История девушки, разочаровавшейся в борьбе с коррупцией и уехавшей в Нью-Йорк

Мы переехали в Нью-Йорк осенью 2016 года после долгих размышлений, подготовки и нескольких пробных периодов жизни в Америке. Изначально хотели попутешествовать полгода по стране и решить, останемся или нет, но в итоге сразу осели в Нью-Йорке и пока не пожалели об этом. В России я была политическим активистом и занималась антикоррупционными расследованиями в Transparency International, попав туда из детективного агентства и отработав в Следственном комитете. Теперь я пишу книги и думаю начать полноценный проект по помощи начинающим писателям. Хотя параллельно продолжаю свои расследования.

Я мечтала расследовать преступления с 12 лет, играя с друзьями в частных детективов и зачитываясь детективными романами. Поступив учиться на юриста, я уже точно знала, что после окончания университета пойду ловить преступников. Дух авантюризма всегда был силен во мне, терять было нечего — и на втором курсе я уже начала работать в настоящем детективном агентстве. И быстро поняла, насколько этот мир отличается от обычной жизни: напряженные расследования, постоянная паранойя и оглядывание через плечо. Как правило, нашими клиентами были люди, которые подозревали своих жен и мужей, предприниматели, чьи сотрудники воровали, участники квартирных войн и иногда совсем экзотические персонажи типа олигарха, который проверял, любят ли его подружки по-настоящему, для чего хотел прослушивать их телефонные разговоры.

Набравшись опыта, я пошла на стажировку в Следственный комитет. У них есть специальная должность для таких энтузиастов, какой была я, — общественный помощник следователя. Возможно, это было лучшим периодом в моей жизни (или одним из них). До этого я не могла вставать в 8 утра так, чтобы не проклинать весь мир. Зато во время стажировки я летела в наш отдел, а вечером взахлеб рассказывала домашним, что мы сегодня делали в морге, какое необычное преступление к нам попало и о каких странных вещах люди пишут заявления в СК. Через некоторое время все стало не так хорошо, как казалось сначала. Часть следователей в нашем отделе знали меньше меня — студентки 4-го курса — и были жутко низкой квалификации. По политическим делам, даже самым незначительным, следователи не могли принимать самостоятельных решений — ждали звонка сверху. Руководство не уважало следователей, они работали в плохих условиях — в сверхзагрузке. А о сексизме и дедовщине можно и не упоминать — это обязательные атрибуты.

Самым худшим в работе на Следком оказалось то, как мне понравилась власть. Уже через месяц я начала чувствовать себя всесильной. А как еще по-другому? Ты можешь заставить прийти к тебе на опрос миллионера и посадить его на стул, на котором еще вчера сидел бомж и рассказывал тебе о краже бутылки спиртного. Когда со мной стали все чаще говорить о моих планах на будущее, я решила, что не пойду туда работать. Хотя я до сих пор не уверена, что поступила правильно.

С моим необычным опытом у меня было не так уж много вариантов, чем заниматься дальше. Насмотревшись на коррупцию и плохую работу следователей, попав в митинговое движение 2010-х и поработав наблюдателем на выборах, я решила сделать борьбу с коррупцией своей профессией. Так в моей жизни появилась Transparency International. В первый раз в жизни я оказалась среди единомышленников — и это было очень приятное ощущение. Но расследования, которые мы вели, были слабым подобием того, что можно было делать с возможностями Следственного комитета или полиции. Больше года я делала антикоррупционные расследования, писала в разные госорганы, мы выходили в СМИ (вот, например, публикации по мотивам расследований Корзун о коррупции на Украине в РБК и конфликте интересов в Департаменте информационных технологий в Москве на Cnews. — Прим. ред.), но виновных не сажали и жертвам мы помочь не могли.

Меня настигло ощущение, что я уперлась в стеклянный потолок: у меня есть опыт и знания, но пользу я принести этим не могу. Расти дальше в антикоррупционных расследованиях могло стать потенциально опасным для меня и моей семьи. К тому времени Transparency стала иностранным агентом, возникло ощущение страха и упадка, на других антикоррупционеров заводили дела, а я раз в неделю обыскивала свой собственный дом, чтобы выкинуть все, что могло потенциально заинтересовать при обыске.

