Журналист, архитектор-реставратор
«Это, безусловно, огромная драма и ошеломляющая неожиданность — еще вчера трудно было предположить, что такое вообще возможно. Но все же надо заметить, что первая волна разговоров о гибели и потере памятника была категорическим преувеличением. Нотр-Дам в принципе крайне капитальная постройка, пожар может ее повредить, но никак не уничтожить. Сегодня стало ясно, что потерь намного меньше, чем могло быть, — слава отважным французским пожарным. Но вопрос о том, как подобный объект вообще мог загореться, остается открытым.
Совершенно рано говорить о сроках реставрации, но нет сомнения, что собор будет восстановлен со всей возможной дотошностью. Выглядеть он будет не хуже прежнего, но восприниматься — уже иначе, точно так же, как наше знание о перестройках Нотр-Дама в XIX веке отличало его, например, от истинно средневекового собора в Шартре. Но, с другой стороны, мы знаем, что европейские соборы в принципе строились веками. Вчерашний пожар станет отсчетом новой страницы биографии Нотр-Дама, и можно не сомневаться, что она будет дико интересной. В Дрезденской Фрауэнкирхе, разрушенной Второй мировой, старые камни не просто использовались в кладке, для каждого обломка было найдено его родное исконное место — очевидно, что процесс был глубоко творческим, а не просто рабочим.
Вчера, конечно, вспомнился пожар Манежа в 2004 году — не национальный символ, но крайне значимый для Москвы памятник. Тогда остались неясны не только причины пожара, но и обстоятельства очень своеобразной реставрации. Работы проходили в секретном режиме, а после выяснилось, что, помимо сгоревших балок, пропала подлинная лепнина фасадов, никак не пострадавшая от огня (некоторые элементы декора после реставрации оказались «отзеркаленными»). В Европе реставрации особо ценных памятников проводятся максимально открыто, с элементами шоу и туристического аттракциона — в том же Руане каменщики, восстанавливающие скульптуру, работают прямо на улице, у прохожих на виду, терпеливо отвечая на любые каверзные вопросы.
На первом этапе предстоит оценить степень разрушений, оценить несущую способность поврежденных конструкций. Потом, вероятно, последует ручная переборка ненадежных участков свода, затем начнется художественная работа с витражами и шпилем, а мы будем за всем этим наблюдать, затаив дыхание».
Профессиональный реставратор
«Пожар в Нотр-Дам-де-Пари — это огромная трагедия не только потому, что пострадала большая часть средневековых фрагментов, но и потому, что пострадали части, которые еще в XIX веке восстанавливали в режиме романтической реставрации, которая сегодня признана устаревшей. Охарактеризовать этот метод можно цитатой Виолле-ле-Дюка, автора шпиля и горгулий парижского собора: «Реставрировать здание — это не значит его поддерживать, его чинить или восстановить его прочность, это значит восстанавливать его в законченном виде, который, возможно, никогда и не существовал». Это потеря для всей мировой культуры, ведь человек после себя ничего не оставляет, кроме камней и слов.
У реставраторов сейчас есть достаточно материалов, чтобы правдоподобно воссоздать образ кровли и шпиля, — исследований и фиксаций было предостаточно, а проект Виолле-ле-Дюка наверняка сохранился в архивах. При этом ясно, что как бы точно ни были воспроизведены конструкции, они никогда не будут равнозначны подлиннику. И тут возникает вопрос, какие методы воссоздания образа выберут, — при объявленном финансировании реставраторы не ограничены в возможностях. При воссоздании образа они могут выбрать два пути: первый — восстановить все с применением старых технологий, полностью повторить строительный процесс XIX века, и тогда бонусом мы получим огромное количество методического материала и красивых документальных фильмов. Второй — в соответствии с последними течениями в западной реставрации восстанавливать образ, не используя традиционных технологий (кроме внешней облицовки), а значит, можно использовать самые современные материалы. При этом, когда в России мы слышим «современные материалы» на памятнике, мы представляем себе, к сожалению, потолок армстронг и конструкцию коровника, сваренную из уголков, а в развитых странах речь все-таки идет про высокотехнологичные вещи: современные, лаконичные и эффективные решения с точки зрения экономики.
