) в октябре 1973 года. Все заканчивается сначала вынужденной отставкой, а потом государственной премией.

Есть основания полагать, что жанр голливудского байопика с актерским бенефисом по центру, снятого специально под «Оскар», прямо на наших глазах уходит в прошлое. Дело в том, что в 2023 году общественность стала ставить под сомнение главный аттракцион этого жанра — непосредственно актерское перевоплощение. И Хелен Миррен, и Брэдли Куперу в соседнем фильме про композитора Бернстайна были высказаны претензии в использовании накладных носов при изображении героев еврейского происхождения (оба артиста сами не евреи). Как следствие, в профессиональных прогнозах «Оскара» эти актеры сейчас фигурируют лишь во втором десятке потенциальных призеров.

Споры о природе жанра и ремесла рассудит история, а пока что не видим повода сомневаться в том, что великая Миррен превращает даже этот несколько википедийный сюжет в упоительное кинематографическое зрелище — используя и наклеенные густые брови, и рисованные никотиновые пятна на пальцах, и, да, характерный силиконовый нос как драматический инструмент. Как ни крути, в российских кинотеатрах это редкая нынче возможность в принципе увидеть фильм оскаровского калибра.

Тегеран, наши дни. Муж и жена встречают своих злых двойников, живущих в более богатом городском районе.

Мани Хагиги — иранский режиссер, нашедший способ комментировать и осмыслять окружающую его реальность при помощи инструментов жанрового кино, что для диссидентского иранского кинематографа несколько нетипично. В постдок-нуаре про политическое убийство «Приходит дракон» злодеем оказывался натуральный дракон из подземелья, в «Свинье» речь шла о закенселенном режиссере, подозреваемом в серийных убийствах коллег. Теперь же очередь дошла до комментария о гендерных ролях, классовом неравенстве и семейных ценностях в современном иранском обществе. Возможно, это все-таки слишком абстрактный сюжет, чтобы считаться действительно остросоциальным, но именно форма пространного потустороннего психологического триллера так хорошо подходит, чтобы во время просмотра раствориться в собственных фантазиях о болезненной реальности.

Утверждающий, будто собственноручно поймал 288 педофилов, американский агент национальной безопасности (Джим Кэвизел, Иисус из «Страстей Христовых», теперь модно стриженный блондин) пытается остановить особо опасного 289-го торговца детьми где‑то в джунглях Амазонки.

Не «Барби», но «Звук свободы» — главная сенсация американского кинопроката в 2023 году. Дело в том, что этот независимый краудфандинговый проект заработал больше денег в США, чем последняя «Миссия невыполнима» с Томом Крузом, — и это при в двадцать раз меньшем бюджете. Секрет популярности — в часто игнорируемой Голливудом консервативной аудитории: с легкой подачи создателей это кино быстро превратилось из частной истории о спасении детей из лап подонков в манифест против всемирных элит, так и норовящих выпить кровь всех младенцев (это не преувеличение: реальный прототип главного героя рассказывал в подкасте в рамках промотура, как рассекретил африканскую фабрику по переработке детей в сырье для сатанинских ритуалов). Увы, политический ажиотаж и конспирологический угар едва ли поддаются переводу, поэтому для нас это кино представляет собой скорее рядовую жанровую работу. И тут уже дело в чистом ремесле постановщика — аргументы в духе «кому не нравится — сам педофил» уже не помогут.

Старшеклассница-хулиганка страдает от выходок мерзкого школьного директора (он увлеченно проводит тренинги на случай школьной стрельбы, где с апломбом играет роль злодея) и параллельно интересуется расследованием пропаж молодых девушек в городке.

«Проклятое наследие» Дженнифер Ридер, которое мы видели еще на Берлинале, — это удовлетворительная попытка снять хоррор «под Линча», где линчевская интерпретативность, увы, подменяется просто невнятностью. Есть очень странные сцены, очень причудливые эффекты (как будто бы используются фильтры-маски из снэпчата), на втором плане присутствует прекрасная Алисия Силверстоун, но чего‑то реально страшного и жуткого так дождаться и не получается. Тем не менее по меркам местного кинопроката это самое дикое кино, которое можно увидеть на большом экране.

Неудержимые возвращаются. Вот они слева направо: Сталлоне, Стэтем, Лундгрен и дослужившиеся наконец-то до статуса ветеранов экшена Меган Фокс, Тони Джаа («Онг Бак»), Ико Ювайс («Рейд») и 50 Cent.

