Все лето в России бушуют пожары. Это серьезно? Так теперь будет всегда?

Этим летом я работал на пожарах в Карелии — в национальном парке «Ладожские шхеры». Тушил торфяники в Ленобласти, ездил в Якутию, на северный Урал, в Хакасию. В последние дни осматривал торфяные очаги и участки, где ведутся работы по обводнению, в Подмосковье.

Ситуация с лесными пожарами в России в этом году худшая за всю историю наблюдений — то есть с начала века. За 2021 год огнем пройдено более 17 млн га. Больше всего пожаров сейчас в Якутии, Красноярском крае, Иркутской области. Площадь самого крупного возгорания в Якутии (одного из 341 действующего сейчас там) превысила 1,5 млн га. В Карелии число пожаров достигло 38 — огонь уже затронул около 100 тысяч га леса, и на его восстановление могут понадобиться сотни, а то и тысячи лет.

Причем раньше мы наблюдали циклическую динамику: на один тяжелый год приходились три, когда ситуация была проще. Сейчас эта тенденция нарушилась, и этот год — уже четвертый катастрофический подряд.

Большинство новых пожаров в Иркутской области, Красноярском крае и Якутии возникли на легальных вырубках. Лесозаготовителям выгоднее сжечь остатки срубленного леса, чем очищать лесосеку другими способами или перерабатывать эти отходы. Делают это с нарушениями: в неподходящее время, не соблюдая правил пожарной безопасности. Также у нас все еще сильна традиция жечь траву. Многие пожары происходят из‑за брошенных окурков, стрельбы на военных базах. В Якутии причиной 10% возгораний являются молнии, но, например, в Московской области на них приходятся ничтожные доли процента.

Да, и дело не только в повышении температуры. Меняется направление течений, расположение льда. В результате там, где часто шли дожди, становится сухо — там, где никогда не было ветров, проходят тайфуны. Так было на восточных склонах Уральских гор — там все время шли дожди, солнечных дней было очень мало. Но лето внезапно стало засушливым, мы уже несколько лет ездим туда тушить сложные пожары. При этом сезон теперь круглый год: начинает гореть от салютов в новогоднюю ночь и не прекращает уже ни на день. Тушить все сложнее — мешают ураганы, засухи, антициклоны, которые сложно предсказывать.

С другой стороны, пожары усугубляют изменения климата. Они становятся причиной выбросов, которые оседают на ледниках, меняется их отражательная способность, и они тают быстрее. Мерзлота выделяет огромное количество метана, и это ускоряет потепление.

Нам необходимо быстрое реагирование. Любой большой пожар начинается с маленького: если потушить его сразу, можно не допустить катастрофы. Но для этого нужны ресурсы на местах. На содержание лесов деньги выдаются из федерального бюджета, и их в среднем в три раза меньше, чем требуется. Необходимо 90 млрд, а дают 30. Из‑за этого у нас сейчас парашютисты-пожарные в регионах получают 14 тыс. рублей, а это тяжелейшая опаснейшая работа. При этом Якутия недофинансирована в несколько сотен раз, ее охраняют от пожаров всего 400 человек. Большая часть территории находится в так называемой зоне контроля. Это лукавая фраза, потому что, по сути, она не охраняется, на нее смотрят только из космоса. А пожары, которые мы не тушим, расходятся на десятки тысяч километров — и разрастаются до такой степени, что совладать с ними не смогли бы и все пожарные мира. В такой зоне контроля у нас находится 49% лесов. При этом эти 90 млрд мы не выделяем сейчас, но все равно тратим — на тушение, а в дальнейшем, возможно, еще и на климатический налог. Можно было не допустить, а в итоге деньги идут на последствия.

Московская область обеспечена людьми, техникой и деньгами на два порядка лучше, чем любой другой регион. Тем не менее даже здесь лето было непростым.

Большие пожары в России, США, Канаде и других странах влияют на климатические процессы во всем мире. Мы не можем остановить движение воздушных масс. Надо использовать общие технологии и бороться с этим вместе. Поэтому не стоит возмущаться, что мы тушим в других странах, когда у нас горит. Очень плохо, что у нас не потушили, но это глобальная беда и помощь не только одной стране, а всем. И мы помогаем не себе в ущерб. Например, в Турцию отправили большие самолеты Бе-200, которые для тушения лесов Якутии не подойдут. Для них необходима большая морская акватория поблизости, чтобы забирать воду. К тому же стоит понимать, что самолет может только сбить открытый огонь, после чего по этому месту обязательно должны пройти пожарные.

Первая причина, которая лежит на поверхности, — это здоровье людей. Страдают не только те, кого непосредственно затронул огонь (их десятки), но и те, кто дышит дымом, — и это могут быть десятки тысяч избыточных смертей в одном городе. Это данные, подтвержденные ВОЗ.

Еще один фактор — экономические потери. Ущерб с одного гектара измеряется многими миллионами рублей. Эта сумма складывается из вреда, который наносится нашим ресурсам, земле, воздуху, растениям и животным. Есть и менее абстрактные потери: сгоревшие поселения и десятки домов в них, уничтоженная инфраструктура, обнищавшие люди. Миллиарды уходят на тушение для защиты населенных пунктов. Мы теряем древесину, потому что леса горят прежде всего в зоне хозяйственного освоения. Сгорает одна часть — рабочие уходят вырубать другую, продвигаясь дальше: для них нужно прокладывать дороги и строить деревни, это тоже деньги.

Главная угроза российским лесам — это именно пожары, а не лесорубы. Вырубается ежегодно 1 млн гектар, а сгорело в этом году больше 17 млн гектар. Конечно, не весь этот лес погибнет, но около 6 млн гектар мы потеряем навсегда. На десятки лет мы вывели из хозяйственного использования 7 млн гектар за год. Общая площадь лесов в стране — около 800 млн гектар, из которых мы можем использовать только малую часть, до которой можем дотянуться. Большая часть леса непригодна для заготовок, некоторые современные инвестпроекты упираются в нехватку ресурсов — везти дерево издалека оказывается экономически нецелесообразно.

Сейчас говорят о том, что леса в России становится больше. Да, если посмотреть на очень устаревшие данные лесоустройства и на количество зарастающих площадей и одно с другим вольно соединить, можно сделать вид, что у нас становится больше деревьев. В реальности основной прирост идет за счет зарастающих сельхозземель. А во всех остальных местах состояние леса стремительно ухудшается. Если смотреть с точки зрения пригодности для вырубки и поглощающей способности, леса у нас очень мало и становится все меньше. Зеленое море тайги сегодня не такое уж зеленое и не такое уж однородное — в основном это мозаика вырубок и гари. Найти ненарушенный участок иногда не получится, пролетев сотни километров.

Изменения климата уже произошли, пожары будут случаться регулярно, возникать легче, становиться опаснее. При ветре 40 метров в секунду горит даже степь, сейчас в мире не пожароопасны только пустыни и бетонные поверхности. Сможем ли мы справиться? У меня есть доля оптимизма. Например, есть страны, которые не очень сильно горят. Можно сравнить Карелию и Финляндию — у наших соседей все довольно благополучно. Они отказались от сжигания травы, там нельзя разводить костры — сработало сочетание привычки и штрафов. Если будем идти таким путем, не исключено, что мы сможем снизить площадь пожаров. Девять из десяти возгораний происходят по вине человека, так что мы можем своими действиями снизить их количество в десять раз. Да, внешние условия ведут к тому, что все становится хуже, но даже в этих обстоятельствах у нас есть пространство для маневра.

Помочь противопожарной работе Гринписа можно здесь.