Два самых безумных сериала года — «Репетиция» Нейтана Филдера и «Шоу о шоу» Каве Захеди

За три года, миновавшие с первого сезона, уверенность в себе комика-акциониста, режиссера-сюрреалиста и просто большого художника современности Нейтана Филдера заметно укрепилась. Если три года назад он приглашал добровольцев отрепетировать бытовые ситуации вроде признания об отсутствии высшего образования напарнице по квиз-команде, для чего выстраивал декорацию паба в натуральную величину и нанимал армию массовки, то теперь решил заставить целую американскую авиаиндустрию насильно отрепетировать вероятные сценарии крушений самолетов.

В первом же эпизоде Филдер выбивает почву из‑под ног зрителя, когда становится ясно, что он больше не собирается притворяться, будто шутит, чтобы в качестве троянского коня протащить в эфир серьезные наблюдения о человечестве. В этом сезоне он изначально все делает по серьезке: берет в напарники бывшего члена Национального совета по транспортной безопасности, собирает гигантскую папку расшифровок черных ящиков и намечает очную ставку с авиационным подкомитетом транспортного комитета Палаты представителей конгресса США.

Что же нашел в этих черных ящиках Филдер, явно не накануне съемок увлекшийся гражданской авиацией? Он заметил, что пугающе часто авиакатастрофе предшествует явный сбой в коммуникации между вторым пилотом и капитаном авиасудна. Как правило, нижестоящий авиатор боится высказать свою точку зрения начальнику, даже когда до катастрофы остаются считанные секунды. Для того чтобы подтвердить свою гипотезу и найти решение проблемы, Филдер, разумеется, выстраивает декорации аэропортов и самолетов в натуральную величину, нанимает армию актеров массовки, устраивает фейковое песенное реалити-телешоу с пилотами в качестве грубых прямолинейных судей (не спрашивайте), снимает альтернативный байопик Чесли Салленбергера с собой в главной роли (на «Оскар»!) и, наконец, добирается до представителя конгресса, предварительно провернув, вероятно, самый впечатляющий трюк в своей карьере (не будем спойлерить ни то, чем заканчивается встреча, ни это достижение).

Второй сезон «Репетиции» — все еще абсолютно безумные американские горки из кринж-комедии и метакино. Но в то же время это и очень сфокусированное произведение искусства с вполне конкретным гражданско-активистским посылом — вовсе не шуточным и не холостым, как может показаться. Даже если с политической точки зрения успех предприятия Филдера сомнителен, многие из обычных работников авиаиндустрии, вероятно, посмотрят сериал и уж точно запомнят те роли, которые автор предложил исполнять всем, кто находится в кабине пилота в кризисных ситуациях, а именно капитана Чуткость и офицера Правдорубова. Да, «Репетиция» — все еще уморительное зрелище, но не из‑за того, что Нейтан Филдер изо всех сил стремится устраивать клоунаду, а просто потому что живые люди от природы забавны и Филдер мастерски эту их природу фиксирует. Чего стоит тот эпизод, где одному скромняге-пилоту буквально за спину приставляют на день поддерживающую стаю из двенадцати двойников, чтобы тот нашел смелость поцеловать девушку.

Абсолютно гениально то, как Филдер умело смешивает общественное и личное. В какой‑то момент он ставит под сомнение универсальность собственной теории коммуникации, прочитав кинокритическую рецензию на первый сезон, в которой упоминается маскинг — феномен, когда люди с расстройством аутистического спектра за неимением социальной интуиции психологически маскируются в повседневном общении. Филдер в кадре обращается к специалисту и проваливает тест на аутизм, однако в конце концов все равно остается при мнении, что предложенный им вариант ролевой игры подойдет многим, если не всем. Лично мне тяжело судить, насколько его выводы действительно универсальны, ведь я вслед за Филдером провалил этот самый тест хуже всех своих знакомых. Но, как и Филдер, я не думаю, что у меня есть какое‑то расстройство, а уверен, что он и правда снова раскусил и обнажил какую‑то фундаментальную проблему человеческой коммуникации.

«Шоу о шоу» Каве Захеди — произведение, нарушающее не только известные законы киноискусства, но и законы физики. Ведь третий сезон этого сумасшедшего метасериала, каждая серия которого рассказывает о съемках предыдущей серии, выходит позже, чем четвертый. Дело в том, что в процессе трансляции второго сезона из‑за излишней откровенности создателя не только разрушился его брак, но и продюсировавший сериал телеканал (локальный некоммерческий BRIC TV) отказался от показа, вероятно, не выдержав честной критики, неминуемо попадавшей в объектив.

После этого Захеди, не обращавший внимания на финансирование и заранее наснимавший документальные бэкстейджи, инсценировки этих бэкстейджей с реальными участниками событий и инсценировки инсценировок со знакомыми независимыми кинематографистами в ролях других независимых кинематографистов, не придумал ничего лучше, чем запустить краудфандинговую кампанию. Собственно, этому сбору денег на монтаж и досъемки третьего сезона был посвящен четвертый сезон, который ранее был опубликован на ютубе, а потом на платформе прямых продаж Gumroad. В нем рассказывалось о том, как сериал с каждой серией становилось физически невозможно снимать: сначала постепенно сбегала команда, а в какой‑то момент теперь уже бывшая жена Захеди решила полностью запретить публикацию истории их развода.

Трагическим супергероем нью-йоркской инди-сцены Захеди делает то, что спустя четыре года после начала краудфандинга он завершил работу над третьим сезоном вопреки всем обстоятельствам. Не факт, что эти эпизоды когда‑нибудь доберутся до широкой аудитории, но у них уже случилась премьера в кинотеатре, и Захеди обещает вскоре выпустить их на все той же платформе Gumroad. Кроме того, со времен нашего интервью двухлетней давности в сети можно найти неофициальные русские переводы «Шоу», созданные новоприбывшими поклонниками авангардного режиссера.

