В Петербурге на фестивале «Послание к человеку» и в Москве на фестивале «Центр» показывают фильмы одного из основоположников современной документалистики Фредерика Уайзмана. В четверг в ЦДК состоится московская премьера его новой картины «В Джексон-Хайтс», после которой сам режиссер по скайпу ответит на вопросы зрителей в зале.
— Вы снимаете фильмы в разных странах, но для нас вы прежде всего поэт американской повседневности. Или вам не по душе такое определение?
— Отчего же. Естественно, я очень польщен, что вы считаете мои фильмы поэтичными. Мои фильмы объединяет один вопрос: из чего состоит наша обыденная жизнь? Так что определение вполне точное.
— Когда мы говорим об изменении мира вокруг нас, то имеем в виду моду, искусство или политику. Но вы фиксируете другие изменения. Какой стала Америка за те полвека, в течение которых вы документируете ее жизнь?
— Я стараюсь избегать любых обобщений. Америка, как и Россия, огромная и очень сложная страна, ее в нескольких словах не опишешь. Или опишешь, но это будет претенциозно и глупо. Кстати, политики все время занимаются такими обобщениями. И это смехотворно. Я в принципе большой поклонник президента Обамы, но в целом почти все политики в любой стране — циничные и коррумпированные манипуляторы и тираны.
— Ваш фильм «В Джексон-Хайтс» — летопись Америки времен Обамы, вавилонского смешения языков, культур и рас, находящихся друг с другом в относительной гармонии. Картина на удивление оптимистичная.
— Но для меня это не портрет Америки, а исключительно портрет маленького кусочка Америки, конкретной части большого Нью-Йорка. Оптимистичный ли он, я бы не смог однозначно ответить. Герои фильма пришли из разных миров, их этническая или религиозная принадлежность невероятно разнообразна. Но они живут вместе. В гармонии ли? Можно и так сказать. Но жизнь их вместе с тем непроста. Они не только жертвуют собой ради других, но и извлекают выгоду из чужих слабостей или недостатков. Об этом идет речь в ключевой сцене, ближе к финалу, где прямым текстом говорится: когда вы заработаете деньги, окружающие будут стараться всеми возможными способами отобрать их и присвоить себе. В среде иммигрантов это норма, да и не только там. Тут уже для оптимизма места нет. Человеческое поведение слишком сложная штука, чтобы пытаться делать из него однозначные выводы. Занимайся я этим, был бы круглым дураком.
— Как вообще возникает проект такого фильма? Откуда он берется?
— Сначала приходит идея. В данном случае очень простая: Америка — страна иммигрантов. Мой отец, например, родился в местечке под Киевом. В 1920-х годах он много помогал людям, приезжающим в Штаты из других стран. Потом я подумал, что пора сделать фильм о новом поколении иммигрантов. И один друг рассказал мне о Джексон-Хайтс. Это буквально в двадцати пяти минутах езды на метро от Таймс-сквер, но там я открыл для себя совершенно незнакомый и удивительный мир. Мне пяти минут хватило, чтобы понять: я буду снимать здесь кино. Прошелся по улице, посмотрел на людей вокруг, на магазинчики, парикмахерские, пассажиров поезда метро — и принял решение. Но у меня всегда так! Я не знаю заранее, кто будет сниматься в моем фильме и какими будут его центральные темы. Это как в Лас-Вегасе — ты пытаешь удачу и надеешься, что повезет. Я делаю свою ставку: если достаточно много времени провести в каком-то месте — например, в Джексон-Хайтс я прожил три месяца, — то из этого может получиться фильм. В самом начале я понятия не имею, что мне удастся найти. Никогда не знаю — до завершения монтажа.
— Вами движет любопытство?
— Именно оно! Я охоч до новых переживаний и впечатлений. Надеюсь, что сниму так много фильмов, как смогу, и отражу в них максимально большое количество аспектов, в которых проявляет себя человеческий опыт.
— Долго ли вы готовитесь к съемкам?
— Полдня, наверное. Столько я гулял по Джексон-Хайтс, пока не включил камеру. Никаких предварительных исследований. Съемки — это и есть исследование. Зачем же к этому готовиться? Если бы я готовился, а не снимал, то никогда бы не снял сцену с уборкой улиц или сцены с умирающим в госпитале… Представьте, как это может разочаровать: увидеть что-то важное и не иметь с собой камеры? Я останавливаюсь где-то, начинаю разговаривать с людьми, и вдруг они говорят что-то важное для фильма: каким я был бы идиотом, если бы говорил с ними не на камеру! Моя работа — вопрос шанса, и я свои шансы упускать не хочу. Опыт говорит мне об одном: будешь терпелив достаточно долго — и найдешь весь необходимый материал, а твое терпение будет вознаграждено готовым фильмом.
— А что такое «достаточно долго»?
— Пока не захочется вернуться домой, в свою кровать.
