Режиссер авторского иранского фильма «Свидания на скотобойне» Хассан Касмай (Хассан Маджуни) сидит без работы. Как и многие интеллигентные иранцы, он получил бан на съемки фильмов на родине и теперь перебивается дурацкими заказами. Новая халтура — снять рекламу с пляшущими насекомыми, которые задыхаются от ядовитого аэрозоля: наряженные в красные костюмы молодые девушки блюют синим желе на фоне хромакея. «Попросите их подсластить блевотину», — жалуется актриса из массовки.
С Хассаном хочет поговорить The New York Times, у него репутация нонконформиста и важного героя сопротивления, но сам он скорее запутавшийся подросток, стареющий юноша в футболках AC/DC, Black Sabbath и Kiss. Старая мать, забывающая принять лекарство и ходящая по дому с ружьем, до сих пор подтирает ему сопли после трудного дня. Дочь заведует продакшеном и ведет соцсети. Жена Голи не только выхаживает депрессивного мужа, но и принимает его роман на стороне — муж при этом все равно ставит пароль в инстаграме: «Голи любимая». Любовница-актриса Шива (звезда «Развода Надера и Симин» Лейла Хатами) решает уйти на съемки к конкуренту — конъюнктурщику и пафосному типу Саиди. Он ходит на вернисажи в темных очках и снимает нелепые подделки под Параджанова.
Чтобы выпустить пар, Хассан ходит играть в теннис и, как каждый человек в кризисе, задает себе одни и те же вопросы: могу ли я? хочу ли я? говно ли я? Обстоятельства к этому располагают: в окрестностях Тегерана находят трупы видных режиссеров и приятелей Хассана. Все они — заметные представители иранской «новой волны» с фильмами на мировых фестивалях. Все — с отрубленными головами без тел и надписью «Свинья», вырезанной ножом на лбу. Кажется, кинодеятелей убивают по старшинству и важности — и Хассан искренне волнуется, что его очередь никак не приходит. А вдруг спекулянта Саиди убьют первым, а Хассана вообще не тронут? «Он припас лучшего на конец», — успокаивает Хассана мама и обещает, что убийца явится за сыном на десерт, а она будет защищать его с дробовиком.
Автор «Свиньи» Мани Хагиги снимает кино про себя и своих друзей — поколение иранцев, которое не дождалось перемен и устало страдать в кино и в жизни. Даже тем, кто не очень представляет, кто такой Хагиги, его окружение и что за кино снимают в современном Иране, «Свинья» покажется слишком знакомым фильмом с юмором Гоголя и Зощенко. Какой-нибудь российский смельчак вполне мог бы снять похожий фильм на нашем материале. Мог бы, но не снял. Следящие за иранским кино знают, что один из фильмов Джафара Панахи, которому официально запретили снимать, привезли на Каннский кинофестиваль на флешке в торте. Актрису «Свиньи» Лейлу Хатами обвинили в недопустимом поведении за то, что она поцеловала коллегу-актера в щеку на красной дорожке. Другую актрису должны были высечь плетьми 90 раз за участие в «антинародной» копродукции с Австралией. Работать в такой ситуации страшно, экспериментировать — еще страшнее, смеяться над своими бедами — смерти подобно.
Однозначно находясь на баррикадах против иранского правительства, Хагиги не теряет чувства юмора и с самоубийственной храбростью перетряхивает все клише о страдальческом иранском кино. В «Свинье» режиссера волнует не цензура государства, а то, что происходит с герметичной компанией интеллектуалов, когда ее слишком сильно и долго жмут со всех сторон. Двигаясь по тексту известной песни Гребенщикова «Электрический пес», Хагиги рассказывает и про вахту в прокуренной кухне, и про пахнущий плесенью флаг. «Свинья» — пародия на жизнь, которая ужасна до предела, но уже нет сил закатывать глаза и заламывать руки, смотреть на очередной развод Надера и Симин и хоронить еще одного коммивояжера. Реальность проиграла — нужен гротеск. Хагиги говорит в интервью, что устал делать фильмы, которые писал и в которых снимался последние два десятилетия. «Пора переключить канал», — с этими словами автора фильм показали в конкурсе Берлинале этого года.
«Свинья» с шумными гитарами и вычурными сценами прет перпендикулярно одухотворенному иранскому кино, получающему медведей, ветви и «Оскары», и закручивает в жанровую воронку узнаваемый сюжет о выживании в застое. Главная и очень узнаваемая проблема Ирана — людоедские новости и экспортные авторские фильмы на фестивалях не в состоянии объяснить все противоречия страны за железным занавесом. Предыдущий фильм Мани Хагиги назывался «50 килограмм кислой вишни» (еще один привет другому иранцу — покойному Аббасу Киаростами), и теперь режиссер щедро кормит кислой вишней всех, кого знает и любит, и в первую очередь — себя. «Свинья» начинается с отрубленной головы Мани Хагиги и его пафосных похорон в диссидентских кругах: очень иранский вопрос о соотношении реальности и вымысла продолжает звучат весь фильм. Девочки-подростки в платках отправляют родителям селфи как доказательство правдивости своих слов. Главный герой становится объектом интернет-травли ведущихся на провокации иранцев — когда нет справедливого суда, социальные сети становятся судилищем. Единственный способ побороться за себя — написать пост в инстаграме. Фейсбук, инстаграм и ютьюб, официально запрещенные в стране, используют все, включая президента. Обходить систему и притворяться, что черное — это белое, — образ жизни абсолютно каждого в несвободной стране.
По совокупности абсурдных поворотов «Свинья» находится где-то между «Шапито-шоу» Сергея Лобана и массовыми комедиями братьев Коэн. Увалень в исполнении театрального актера Хассана Маджуни обладает важным свойством, о котором так трудно говорить языком комедии: инертностью патриарха. Окруженный наседками и опекуншами — решения в фильме принимают только женщины — квелый мужчина без искры все равно остается символом поколения. Горе-творец, мечтающий о масштабе Феллини, превращается в его пародию — вуди-алленовского Сэнди Бейтса из «Воспоминаний о звездной пыли». В свое время инопланетяне посоветовали Бейтсу спастись от мыслей о тщете всего сущего, рассказывая шутки посмешнее. Мани Хагиги соглашается: другого способа справиться с тем, что сильнее нас, пока не придумали.
