5 новых корейских хорроров

Распространенный корейский прием — взять все самое хорошее от западной культуры и сделать еще лучше. Или по крайней мере не хуже. Так было с фильмом «Жуй» — парафразом спилберговских «Челюстей», в котором вместо большой белой акулы бичом божьим выступил кабан-убийца. То же произошло и с «Гостем», когда Ким Кван Тхэ на местный лад переосмыслил немецкую легенду о Гамельнском крысолове.

По сюжету в глухую деревню без названия приходит дудочник с больным туберкулезом сыном — они направляются за лечением в Сеул. Хитрый старейшина соглашается предоставить путникам ночлег, но просит дудочника никому не рассказывать, что корейская война уже закончилась, — так испуганными селянами легче манипулировать. Герой не подумав соглашается, а потихоньку освоившись, предлагает свои услуги — в частности, по избавлению деревни от крыс, нашествие которых для жителей этого богом забытого места стало как будто бы наказанием свыше. Образованному человеку дальше не надо рассказывать, чем все закончится, — от себя только добавим, что корейцам виртуозно удается нагнать жути, выстроить саспенс буквально на пустом месте (в том числе за счет создания атмосферы тотальной паранойи) и вдохнуть жизнь в старую историю про то, что люди бывают страшнее всяких мерзких грызунов.

Молодая семейная пара, не способная завести ребенка (у нее случился выкидыш, а у него больше не стоит, и хотя друзья советуют сходить налево, он — ни-ни), решают провести время вместе и отправляются на остров. На острове они натыкаются на ресторан, которым владеет одиозный увалень и его немая то ли жена, то ли сестра. Хозяин ресторана берется решить проблему потенции главного героя — сначала дает всякие снадобья, а потом «по монгольскому обычаю» в свингерском порядке предлагает обменяться женщинами. И практически кладет под гостя немую девушку.

Первую половину этот хоррор-перевертыш Квон Хен Чжина как‑то умудряется сохранять целомудрие, но стоит героям снять штаны — как наружу лезут различные сексуальные перверсии. Самонадеянно, конечно, ожидать от этого фильма чего‑то наподобие «Антихриста», а вот что‑то похожее на «Вакансию на жертву» — вполне. Вакансии на жертвы будут открываться с завидной регулярностью, прольется немало крови и да — будет масса пресловутой корейской жестокости. Но в конечном счете эта адреналиновая история чуть глубже, чем может показаться на первый взгляд. Это не только держащий в напряжении аттракцион, но и крайне убедительная иллюстрация избитой максимы про то, что «каждый человек остров, на каждом острове свои чудовища».

1938 год, Корея оккупирована Японией, а в закрытую школу для девочек прямо посреди учебного года приезжает учиться юная Шидзуко — она больна (кровавый кашель, проблемы с дыханием), и мачеха, боясь заразиться, хочет от нее поскорее избавиться. Другие девочки встречают новенькую по всем законам школьной дедовщины, однако вскоре Шидзуко находит себе подругу-заступницу и узнает, что до нее в этом интернате уже была ученица с таким же именем, однако (играет зловещая музыка) она бесследно исчезла.

То, что школа таит в себе какую‑то тайну, видно невооруженным глазом. С одной стороны интернат — это такой макет оккупированной территории в натуральную величину (в котором все корейские девочки мечтают поскорее перебраться в Токио, но повезет только двум счастливицам), с другой — классический особняк с привидениями. В такой же двойственной ситуации находится и сам фильм: с одной стороны, это готическая страшилка на два поворота винта (правда, без классических привидений), с другой — попытка разобраться с демонами оккупационного прошлого. Что касается визуального ряда — режиссер Ли Хэ Ён любит вид крови, и это, конечно, роднит его с представителями итальянского жанра джалло. Даже больше: у «Школы Кёнсон», как и у великой «Суспирии», такое же тяжелое дыхание.

В лесной деревне Коксон творится какая‑то чертовщина: селяне превращаются в опасных для окружающих, покрытых язвами зомби. Полиция в полной растерянности — говорят, во всем виноват то ли псилоцибин, то ли дьявол в обличье японца (а кого же еще?). Вскоре дочка главного героя (разумеется, полицейского) оказывается одержима духом — и это дело становится для него личным.

Если у кого‑то могло сложиться впечатление, что корейское жанровое кино такое же универсальное, как в Голливуде, то он сильно ошибается. «Вопль» На Хон Чжина — это крайне запутанный, наполненный герметичным символизмом хоррор (единственная метафора, которую можно считать с ходу, связана с фотографиями — когда злодей снимает людей и превращает их в зомби, он как бы похищает их души). Еще по форме «Вопль» практически слоубернер — то есть фильм, который долго запрягает. Сюжет развивается неторопливо (картина идет два с половиной часа) и периодически меняет жанровую ориентацию. То, что начиналось как хоррор-ремейк «Воспоминания об убийстве» (провинциальный город, серийные преступления), затем перерастает в «Изгоняющего дьявола» с совершенной обескураживающей концовкой — финал фильма оставит после себя столько вопросов, что так просто изгнать его из головы не получится.

Отец с маленькой дочкой поехал проведать маму девочки в Пусан, но как только они сели в поезд, в Корее начался зомби-апокалипсис. Половина железнодорожного состава оказалась во власти проворных мертвецов — впрочем, выжившие не растерялись и постарались дать бой зараженным.

«Машинист и сам не знает, что везет их прямо в ад» — так емко можно охарактеризовать этот южнокорейский блокбастер, который хочется сравнивать даже не с его формалистским братом-близнецом «Сквозь снег», а со «Скоростью», «Лангольерами» и прочими фильмами, где люди вынуждены постоянно двигаться, чтобы выжить. Кинематограф начался с «Прибытия поезда», и режиссеров, заинтересованных в постановке захватывающего кинетического зрелища, все время манит куда‑то туда — в сторону «Неуправляемого» состава, который «в огне, и нам не на что больше жать». То, что Ен Сан Хо в итоге знает, на что жать (щепотка мелодрамы, весомая доля социальной критики и вагон саспенса), делает этот фильм не только пугающим аттракционам, но и страшно увлекательным опытом.