— Анна, вы с ранних лет были погружены в литературную среду. Вероятно, в некоторой степени родители определили выбор вашей будущей профессии?
— Думаю, это расхожее клише, я бы не сказала, что «погружена в литературную среду». Конечно, я понимала, чем занимается папа, что делают мои дедушка с бабушкой. Но не могу сказать, что в семье был некий культ писательства и меня кто‑то активно к нему побуждал. Мне кажется, это либо получается у тебя, либо нет. Какие бы ни были культы, чаще бывает, что детей активно туда завлекают, хотят что‑то из них слепить, как из пластилина: записывают в музыкальные, художественные, спортивные школы, но ничего в итоге не получается. Мой выбор профессии сформировался к 13–14 годам: я начала пробовать писать статьи, заметки, эссе. Лет до 20 с лишним у меня не было ощущения, что я нашла свой путь, что у меня есть что сказать этому миру.
— Поменялось ли ваше отношение к ремеслу писательства, когда вы получили премию «Нацбест» за роман «F20»? Какое вообще значение в последние годы имеют для авторов литературные премии?
— Стоит отметить, что на сегодняшний день ни одной независимой литературной премии в России нет. Наверное, на что‑то премии влияют, но точно не для меня — по крайней мере, если мы берем 2017-й и более ранний период. Наличие литературной премии — это дополнительная возможность окупить книгу, отчасти компенсировать время, которое было на нее потрачено. Книга пишется долго, а продается очень дешево, к сожалению. Вот такой способ был, сейчас его, по сути, уже нет.
— В основе сценария «Аутсорса» лежала повесть «Дочь военного пенсионера», но, насколько я знаю, вы ее переработали. Получается, история сильно по мотивам?
— Честно говоря, я долго работала над сценарием к этому проекту и вообще ничего не знала о повести. Генеральный продюсер компании «Среда» Иван Самохвалов показал мне заявку проекта, где был, скажем так, синопсис из этого произведения. Меня заинтересовал только стартовый момент — продажа смертной казни за деньги. В общем-то, это единственное пересечение с повестью. Дальше я писала сама.
— «Аутсорс» — первый сериал, где вы и автор сценария, и шоураннер. О кинокритиках часто говорят, мол, это люди, которые хотят быть сценаристами, но не получается. Вероятно, сценаристы — авторы, у которых есть амбиция стать шоураннерами. Так ли это в вашем случае?
— Не знаю, есть ли у сценаристов амбиции шоураннера. По сути шоураннер — тот же автор, только гораздо больше влияет на процесс, в отличие от сценариста. Это связано с большим доверием со стороны продюсеров. Мне хотелось попробовать, каково это, и, кажется, в случае «Аутсорса» у меня прекрасно получилось. Долгие годы я писала так называемые продюсерские проекты, когда отдаешь сценарий и не влияешь ни на выбор режиссера, ни на кастинг, в общем, ни на что. Можно только смириться с конечным результатом, и все. С «Аутсорсом» мне показалось важным иметь влияние на то, как эта история будет реализована на экране.
— Кстати, о натуре. Почему местом съемок выбрали Петропавловск-Камчатский? Кажется, будто нависающий над городом вулкан — это Олимп, а на улицах кипят буквально античные страсти, которые даже Генделя превращают в хард-рок.
— Думаю, здесь любые теории подходят, в том числе и ваша. На самом деле изначальная идея значительно проще. Нам хотелось создать контраст — индустриального разваливающегося барачного города с одной стороны и невозможной красоты ландшафта с другой. Это сразу дает неочевидный, но на самом деле ощутимый на подсознательном уровне контраст — между человеческими страстями и вечностью, воплощенной в природе, в океане, в вулканах. Плюс это просто очень красиво и незамыленно. От того же Ярославля в российском кино всех давно тошнит, как и от Кировска.
— В «Аутсорсе» очень здорово воссоздан вещественный мир 1990-х. Иной раз кажется, что сериал снимался буквально в эту эпоху. Расскажите, как вы над ней работали?
— Детали, вещи и костюмы — это работа художников-постановщиков, художников по костюмам, художников по реквизиту. Это их зона ответственности, хотя у нас, конечно, были зумы по этим вопросам. Естественно, очень важно, кто в чем ходит и чем наполнено окружающее героев пространство.
— В сериале удивительно красивая барочная музыка: Гендель, Вивальди. Можно ли сказать, что вы ставите знак равенства между барокко — с его текучестью, бурей эмоций и поиском себя — и лихими 1990-ми?
— Да, у нас звучит классическая музыка, которую я очень люблю. Про знак равенства — это вряд ли. Для меня барочная музыка уравновешивает многочисленные страсти, которые разворачиваются на экране. Она дает как бы другую точку зрения на происходящее, опять же, создает контраст с накалом драматизма. В сериале есть и более актуальная музыка, соответствующая эпохе. Над выбором этой музыки мы работали коллегиально.
— Еще в «Аутсорсе» периодически всплывают разговоры про Советский Союз. Например, сотрудницы поликлиники в одном из эпизодов спорят, хорошо ли было жить в Совке или нет. В этом споре вы на чьей стороне?
