Премьера нового фильма, первая в России ретроспектива бельгийских братьев Дарденн, а также презентация переведенных на русский и вышедших в издательстве Rosebud съемочных дневников Люка Дарденна (младшего брата, отвечающего в тандеме за сценарии) — отличный повод задаться вопросом о месте этих режиссеров в современном кино. А заодно о причинах, по которым Дарденны так и не стали культовыми фигурами в России.
Ворвавшись в фестивальный мейнстрим в 1999-м с радикальной «Розеттой», получившей в Каннах «Золотую пальмовую ветвь» (вторую Дарденны заслужат шесть лет спустя за «Дитя»), они перестроили сознание режиссеров и критиков. С их подачи вошла в моду «новая простота», стало цениться не сложение цитат и приемов, а вычитание из фильма всего лишнего. Кинематограф Дарденнов поражает своей скупостью, трезвостью, интеллектуальной и эмоциональной функциональностью. В их мире этика превыше эстетики. Провозгласив это, они перевернули страницу и закрыли эпоху, в которой властвовали Линч, Триер, Альмодовар или Тарантино.
Библейского масштаба и глубины метафоры, на которых строятся фильмы Дарденнов, всегда заключены в прокрустово ложе увлекательного сюжета, где нет ни одной случайной детали или реплики. Интрига часто строится вокруг преступления и расследования, а потом — искупления или наказания. Все это вписано в конкретную узнаваемую среду: как правило, постиндустриальный городок Серен на берегах реки Мез, близ Льежа, где выросли сами братья. Их фильмы часто прописывают по ведомству социального реализма, но свести метод Дарденнов к этому клише невозможно. «Это как утверждать, будто Достоевский писал «Преступление и наказание» о тяжелой судьбе студенчества в России XIX века», — шутит один из братьев.
«Неизвестная», задуманная давным-давно, еще больше похожа на детектив, чем предыдущие фильмы дуэта. На берегу реки, близ стройплощадки, обнаружено тело молодой чернокожей женщины без документов. Ее смерть, кажется, была насильственной. Личность установить не удалось. За расследование берется молодая врач, которая накануне вечером не открыла девушке дверь: та звонила после официального закрытия клиники. Теперь ее мучает чувство вины за случившееся, и она надеется если не наказать возможных преступников, то хотя бы узнать, как звали убитую.
Вероятно, это спойлер, но он не намекнет на развязку и вряд ли испортит удовольствие от просмотра: «Неизвестная» — своего рода «Убийство в Восточном экспрессе». Героиня встречает на своем пути многочисленных свидетелей, одни молчат о своем участии, другие лгут, но, так или иначе, виноваты они все. Доктор, нарушившая клятву Гиппократа, первая признает свою вину, и это позволяет ей вызывать откровенность в других, иногда — неожиданно для них самих.
Можно поверхностно заметить, что «Неизвестная» исследует ситуацию с мигрантами в Западной Европе (убитая была нелегалкой, отсюда сложности с расследованием): все ими пользуются, но никому они не дороги и не нужны. А можно отступить на шаг и увидеть, что здесь авторы предлагают задать вопрос о коллективной ответственности. Единственный возможный ответ — вовсе не «мне стыдно за такого-то», а исключительно «мне стыдно за себя». Собственно, по Дарденнам, ответственность вообще не бывает коллективной, а только индивидуальной, неразрывно связанной с пробуждением совести.
Неудобность, даже дискомфортность кинематографа Дарденнов — в отличие от Триера или Ханеке они очевидные гуманисты и уж точно не любители «чернухи» — в его интерактивности. Дарденны не обходятся эмпатией. Сочувствие к «униженным и оскорбленным» вообще необязательно в их фильмах: погибшая девушка в «Неизвестной» — лицо без имени и голоса. Она — топор в каше из топора, практически чистый макгаффин. Братья требуют от зрителя, чтобы тот увидел себя в зеркало, вступил в честный диалог с самим собой, примерил ситуацию на себя, а другой здесь, кажется, — лишь повод для этого диалога. Впрочем, если присмотреться, станет ясно: безымянная и бесправная уроженка Африки — не негатив, а точное отражение прагматичной белокожей героини.
Виртуозно придуманную и собранную картину перфекционисты Дарденны доводили до совершенства даже после каннской премьеры (в частности, сократили на семь минут). Безупречная игра ведущей фильм молодой француженки Адель Энель, не подводят и два постоянных актера Дарденнов, двое подозреваемых, — Оливье Гурме и Жереми Ренье. Тем не менее интонация фильма настолько немилосердна, что смотреть его трудно. Условное примирение в финале выглядит жанровой условностью. Утешения там нет, лучший возможный хеппи-энд — могила, на которой будет написано имя, а не пробел.
Когда полтора десятилетия назад в Москве впервые показали «Розетту», прямо с сеанса бежали возмущенные зрители Дома кино, на ходу обещая написать жалобу в Канны (слышал своими ушами, да такое и не выдумать). С тех пор мало что изменилось. Вряд ли можно упрекнуть подсевших на Голливуд тинейджеров в невнимании к Дарденнам; интересней реакция отторжения со стороны профессиональной аудитории, наших кинематографистов или зрителей-эстетов, поклонников авторского кино. За честностью им видится прямолинейность, за гуманизмом — морализаторство, за теплотой и нежностью по отношению к маленькому человеку (когда-то любимому герою классической русской литературы) — ненавистная, хоть и плохо знакомая им самим, политкорректность. Это стена, которую не пробить, а перелезть через нее способны единицы. Если и существует какая-то объективная причина удручающей провинциальности российского современного кино, она скрыта здесь. За ее пределы выходят единицы, например, Андрей Звягинцев. Неудивительно, что Дарденны вызвались быть продюсерами его следующей картины.
В какой-то момент, боясь пропустить еще один звонок в дверь, героиня «Неизвестной» переселяется из дома в клинику. И — чудо — действительно, самое важное в ее расследовании случается в нерабочие часы, ночью. Дарденны и сами, будто медики, ведут круглосуточную вахту, не забывая о своей клятве Гиппократа и напоминая о ней другим. Даже в тревожных условиях нынешней Европы они практикуют хирургию, бесстрастно и при этом одержимо анализируя одну опухоль за другой: например, следующий их фильм будет посвящен терроризму. Ясное дело, поход в кабинет врача — не самое приятное занятие. Но избегающий медицины зритель все чаще напоминает бегемота, который боялся прививок, из советского мультфильма. Он сам себе казался жутко чувствительным. А на самом деле был просто трусливым, хоть и (вот парадокс) толстокожим.
