Второй сезон «Песочного человека» вышел под стрекот сверчков. Минимум обсуждений в соцсетях. Скромная реклама. Минимальный энтузиазм даже со стороны фанатов оригинального комикса. Невпечатляющие цифры просмотров на Netflix. В какой‑то мере это заслуга шоураннеров Аллана Хейнберга и Дэвида С.Гойера, не оправдавших надежд в первом сезоне. В какой‑то — результат избытка контента: место под солнцем достается далеко не всем. Однако в таком прохладном отношении к адаптации любимого комикса сложно не заподозрить влияние скандала вокруг Нила Геймана.
В 2022 году, когда вышел первый сезон «Песочного человека», Гейман почивал на лаврах одного из самых любимых писателей современности. Затем наступил январь 2025-го, и в изданиях New York Magazine и Vulture вышла статья «There Is No Safe Word» («Нет никакого стоп-слова»), в которой приводились рассказы женщин, пострадавших от сексуализированного насилия со стороны Геймана (ради справедливости надо отметить, что история начала раскручиваться еще в июле 2024-го после выхода подкаста «Master», однако по какой‑то причине он не произвел такого взрывного эффекта). Репутация живого классика была в одночасье уничтожена. Гейман до сих пор всячески отрицает любые обвинения, однако текст журналистки Лилы Шапиро вышел настолько подробным, убедительным и неизгладимо тошнотворным, что с таким же успехом писатель мог бы попробовать остановить голыми руками бульдозер.
В отличие от многих других проектов, связанных с именем Геймана, второй сезон «Песочного человека» находился слишком глубоко в производстве, чтобы скандал повлиял на закрытие сериала. По всей видимости, Netflix решил свернуть лавочку задолго до громкой статьи — из‑за дороговизны, совсем не рекордных просмотров и привычки стриминга не снимать сериалы дольше трех сезонов. Косвенно об этом говорит и вдруг ускорившийся темп повествования: если в первом сезоне сценаристы работали по принципу «один выпуск комикса — один эпизод», то теперь сериал вдруг резво побежал вперед, перепрыгивая через целые тома оригинала. С таким размахом адаптация легко успеет к окончанию сюжета первоисточника.
Тем не менее скандал явно повлиял на отношение людей к сериалу. Даже положительные рецензии на второй сезон не обходятся без упоминания обвинений в адрес Геймана, а кто‑то, вроде телекритика IndieWire Бена Трэверса, утверждает, что в свете новых открытий об авторе «Песочного человека» просмотр экранизации превратился в глубоко неприятный опыт. Справедливо ли последнее утверждение? И да, и нет.
Да, сериал, как и прежде, тянет на дно типично телевизионная картинка: больше всего он похож на продукцию канала CW, которому выписали неожиданно жирный чек на спецэффекты. Режиссер новых эпизодов Джейми Чайлдс так же активно применяет выразительное освещение, голландские углы и анаморфотные объективы, замыливающие изображение, однако без сильного художественного видения все эти решения остаются бессвязным набором трюков. Особенно на фоне запоминающегося визуального ряда оригинальных комиксов.
И все же при всех вопросах к сериалу в нем чувствуется отменная литературная основа. Пускай местами «Песочный человек» здорово устарел, а его отсылки ко всему культурному наследию мира — от комиксов DC, чьей частью он сам является, до фольклора и творчества Шекспира — превратились из признака интеллектуальной литературы в общее место постмодернистского мира. Под всей коркой времени и неудачных кинематографических решений все еще прощупывается небанальная и захватывающая история. Нил Гейман не просто так получил ски-пасс на литературный Олимп.