К тому времени мы с мужем — он бизнес-консультант в Nival, до того работал в ТНК-BP и PricewaterhouseCoopers — уже серьезно обдумывали переезд в США. Нам обоим нравилась эта страна, он также достиг своего потолка в России. Мы съездили в Америку пару раз и поняли, что Нью-Йорк может стать нашим городом. Там живут люди почти из всех стран, жизнь кипит сильнее, чем в Москве, и уровень бытового комфорта выше. Мы решились и начали готовиться — я уволилась, стала подтягивать язык, мы искали деньги и возможности на первое время.

Нью-Йорк считается городом, где люди дерутся за жилье: хорошего мало, а то, что есть, слишком дорого. Но если иметь время, то всегда можно что-то найти. Цены сильно зависят от расположения — можно найти квартиру за 1300 долларов в не очень радостном испаноязычном районе на севере Манхэттена, но если спуститься ниже Центрального парка, цены уже составляют 3000–4000 долларов за однокомнатную квартиру, а в отдельных районах — около 6000–8000 долларов и до бесконечности. Нам сперва помогал русский риелтор, потому что мы не знали, как все устроено, но результаты были такими плачевными, что мы от него отказались. Он очень по-русски учил нас, как надо жить, и высокомерно напомнил, что не надо путать туризм с эмиграцией.

Если поиск жилья очень похож на московский, то сама процедура общения с арендодателем отличается кардинально. Здесь это бизнес и к тебе относятся как к клиенту. Большинство управляющих компаний просит показать кредитную историю, 40-кратный доход по отношению к месячной цене квартиры (он может быть суммой зарплат супругов). Если это не получается, нужен поручитель. В некоторых домах надо проходить собеседование с советом дома, члены которого ищут себе людей с одинаковым с ними образом жизни и доходами. Нам как иностранцам пришлось заплатить за полгода, показать тонну бумаг, риелтор даже предлагал запросить выписку о наших русских доходах, чтобы отразить платежеспособность. В конце концов все сработало и мы получили квартиру в Гарлеме.

Самое лучшее отличие от московского рынка аренды — тут квартиры сдаются пустые, с ремонтом, никаких врывающихся хозяев с требованием немедленно съехать не бывает, а в самом доме есть суперинтендант или супер. Это такой личный ЖЭК в одном лице, который заботится о доме и поломках; он обычно живет в одной из квартир и доступен в любое время. Как-то у нас сверху съехали соседи — и там начали готовить квартиру для нового арендатора. Одной ночью случилось то, чего я боялась даже в России, — затопило. После звонка к нам пришел наш супер Барт в пижаме, афроамериканец лет 50, флегматично посмотрел на потолок, позвонил своим рабочим. Через некоторое время вода прекратила течь, а он пошел спать, сказав нам на прощание, что все будет хорошо. Так и было.

Несмотря на короткий срок в Америке, мы уже успели столкнуться с врачами. Оказалось, что контактные линзы, которые в России можно купить в автомате в супермаркете, здесь лекарство — и на них надо получать рецепт. Страховки у меня не было, так что осмотр, рецепт и обсуждение того, какой у меня милый акцент, стоили мне 700 долларов. Правда, потом выяснилось, что заданный наудачу вопрос о том, есть ли у них скидки, сработал, и мне неожиданно скинули 200 долларов.

В аптеках в свободном доступе не продаются серьезные лекарства, все должно идти по рецептам. Местные аптеки вообще смесь супермаркета, магазина косметики, хозяйственного магазина и небольшого отдела с обезболивающими и витаминами. Зато многие русские лекарства, включая даже антибиотики, можно свободно купить на Брайтон-Бич.

В Нью-Йорке ты можешь выглядеть как хочешь, говорить на каком угодно языке и делать любые вещи — и ты всегда найдешь своих единомышленников. Я читала, что американцы боятся тишины, и, мне кажется, это так — все страшно хотят общаться. Незнакомые люди делают комплименты на улице, стоящие рядом в очереди готовы поделиться жизненной историей, а соседи знают друг друга и ходят в гости.

