Убитая женщина, по слухам, когда-то работала у некоего доктора в Бинси и показалась ему настолько милее собственной жены, что дело дошло до развода. Фамилия доктора — то ли Астон, то ли Ашфорд. В телефонной книге Оксфордшира ничего похожего нет. Можно поднять списки избирателей, но на это уйдет три-четыре дня. Но — о чудесное спасение! — как раз в эти дни в Оксфорде гастролирует с шахматным поединком против человека думающая машина — компьютер по имени Джейсон, с виду — бобинный магнитофон размером с югославскую стенку. Если в него загрузить почтовые индексы Бинси и позапрошлогодние списки избирателей, задав поиск по первым совпадающим буквам фамилии доктора — «Ас» — можно спокойно отправляться спать, будучи уверенным, что уже к утру Джейсон выдаст фамилию и адрес нужного доктора. На календаре 1967 год.
После «Шерлока», где строки СМС, химические формулы и словесные анаграммы носились по экрану, как палец перебравшего кофеина школьника по тачскрину, после спародированных в «Южном парке» еще в 2007 году триллеров, где, пока тикает часовой механизм бомбы, бригада за ноутбуками отслеживает цепочку террористов до самого их главы по их аккаунтам на ютьюбе, после, наконец, детективов, сводящих на нет само понятие дедуктивного метода, ибо имя убийцы соскребают вместе с его ДНК с оставленной на месте преступления ворсинки от пальто, — совершенно предсказуемо, что после всей этой деструктивной суеты на поле экранного сыска в наши дни британский детективный сериал дал деру во времена, где главным орудием сыщика была его способность к логическим умозаключениям, главным методом — опрос свидетелей, а единственным научным подспорьем — результаты вскрытия и отпечатки пальцев. Хитами этого года стали долгожданные продолжения «Индевора» и «Гранчестера», действие которых разворачивается в середине 1960-х и 1950-х годов соответственно.
Есть и еще одна вещь, что их объединяет, — место действия: оно ограничено окрестностями знаменитейших университетских городков Англии — Оксфорда в первом случаем и Кембриджа во втором. Сыщикам в этих фильмах зачастую противостоит высокоэрудированный разум элитной профессуры, и если в романах Агаты Кристи серийные убийства совершались по детским считалочкам и алфавиту, то ключи, оставляемые следователям в фильмах из этих серий, требуют от них глубинных познаний в опере, шахматах, расположении стеллажей в местной университетской библиотеке, а то и таких узкоспециальных, тянущих на диплом темах вроде упоминания географических мест в английской поэзии. Выпускниками этих самых университетов молодые сыщики — герои упомянутых сериалов — и являются. Вот только заточены они были не для башни из слоновой кости, и теперь их чистый разум вечно сияет в сточной канаве уголовного розыска — на нашу радость для просмотра долгими промозглыми вечерами, которые нам в скором времени предстоят.
Индевор — имя главного героя, но у нас этот сериал, насчитывающий 17 полуторачасовых выпусков, имеет хождение под заголовком «Молодой Морс», и да, это тот самый инспектор Морс, с которым в конце 1980-х связывали возрождение золотого века английского детектива в телевизионном формате. На телеэкране этот любитель выпивки, оперы и кроссвордов, неспособный карабкаться по служебной лестнице, бывающий за несоблюдение субординации разжалованным порой аж до постового, однако незаменимый, когда для постижения логики в цепочке убийств требуются энциклопедические познания в обнимку с даром к структурному анализу, прожил гораздо более долгую жизнь, чем его литературный прототип в 13 романах Колина Декстера. Но в 2000 году он, как и Морс печатный, отправился к праотцам — с той лишь разницей, что в книжке его сморил диабет, а на телеэкране — инфаркт миокарда.