В разговоре об опорочивших себя художниках многие любят наградить стигмой и их работы. Однако это нечестная и потенциально опасная практика. Хорошие люди способны создавать плохое искусство, а плохие — хорошее. И если мы утверждаем обратное, то сами вручаем в руки талантливых злодеев щит, которым они могут отбиваться от любых нападок. Конечно, признавая право произведений плохих людей на существование, мы рискуем тем, что свет их творчества затмит тьму злодеяний: сегодня редко кто в разговоре о Сальвадоре Дали вспомнит, что художник поддерживал фашизм и обожествлял Гитлера. Однако историческая перспектива прихотлива, и мы в силу краткости наших жизней едва ли имеем над ней хоть какой‑то контроль.
Вдобавок над сериалом трудилось огромное количество других людей, помимо Геймана. Их работа достойна, по крайней мере, шанса на оценку. В особенности преимущественно безупречный каст адаптации, пусть даже талант актеров время от времени саботируют художники-постановщики, превращающие артистов в косплееров с «Комик-Кона». Даже оригинальные комиксы — не работа одного-единственного Геймана: над ними трудились множество талантливых художников — от Майка Дрингенберга, чьей кисти принадлежат дизайны культовых героев комикса, до иллюстратора Дейва МакКина, обложки выпусков которого стали неотъемлемой частью идентичности «Песочного человека».
Лила Шапиро в своей разоблачительной статье находит связь между Гейманом и вымышленным писателем Ричардом Мэдоком, героем одного из выпусков «Песочного человека», держащим в рабстве музу Каллиопу и насилующим ее ради потока новых идей для творчества. Однако нам не обязательно уходить так далеко. Любому читателю комиксов была очевидна внешняя схожесть Геймана с главным героем, богом Морфеем (он же Сон, он же титульный Песочный человек): спутанные волосы, худоба, привычка носить черную одежду. К тому же Морфей — идеальный образ писателя-демиурга: властелин грез, владелец собственного царства, меняющего облик по желанию хозяина, и обладатель неистощимой фантазии.
Как отмечает в своей рецензии Трэверс, во втором сезоне образ Морфея еще сильнее сливается с Гейманом из‑за истории обвинений. Оказывается, что лохматый бог сна тоже обрек женщину на суровые страдания: по дурацкой прихоти Морфея его возлюбленная Нада оказалась ни много ни мало на десять тысяч лет в аду. Отсюда стартует путь Сна к экзистенциальному кризису, осознанию собственной отвратительности и попыткам исправить накопленные ошибки.
Аналогии и впрямь налицо. И тем удивительнее, что Гейман задумал историю Морфея еще в девяностых, в то время как первые серьезные обвинения в сексуализированном насилии относятся к началу нулевых. Совпадение? Если да, то Гейман впечатляющим образом предсказал точку, в которой сам оказался. Но на этом пути писателя и персонажа расходятся: если Морфей выбрал раскаяние, то Гейман ушел в глухую оборону.
Что же тогда делать с «Песочным человеком» во всех его итерациях? Отменить? Когда люди говорят о культуре отмены, то не слишком к месту используют слово «цензура». Цензура по своему определению подразумевает существование специального органа (как правило, государственного), штампующего запреты. У культуры отмены, как движения низового, такой точки управления просто нет. Куда ближе она к старому доброму общественному порицанию, чью слышимость в сто крат усилила демократичность социальных сетей. Для цензуры достаточно нескольких людей и рычага власти, чтобы запретить любое произведение.
Однако шанс докричаться возникнет только в случае, если достаточное количество людей придет к консенсусу, а значит им всем нужно прийти к похожим выводам. Отмена, в отличие от цензуры, навязывается не сверху, а складывается по кирпичику из самостоятельного выбора обычных людей. Второй сезон «Песочного человека» дает возможность провести над собой эксперимент. Зная обо всех обвинениях Геймана, какой выбор примете вы? Отмените сериал для себя? Все же рискнете отделить автора от произведения? Взглянете на него новыми глазами, держа в голове прегрешения создателя? Или вообще встанете на сторону писателя, утверждающего, что его оболгали? Выбор, дорогой читатель, только за тобой.