— Процесс монтажа дольше, чем съемки?
— О, не сравнить. Я монтирую практически каждый фильм в течение года. Для «В Джексон-Хайтс» я снял 170 часов материала, а финальная версия длится около трех часов. Один к шестидесяти, что-то в этом роде.
— Болезненный процесс — урезать материал до фильма?
— Нет, это самое интересное! Обожаю монтаж. Ведь в его процессе я нахожу фильм. Во время съемок я понятия не имею, что собираюсь снять. И жизнь преподносит сюрпризы. Однако на то они и сюрпризы: заранее никогда не знаешь, что случится. А уже потом складываешь фильм.
— Недавно на Венецианском фестивале фильм китайского документалиста Ван Бина «Горькие деньги» получил неожиданный приз за лучший сценарий — хотя там, кажется, сценария не было. А как вы относитесь к зрителям, которые находят сюжет в ваших картинах?
— Какая забавная история! Ну сценария у меня нет, но есть же история. Не в буквальном смысле, в более абстрактном. Просто я не пишу эту историю заранее, а нахожу ее при монтаже. В этом главное отличие неигрового кино от игрового. В игровом ты придумываешь историю, а потом снимаешь ее. В неигровом — во всяком случае, моем — вместо сюжета есть идея. Она ведет меня к материалу, из материала я создаю фильм. Есть такое клише: скульптор находит статую в камне. А я отыскиваю фильм в моем материале.
— Что скажете о персонажах? Сквозных у вас в картинах не бывает. Каждый задействован максимум в одной сцене.
— Это осознанное решение, принятое давно. Чем больше состав актеров, тем лучше! Меня, как я сказал, интересует человеческий опыт, и его разнообразие принципиально важно. Самый маленький кастинг у меня был в фильме «Ессеи», но это было вынужденным: его я снимал в бенедектинском монастыре, где жили всего 35 человек. Зато в Белфасте, что в штате Мэн, живут 7 тысяч человек, а в Джексон-Хайтс — 150 тысяч! Нет, мне недостаточно одного героя или даже нескольких.
— В каких отношениях вы со своими «актерами»?
—Надеюсь, в дружеских. Я объясняю людям, что собираюсь снимать, и если им это не нравится, не снимаю. Никого не уговариваю и не заставляю, хотя подробно рассказываю, где и когда будет показан готовый фильм, чтобы они понимали, на что идут. А мой дальнейший метод — оставаться совершенно незаметным для тех, кого я снимаю. Будто меня рядом с ними вовсе нет.
— Вас никогда не соблазняла идея снять фильм в России?
— Я не говорю по-русски, и это непреодолимое препятствие. Я снял несколько фильмов во Франции, поскольку относительно недурно владею французским. А русским — вообще никак. Мой стиль требует понимания языка. Я и во Франции чувствую себя не вполне уютно, поскольку улавливаю не все коннотации.
— Знаете ли вы своих зрителей? Кто они, за что они любят ваши картины?
— Когда я снимаю фильм, то не могу и подозревать о том, что через полгода или через год вы будете его смотреть в Венеции или Москве. Я не знаю ничего о вас, ваших вкусах, взглядах, личной жизни… Нет у меня времени думать о зрителях, мне бы с собственными мыслями разобраться. Да я и не хочу скатываться к голливудскому барахлу, которое так озабочено тем, чтобы понравиться. Мне важнее соответствовать собственным стандартам.
— То есть вы голливудские фильмы не смотрите?
— Смотрю, хожу в кино! Но новые картины все чудовищнее. Последнее, что мне всерьез понравилось, — «Неизвестная» братьев Дарденн. Прекрасные режиссеры, замечательный фильм.
— Что вы думаете о последних победах документального кино на мировых фестивалях?
— Мне кажется, это прекрасно. Неигровое кино всегда считали второсортным. Наконец-то это меняется, с подачи Берлина и Венеции — там впервые наградили золотым призом документальную картину. Каннскую награду Майкла Мура я не считаю, Мур не документалист.
— А меняется ли ситуация благодаря распространению через интернет?
— Могу говорить только за себя. Я свои фильмы в интернете не показываю. По мне, смотреть кино надо на большом экране. А просмотр фильма на экране смартфона — это просто отвратительно.
— Последний вопрос: что дает вам энергию продолжать работать — сейчас, когда вам уже 86?
— Я люблю работать! Что может быть интереснее? Сейчас я монтирую очередной фильм, сижу над ним семь дней в неделю. И не жалуюсь, потому что мне этот процесс ужасно нравится. Вообще, мне повезло: я нашел то, что мне по-настоящему нравится, и посвятил этому всю жизнь.
В Москве:
В Петербурге:
«Закон и порядок» — 27 сентября, «Великан Парк», 21:00
«В Джексон-Хайтс» — 29 сентября, «Родина», 20:45