Думаю, что у французов есть бесконечное количество времени на восстановление, поэтому они никуда не будут торопиться. Любое решение будет обдумано сто раз, опытные специалисты предложат свои методические советы. Нет задачи сделать быстро, скорее стоит задача сделать хорошо. Можно хоть 50 лет на это потратить. Но надеюсь, что на своем веку мы все-таки увидим его снова. Для начала специалистам предстоит исследовать конструкцию сводов на предмет устойчивости и после этого провести противоаварийные работы: укрепить своды, которые пережили значительные повреждения от огня и воды. Затем им нужно будет разобрать обрушенные фрагменты для дальнейшего использования в проекте или даже включения в новую конструкцию здания. Потом уже можно будет начинать разработку проекта реставрации и реконструкции.
Многие возмутились по поводу того, что пожарные для тушения не применяли вертолеты. Все дело в том, что этот способ нельзя было применять. Если скинуть с вертолета несколько тонн воды, которые будут падать в одну точку, это проломит нагретый камень: чем выше температура камня, тем меньше становится его прочность. Кроме того, если бы камень впитал в себя воду, он стал бы тяжелее, что тоже способствовало бы превышению нагрузки и, вероятно, обрушило бы своды. Поэтому пожарные выбрали верную тактику, смирившись с неизбежной потерей кровли.
Реставрация — это очень опасный период жизни памятника. На строительные леса заносятся различные воспламеняющиеся средства для очистки материала, краска. От какой‑то нечаянной искры возгорание может произойти моментально. Очень странно, что в соборе не были установлены современные системы пожаротушения. Надеюсь, они усвоят этот урок и установят их в других памятниках, где есть подобные нерешенные проблемы.
Три года назад в России во время реставрационных работ случился пожар в Новодевичьем монастыре. Во время тушения на стены вылили много воды, что в итоге сильно повредило слой кладки: тогда по ночам была нулевая температура, и влага, замерзая в кирпиче, расширялась, что образовывало микротрещины, которых с каждым циклом замораживания-оттаивания становилось все больше.
Если бы, например, загорелся символ русской культуры — храм Василия Блаженного, думаю, что не было бы проработанных действий в ситуации пожара. Я никогда не слышал об учениях, и, естественно, ни одного специалиста не пропустили бы за ограждение для консультаций. У нас молодое государство, поэтому многие вещи до сих пор не отработаны, хотя у старой Франции, как оказалось, тоже не особо. Но я надеюсь, что пожар в Новодевичьем монастыре наглядно показал необходимость в проработке этих факторов.
Еще в августе 2018 года в Карелии сгорела деревянная Успенская церковь (церковь Успения Пресвятой Богородицы), безусловный символ русской культуры. Тогда, к сожалению, широкая общественность практически никак не отреагировала — была слышна реакция только среди специалистов и ответственных органов. Церковь решили восстановить, в то время как нужно было принять другие меры: озаботиться другими памятниками деревянного зодчества, которые так же находятся под угрозой исчезновения. Государство должно было в каждом объекте деревянного зодчества немедленно организовать системы пожаротушения — устроить пожарный пруд, гидрант, громоотвод и обучить местных жителей тому, как нужно тушить пожар.
Сейчас интересно наблюдать за тем, как в Париже консолидируется общество обеспеченных людей. Для них честь скинуть деньги на реставрацию. При этом первыми на ситуацию в Карелии отреагировали реставраторы и волонтеры фонда «Общее дело»: приехали на место и разобрали пепелище. А первым, кто пожертвовал средства, был Рамзан Кадыров. Он, в отличие от русских олигархов, понимая ценность храма, сразу вложил миллион в его восстановление».