Когда под завязку рождественских каникул 2011 года британское телевидение предложило публике особое угощение в виде фильма о первом деле молодого детектива-констебля Морса в Оксфорде 1965 года, оно думало ограничиться этакой старой песней о главном, вспышке-воспоминании о юности социопата, бедного оксфордского стипендиата, чей мозг после смерти матери усиленно заработал, чтобы вырваться из своей унылой среды в мир высоких идей, но родословная обрекла быть чужаком в университетском мирке — и так и пошло, и поехало на всю оставшуюся жизнь. Острое интеллектуальное, рафинированное эстетическое удовольствие — чертог, где прячется этот изгой от снежного кома социальной неудачи длиною в жизнь. Таким он был запрограммирован еще в книжках Декстера в тех местах, где проскальзывали краткие сведения о прежней жизни Индевора Морса, сформировавшей его неуклюжий характер. Но как раз когда телевизионщики в качестве новогоднего подарка экранизировали эту его прежнюю жизнь, обнаружилось, что этот характер лыко в строку лег на интеллектуально-напряженный, беременный протестами мир второй половины 60-х, где влюбленные бегают на Бергмана, подозреваемая на вопрос, на какой же она фильм ходила в день убийства пятилетней давности, называет классику рассерженных молодых англичан «Одиночество бегуна на длинную дистанцию», а причиной необъяснимых для тогдашних криминалистов остановок сердца оказываются то амфетамины, то ЛСД. Рейтинг и отзывы были таковы, что полтора года спустя молодой Морс вернулся с четырьмя новыми делами.
В самом первом деле молодого Морса сполна проявила себя и еще одна уникальная особенность, легшая в основу всех последующих серий и ставшая узнаваемой характерной меткой сериала, который теперь уже ни с чем не спутаешь. Когда на излете полутора часов Морс распутывает в обратном порядке способ убийства, оно оказывается гораздо интереснее, чем то, каким казалось на момент обнаружения трупа. То, что представлялось грязным избавлением от свидетеля сексуальных игрищ, способных дискредитировать политическую верхушку, на поверку оказывается очень частным случаем священнодействия по созданию нераскрываемого преступления, убийством, которое его автор терпеливо выращивал, как выращивает в своих колбах химик новое бактериологическое оружие, ежедневно возвращаясь к опытам, проверке реакции, сгибаясь к микроскопу, проверяя бактерию на готовность нанести вред и улизнуть бесследно. Это как бы «детективы о невозможных преступлениях», вывернутые шиворот-навыворот: если в сериалах, о которых мы толковали в прошлых выпусках, убийство является в нарядах этакого мистического тумана как нечто, что можно объяснить лишь проделками дьявола, а сыщик снимает с него эти покровы, находя простой механизм, отвлекавший наше внимание от довольно прозаичной истины, то в «Морсе» преступление выглядит прозаично, однако, будучи раскрытым, обнаруживает немыслимый по своему устройству, повергающий в ужас механизм очень частного, «чисто английского» убийства, маскирующегося под грязное преступление в духе американского нуара.
Приключения японского мультипликационного сыщика Конана, о котором мы писали в прошлый раз, начались в парке аттракционов в пещере ужасов: пока Конан и прочие посетители орали в своих машинках при виде призраков и скелетов, одного из участников поездки застрелили. В «Молодом Морсе» в пещере ужасов произошло дело почище: девушка, повздорив с хахалем в луна-парке, сбежала от него в пещеру ужасов, а когда ее машинка оттуда выехала, девушки в ней не оказалось. Вот где бы развернулись авторы фильмов про фокусника Джонатана Крика: непостижимое исчезновение, фокус Сатаны! Но в «Морсе» юноша, ждавший у выхода, просто говорит, что, наверное, проморгал свою девушку в толпе. А ведь в конце выяснится, что она и впрямь вошла в пещеру, но не вышла, и разоблаченный Морсом убийца скажет, что это было идеальное невозможное преступление, где нет ни жертвы, ни убийцы. То же в серии о привинченной к полу десятой койке в лазарете, на которой всенепременно и беспричинно умирают шедшие на поправку больные: у лежащих в палате она вызывает трепет, однако авторы не спешат нагнетать ужас в стиле «Пестрой ленты», отмахиваются от всякого мистицизма, и лишь в конце мы сто раз перекрестимся: «Не приведи господи! А койка-то ведь и впрямь была…»
Поэтому, когда очередная серия покажется вам ерундой в духе Хэммета или Дамиани, не дайте себя укачать продажными политиками и коррупционерами-застройщиками: совы окажутся совсем не тем. Урок «Морса»: мир, каким мы знаем его из новостей, настолько грязен, что теперь милое дело — камуфлировать под него старые добрые невозможные убийства, прежде камуфлировавшиеся под происки неземных сил.