Если вы еще не окончательно запутались в цифрах и последовательностях, напомним, что третий сезон «Шоу о шоу» рассказывает про съемки второго — того самого, где вся затея слетела с рельсов. Напрашивается следующее наблюдение: в то время как предварительные репетиции Нейтана Филдера имели положительный эффект для всех участников и позволяли добиться личного счастья (как максимум спасения авиасудна, как минимум поцелуя с девушкой) путем определенного притворства и нечестности, то крайне честные разборы полетов и постфактум-откровения Захеди, наоборот, производят эффект чаще всего разрушительный. Его сериал напоминает карточный домик, который на наших глазах разваливается, пока автор отчаянно пытается успеть поймать карты на лету и предсказуемым образом отстает все сильнее (страшно сказать, новые серии рассказывают о съемках эпизодов, вышедших шесть лет назад).

Основная мысль, впрочем, роднит двух авторов: и по Захеди, и по Филдеру, наша социальная жизнь — именно что невероятно хрупкий карточный домик, поддержание равновесия которого — нетривиальная задача, заключающаяся в том, чтобы все играли свои роли, носили маски, придумывали новые роли и маски, только чтобы не нарушать негласных договоров приличия. Сравнение Захеди с Филдером вовсе не надуманное: в соцсетевом проекте «365 фото, которыми я хочу поделиться, пока мы оба не умерли» автофикшн-режиссер признавался, что пробовал привлечь Филдера как продюсера через общего друга Джона Уилсона, присылал тому «Шоу о шоу», а позже, посмотрев первый сезон «Репетиции», увлекся идеей того, что Филдер должен когда‑нибудь сыграть его в байопике.

Есть чувство, что эти режиссеры подошли вплотную к одним и тем же социальным барьерам, правда, с диаметрально противоположных сторон. Даже несмотря на (само)разрушительные результаты, эксперимент Захеди очень смелый, захватывающий и вызывающий искреннее уважение. Разве что хочется с ним поспорить всякий раз, когда он говорит о Божьей воле. Не совсем понятно, как он определил, что им завладел Бог, а не бес, ведь в какой‑то момент трудно отделаться от мысли, что во всем происходящем присутствует рука лукавого.

Что именно за чертовщина все-таки происходит в третьем сезоне? В основном это, конечно, сцены супружеской жизни и последующая хроника борьбы за родительские права (перечисление неудач на съемочной площадке, будто бы вытекающее из названия, отошло на второй план еще после первого сезона). Каве как феноменально честный рассказчик не пытается как‑то манипулировать фактами и перевирать свою историю, поэтому ни коллег по съемочной площадке (в первую очередь Линдсей Бердж, играющую его жену Мэнди), ни зрителей ему не удается лишить эмпатии по отношению к страдающей супруге.

Памятная серия посвящена бэкстейджу премьеры второго сезона на «Сандэнсе» — последней попытке отправить сериал в мейнстримное плавание. В абсолютно сумасшедшей сцене в номере отеля зритель наблюдает кинематографический треугольник из оператора Захеди, его звукооператорки и репортера глянцевого журнала, вооруженного собственной камерой. Режиссер в кадре прямолинейно критикует оператора за непрофессионализм и между делом признается в романтической симпатии к звукооператорке — кринж зашкаливает так, что другим авторам и не снилось.

Другая емкая сцена — инсценировка фотосессии, во время которой фотограф The New York Times Magazine предлагает Захеди позировать полуобнаженным, в результате чего самый заметный журналистский профайл за всю его карьеру оказывается проиллюстрирован и правда странноватой фотографией. Более идеальной иллюстрации тщетности всего предприятия и не придумать: на протяжении всех сезонов Захеди ставит свою буксующую тридцать лет подряд карьеру (без негатива, ведь и за такую культовую в узких кругах славу лично я был бы готов многое отдать) и нынешний магнум опус выше личных отношений. Однако в этот момент приходит к неутешительному выводу, что объективный, казалось бы, пик карьеры на практике может быть абсолютно невразумительным и жалким зрелищем, которое и близко того не стоит.

Пик гениальности сезона — 42-минутная серия, в которой свой монолог зачитывает Эшли (обычно серии идут по пятнадцать минут, и в них вещает только автор), та самая фанатка, которая благодаря самой концепции «Шоу» из невинного краша режиссера превратилась в героиню мелодрамы, набирающей в масштабах с каждым эпизодом. Эшли — милая, несчастная и кроткая, как героиня Достоевского, девушка, несправедливо оказавшаяся в центре тяжелого конфликта, потому что всего лишь хотела всем понравиться и угодить. Эта серия — действительно смелый и трогательный жест режиссера, сам по себе дающий ему место в вечности, но после нее окончательно становится понятно, что перед нами не комедия и не драмеди, а полноценная трагедия.

Так грустно смотреть на симпатичных интеллигентных людей, живущих в столице мировой культуры, но не понимающих, как жить не культурнее (все герои увлечены творчеством: Мэнди — фотографка, Эшли сочиняет песни под гитару), а счастливее. Похоже, эта трагедия универсальна: подобное ощущение тщетно прожитых жизней регулярно возникает и при чтении русских интеллигентских твиттер-тредов. Захеди неслучайно заканчивает сезон (и фактически весь проект) сырым бэкстейджем семейного портрета с женой и детьми, снятым восемь или девять лет назад еще для финала первого сезона. Сейчас этот образ выглядит как настоящая утраченная идиллия.