Учитывая, что новая часть франшизы обещает примерно все то же самое, что мы уже видели десять лет назад, интересно подчеркнуть отличия четвертой серии. Кроме свежих имен на экране это еще и новый режиссер — бывший каскадер Скотт Во («Закон доблести», «Круче некуда»). Как ни удивительно, никто из трех прошлых постановщиков «Неудержимых» такого опыта не имел, так что на сей раз можно впервые ожидать что‑то похожее на «каскадерский балет» из «Джона Уика», а не мутные, пропущенные через монтажный шредер потасовки из прошлых частей.

Сын и дочь бельгийского маньяка из 1990-х (реального, но так и не пойманного «Мясника из Монса») продолжают дело отца — изнасилования, расчленения, каннибализм — с удвоенной яростью. Как вам такой тру-крайм и такая проработка психологических травм детства в хоррорах?

Кажется, режиссер Карим Уэльхадж нацелился снять самый экстремальный «французский экстрим» в истории, даром что сам он из Бельгии. Критики, посмотревшие «Мегаломаньяка» (поздаголовок прокатчиков вежливо проигнорируем) в рамках его прошлогоднего турне по виднейшим хоррор-фестивалям мира, передают, что настолько же омерзительное, беспощадное и просто высасывающее душу кино помнят только старожилы. Словом, жанровые фанаты будут визжать от восторга.

Любовный треугольник в привилегированных парижских декорациях. Увлекающийся спортивной охотой муж ревнует жену к ее однокласснику-писателю, недавно снова объявившемуся в их жизнях. Читатели Чехова уже подозревают, чем все закончится.

Вуди Аллен — классик кинематографа такого масштаба, что сам факт выхода его новой работы в прокат сродни чуду. Он начинал, когда живыми классиками были Джон Форд и Орсон Уэллс, а Бергман, Феллини и Годар лишь набирали обороты. Увы, пенсию Аллен готовится встретить несколько бесславно: всему виной — его собственная чудовищная брачно-чердачная история, целиком поглотившая в последние годы общественное представление о всей его карьере. Американский классик вынужден снимать в изгнании в Европе: «Великая ирония» — не первая французская картина в фильмографии Аллена, но первая про героев-франкофонов, а не американцев-экспатов.

В названии скрыта и вторая причина бесславного окончания великой карьеры: никакого «ироничного» переосмысления собственного наследия или тропов французских мелодрам ждать не приходится — фильм более-менее сводится к авторемейку «Матч-пойнта», который и так был авторемейком «Преступлений и проступков». Великая ирония тут состоит в том, что даже такая бледная копия копии работы живого классика в прокате — чудо, которого многие другие зрители лишены (в США у фильма все еще нет дистрибьютора).

Корейский космонавт оказывается робинзоном на обратной стороне Луны. Готовится спасательная операция в лучших голливудских традициях.

Нет более серьезного конкурента для американского развлекательного кинематографа, чем корейский (триумф «Паразитов» на «Оскарах» не даст соврать). При этом нет более впечатляющего голливудского жанра, чем космический фильм-катастрофа. Если вы хотите, чтобы у вас получались «Интерстеллар», «Гравитация» и «Марсианин», а не «Вызов», нужно десятилетиями строить школу и индустрию. «Луна» (по аналогии с «Марсианином» фильм можно было бы назвать «Лунатиком») однозначно свидетельствует о том, что корейский кинематограф подошел к золотому голливудском стандарту настолько близко, насколько это возможно: дело не в том, что на родине фильм прошел в прокате где‑то на уровне «Барби» (этим цифрам нынче не так много доверия), а в том, что погони по лунной грязи, взрывы спутников и даже крупные планы выпученных глаз кей-попера D.O. выглядят умопомрачительно свежо и динамично.

Выросший в собачьей клетке молодой человек (Калеб Ландри Джонс, добавляющий новую роль в свою впечатляющую актерскую галерею фриков всех мастей) любит только две вещи: своих многочисленных собак и переодеваться в женские платья. Именно пользуясь этими двумя суперспособностями (маскировкой под диву и массовой командой «фас») он даст прикурить коварному наркобарону.

Закенселенный, но оправданный в суде Люк Бессон возвращается к истокам — а именно к жанру дешевого, сердитого и чрезвычайно стильного (недаром его когда‑то причисляли к движению необарокко наравне с Караксом) треш-триллера. Остается лишь пожелать ему накануне венецианской премьеры, чтобы получился если не новый «Леон» и «Никита», то хотя бы «Дэнни — цепной пес».