— Этот диалог навеян моими воспоминаниями о том периоде жизни. Такие споры, знаете, велись на каждой кухне, даже в школе, где я училась. Тут важно не то, на чьей я стороне, а то, что эти диалоги ничем не закончились. Однозначного ответа, как правильно, не было и нет до сих пор — мнения по этому вопросу разделяют людей и сегодня. Мне показалось естественным и драматургически оправданным добавить эти рассуждения в сценарий.
— «Аутсорсу» хочется присвоить некоторую категорию, встроить в контекст. Как вы думаете, это в большей степени модернистское кино или постмодернистское?
— Вы меня озадачили этим вопросом. Честно говоря, я вообще не размышляла в рамках этих категорий и не понимаю, зачем кино куда‑то встраивать. Но если вернуться к контексту… Думаю, я никогда не была поклонником постмодерна и в принципе у меня никогда не получалось мыслить в его рамках. Так что пусть «Аутсорс» все-таки будет модернистским кино.
— Разговаривая о сериале с режиссером Душаном Глигоровым и оператором Батыром Моргачевым, не мог не отметить, с какой теплотой они о вас отзываются — как об идеальном сценаристе, с которым случился мэтч. Как вы относитесь к сложному и порой непредсказуемому процессу сотворчества?
— Знаете, если все подчинено общей логике и мы с ребятами мыслим одинаково, то процесс идет хорошо. Главное — иметь если не общий, то во многом совпадающий вектор того, что хочется получить в итоге. Я действительно очень комфортный в работе человек: стараюсь все учитывать, отвечаю подробно на все вопросы, разъясняю неясные моменты. Единственное, что не люблю, когда мне **** мозг. Знаю, обо мне иногда говорят: у нее дурной характер, может вести себя резко. Потому что лучше обозначать какие‑то вещи заранее. Если мы с людьми на берегу, так сказать, не совпадаем, то следует расходиться как можно раньше.
Я не люблю истории, когда сначала продюсер говорит одно, потом на горизонте появляется телеканал или платформа, которые дают совершенно другие вводные. Он начинает своими руками влезать в текст и что‑то там менять. Подобные правки, как правило, переворачивают весь смысл истории и делают всем только хуже. Лучше признаваться сразу: такие проходные истории пишутся ради одной цели — поднять бабла. На каждом из проектов, где я работала, всегда старалась найти что‑то интересное, неоднозначное, поковыряться в поднимаемой теме. Все остальное — скучные тайм-киллеры. Зачем вообще тратить на них жизнь?
— Последние несколько лет и телеканалы, и платформы кричат: «Нам не хватает талантливых сценаристов, нужно больше ярких историй!» Как вы думаете, как преодолеть текущий дефицит кадров в сценарном сообществе? Как вырастить талантливого автора и возможно ли это?
— Думаю, их нужно просто-напросто обучать. А чтобы обучать, им нужно давать возможность запускать проекты и, конечно, ошибаться.
Ты либо веришь в человека и тратишь время и ресурсы, чтобы дать ему возможность научиться, потому что видишь в нем что‑то, что позволит ему здорово написать кино, либо не веришь в него и ничего не даешь — вот и все. Проблема огромного количества людей в индустрии в том, что они не имеют никакого отношения к кино в высоком смысле. Если ты хочешь просто зарабатывать бабки, то какая разница, кто и как пишет сценарии? Если продюсеру пофиг, то и зрителю пофиг: идет какое‑то говно фоном на экране — и ладно.
— Во многих интервью прошлых лет вы нередко поднимали тему заработка и гонораров писателей и сценаристов. В США авторы получают роялти от прибыли проекта, основанного на их сценарии, после выпуска фильма или сериала. В России, насколько я знаю, об этом лишь говорят, но никаких подвижек практически нет. Как, по-вашему, должна меняться система?
— Думаю, автор должен получать отчисления за свои произведения. Как это, например, происходит в театре: ты получаешь не просто гонорар, а отдаешь свою пьесу за определенный процент, который потом капает. Понимаете, есть справедливое представление о заработке в нашей профессии, а есть реальность. Вот такой сегодня печальный расклад, что ж. При этом многие понимают, что именно сценарий — основной залог успеха. Какой бы ни был режиссер, какая бы ни была натура, визуал, детали интерьера и все остальное, если сценарий — говно, хорошее кино не получится. Будем надеяться, что ситуация с оплатой сценариев изменится.
— У вас как у шоураннера среди будущих проектов — «Уголек», над которым работает режиссер Мария Агранович. На какой стадии сейчас сериал? О чем он?
— В основе сюжета — реальная история, о которой рассказалРечь о Свете Уголек — модели с Дальнего Востока, тело которой на 45% пострадало от ожогов. В 2022-м выяснилось, что Света была вовлечена в систему детской проституции в Комсомольске-на-Амуре. Следственные действия с участием подозреваемых в этих преступлениях 10-летней давности продолжаются до сих пор. Кирилл Руков в 2018 году. Понятное дело, это только фундамент сценария. Конечно, реальная жизнь всегда проигрывает искусству, поэтому некоторые драматургические элементы я привнесла именно для сериального движка. Глобально мы опирались на факты, но сложность в том, что финала у этой истории в реальности до сих пор нет: судебные разбирательства вокруг Светы сейчас продолжаются.