Пока в будущем году ждут сразу шесть новых выпусков «Морса» против четырех обычных за сезон, в начале лета завершилась трансляция третьей шестисерийной партии «Гранчестера» — о детективе-викарии, выводящем на чистую воду преступников Кембриджа. Викарий Сидни Чемберс молод, обожает джаз, и в особенности Сидни Беше, пьет до первых петухов и хорош собой настолько, что английский рецензент назвал его «дьявольски красивым», а мы сравним с Робертом Редфордом, если бы того сыграл агент Ноль-Ноль-Икс из мультфильма про Врунгеля (именно так, а не наоборот). Чемберс шагнул на телеэкран из современных книжек — сборников рассказов Джеймса Ранси, первые два из которых опубликованы и на русском и представляют собой на первый взгляд компост из «уютного детектива» с прямыми аллюзиями на различные вещи Кристи и Честертона. На первый взгляд — потому что на второй это также странная сладко-горькая ностальгия по 50-м, когда под идиллией послевоенного консерватизма набухали битничество, борьба за расовое и половое равноправие и — пока еще в формате «проблемных пьес» — искала способ сказать о себе «любовь, которая себя не называет», гомосексуализм. Горький — потому что слив всех этих вопросов в сферу бессознательного порой становится причиной убийств в «Гранчестере», сладкий — потому что как же легко было тогда жить с чувством собственной особенности, инаковости, избранности.
Мир «Морса» уже вовсю шумит рок-эскападами. Мир «Гранчестера» экономичен в своей дерзости. Экономичен и сам сериал с его 45-минутными выпусками, и убийства, похожие на простые геометрические задачки о треугольниках, которые легко раскумекает перед сном внимательный зритель, выбирая среди трех подозреваемых, а сам викарий, совсем как мисс Марпл, прозревает всякий раз, когда его домоправительница ляпнет что-то про сгоревший пирог или необходимость перестелить ковры. Парадоксальным образом, самая головоломная, самая «невозможная» из всех загадок связана с тем, что хронически не удавалось Агате Кристи, — красными шпионами. Зато саму эту тему совершенно не мог обойти «Гранчестер», она как раз относилась к числу острых в описываемый им период маккартизма и позднего сталинизма, вызвавших даже у такого упрямого адепта готики и, собственно, невозможных убийств, как Джон Диксон Карр, приступ антисоветизма в романе «За красными ставнями» (1952) и акт сожжения его постоянным сыщиком сэром Генри Мерривейлом книжек Толстого и Достоевского в «Ночи у Насмешливой вдовы» (1950). А так, в отсутствии красных, «Гранчестер» — это «Спокойной ночи, малыши» в мире теледетектива, однако его рейтинг и обаяние персонажей, чьи взаимоотношения давно стали куда более важным магнитом зрительского внимания, чем, собственно, распутывание убийств, показывают, что как раз такой короткой сказочки-задачки на ночь в обрамлении обычных склок Хрюши и Фили из кембриджского англиканского прихода нам сейчас и недостает.
Над Оксфордом Морса всегда идет дождь, и его хронический плащ мы видим строго через заляпанное каплями ветровое стекло. Над Кембриджем гранчестерского викария всегда садится летнее солнце, и его велосипед мы всегда видим петляющим среди ив в заливных лугах реки Кем. Успех этих сериалов — показатель желания наших современников замедлить темп достаточно, чтобы постичь состояние дня и людей вокруг. Именно в этом внимательном отношении к местам и людям залог успешного раскрытия преступления, да и постижения всякой истины. Урок в том, чтобы не взрываться, если что-то нельзя получить сразу, вспомнить цену времени, совсем как в той серии «Морса» про шахматы и думающую машину, в которой железобетонное алиби лопнет, когда Морс узнает, что для перезагрузки компьютера совсем не нужна целая ночь — достаточно всего-то навсего нескольких часов.
Удивительный мир японского аниме про сыщика-полуребенка.
Британский сериал о расследованиях невозможных преступлений с Аланом Дэвисом.