В конце декабря все соседи в нашем доме в Гарлеме устроили праздничную вечеринку в лобби: мы готовили еду друг для друга и общались, а одна из наших новых знакомых подняла тост за недавно умершего соседа. Во время, когда пошли новости про ухудшения иммиграционных условий из-за инициатив Трампа, случайная женщина, узнав, что мы из России, спросила, в безопасности ли мы и не нужна ли нам помощь. А как-то в парке муж пробегал мимо полицейских, которые заталкивали преступника в наручниках в машину. Муж и полицейский встретились глазами, последний улыбнулся и спросил, как у него дела, а после полученного ответа вернулся к своему преступнику.

Отношение к русским в Нью-Йорке — от равнодушного до положительного. Большинству, конечно, все равно: Россия слишком далеко и не особо интересна, люди все-таки сосредоточены на местных событиях. А вот с местными русскими мы стараемся не особо сталкиваться, кроме нашего круга знакомств, — велика вероятность найти любителей Трампа, поклонников Путина и холодной войны. Во время президентских выборов в США в либеральном Нью-Йорке Брайтон-Бич массово голосовал за Трампа с его антимиграционной риторикой, что очень забавно, учитывая, что там живут бывшие эмигранты.

Мы решили отпраздновать переезд, заведя кошку, о которой я мечтала много лет. В Нью-Йорке у большинства есть собаки или кошки, а зоомагазины — на каждом углу. Мы решили брать животное из приюта, потому что свободно кошек никто не раздает: по закону домашние животные должны быть кастрированы под угрозой штрафа.

Кошки в приютах не бесплатные, цена на них может доходить до 300 долларов, зато выдают уже проверенное, вакцинированное и кастрированное животное. Чтобы получить кошку, нам пришлось пройти собеседование, дать свое рабочее резюме и указать трех рекомендателей, один из которых должен быть коллегой по работе. После получения всех рекомендаций волонтеры приезжают домой и проверяют дом на безопасность: есть ли сетки на окнах, ядовитые растения, опасные узкие места. В итоге мы все-таки получили кошку, но осталось ощущение, что о животных здесь заботятся больше, чем о людях.

Поскольку я сейчас вплотную работаю над новой книгой и продвигаю написанную, мне пришлось искать место для работы. Коворкинги хороши всем, кроме цены. Например, WeWork — самый популярный сетевой коворкинг, предлагает бесплатное пиво и абонемент на месяц за 400 долларов. Небольшой коворкинг семейного вида в Гарлеме будет стоить 250 долларов. Остальные — примерно между ними.

Для себя я нашла идеальное решение — я работаю в Нью-Йоркской публичной библиотеке. Туда может прийти любой желающий, там тихо, всегда есть свободные места и медленный интернет, что не позволяет предаваться прокрастинации. Само по себе место захватывает дух — и атмосфера располагает к работе.

Как и многие эмигранты, я столкнулась со сложностями. Чувствовала себя чужой, не хотелось выходить из дома и лишний раз сталкиваться людьми, очень сильно тянуло вернуться. В итоге, досконально изучив тему адаптации эмигрантов, я написала книгу «Как переехать в другую страну и не умереть от тоски по родине», где изложила все, что смогла найти об этом. Одно крупное российское издательство захотело напечатать мою книгу, но потом оказалось, что их генеральный директор — идейный противник эмиграции, и они отказались от сотрудничества.
Я выпустила книгу сама и стала энтузиасткой селф-паблишинга. Примерно через полгода жизни в Нью-Йорке я начала замечать, что мне все больше и больше нравится этот город, я стала чувствовать себя тут своей.

Жизнь в Америке помогла мне расслабиться и оглянуться по сторонам. В России мы постоянно за что-то бились, жили в напряжении из-за ощущения тревоги и того, что все будет хуже. На занятия чем-то другим, например, на творчество, не оставалось сил. Здесь у людей совсем другой настрой — это помогает измениться и нам, пересмотреть приоритеты. Независимо от того, как закончится наша история, переезд стал одним из самых захватывающих опытов в моей жизни, который бы я повторила без сомнений.