Журналист, автор книги «Одной крови» и отец Луки
Когда родился Лука, я не почувствовал ничего такого, что можно было бы описать даже тремя-четырьмя восторженными предложениями.
Помню, что сильно переживал за жену: во время родов ее телефон был выключен больше суток. Помню, что ехал за рулем с родительской дачи, когда мне позвонили и сказали, что у меня теперь есть сын. Я не съехал на обочину, не создал аварийную ситуацию, не помчался в роддом, не плакал от радости, не сделал, не сказал и не подумал ни о чем, чему учит нас мировая художественная культура. Я даже не напился с друзьями — просто доехал до дома, лег спать, а утром навестил жену и убедился, что они с ребенком в полном порядке.
Я понятия не имел, что такое отцовство. И к рождению сына подошел совершенно безответственно. Я не прочитал ни одной правильной книги по воспитанию детей, ни одной главы из библии доктора Комаровского, малодушно переложив почти всю ответственность на жену.
У моего отца однажды взяли интервью для журнала. Разговор зашел про детей, журналист спрашивал, как отец должен воспитывать сыновей. Папа ответил, что главное правило одно: просто не мешать детям взрослеть — не быть асфальтом там, где растет трава. Став отцом, я руководствовался тем же — все семь лет я не делал вообще ничего, кроме двух вещей: как можно чаще увозил сына в путешествия в лучшие города и окружал его лучшими людьми, с которыми благодаря многочисленным командировкам успевал знакомиться сам. Чтобы трава была зеленее.
Не уверен, что выбранная тактика окажется верной. Допускаю, что все семь лет я медленно совершаю преступление против собственного сына: в сентябре он пойдет в первый класс, и многое станет понятно. Да и для обобщений и подведения итогов время, конечно, еще не пришло. Но чем взрослее становится Лука, тем чаще меня догоняют те самые слезы радости, аварийные ситуации и эмоции, которые все нормальные люди испытывают в момент рождения детей и к которым я оказался абсолютно резистентным семь лет назад. Мой сын рождается для меня сейчас: каждый день, каждый месяц, каждый год. И удовольствие от этого рождения я, кажется, учусь получать вместе с ним — только теперь.
***
Осень. Набережная Тель-Авива. Мы с маленьким сыном, утомленные жарой, прячемся в тень, сворачиваем на рынок Кармель. Покупаем фрукты и заходим в сырную лавку.
— Пап, зачем ты покупаешь столько сыра?
— Мы завтра домой улетаем, нужно запастись сыром. Еще бабушке кусок нужно купить — вон тот. И другой бабушке тоже давай возьмем.
— Папа, но у нас только один чемодан. Зачем тащить сыр с Ближнего Востока в Москву?
— В Москве нет такого сыра. Наш президент запретил продавать хороший сыр в России.
— Зачем? Чтобы мы ели плохой сыр? Глупости какие.
Застыв над прилавком с пармезаном, я снял шляпу перед торжеством разума пятилетнего ребенка, который восемью словами разоблачил мракобесие и дурость всей гигантской государственной машины. По дороге домой я рассказал Луке, что еда может быть прекрасным элементом оружия; и политики научились профессионально шантажировать друг друга с помощью завтраков, обедов и ужинов. Например, президент Кеннеди сразу после прихода к власти отменил запрет на импорт некоторых советских продуктов в США: первым пунктом он разрешил импорт советских крабов. Но не из любви к крабам. Он уговорил Хрущева взамен освободить из заключения двух американских летчиков, сбитых в СССР: вы освобождаете людей, а мы освобождаем крабов.
— Пап, я никогда не буду политиком. Никогда. Ни за что. Как людей можно мерить крабами?
***
Однажды Лука будто бы случайно — впроброс — спросил меня: «Папа, а какой в твоей жизни был самый лучший подарок?» Я рассказал, как мой отец сто лет назад подарил мне — маленькому мальчишке из неблагополучного подмосковного поселка — кассетный плеер Sony Walkman, тогда их еще и не было ни у кого. Тогда этот подарок пришелся на выход альбома «Мумий Тролля» — «Морская». Я купил кассету (объяснил, что такое кассета) и улетел в космос: слушал пленку — совершенно обезумевший от счастья — буквально до дыр по сто раз в день.
Спустя несколько месяцев у меня был день рождения. Тогда меня завалили подарками. Но один — по-настоящему разбил мое сердце. Лука вспомнил мой рассказ и решил повторить одно из самых прекрасных переживаний моего детства. Он взял жестяную коробочку из-под леденцов. Из коробочки тянулся длинный желтый шнурок, к нему из деревянного конструктора были приделаны два круглых наушника. К коробочке-плееру была приклеена аудиокассета, смастеренная из бумаги. А на кассете детским корявым почерком было написано «Муми Троль».
***
Невмешательство — работает.
Я не навязываю ему своих музыкальных вкусов — семилетний Лука сам, проснувшись утром, отчитывает меня за то, что я до сих пор не купил билеты на осенний концерт Бенджамина Клементина в Москве. Я стараюсь не говорить с ним о политике (если он об этом не просит) — он сам абсолютно разумно вслух сомневается по поводу законности проекта «реновация» мэра Собянина. Я не отнимаю у него айпад — он сам его не трогает, предпочитая — с маминой подсказки — брать с собой в путешествия разноцветную изоленту, чтобы мастерить из нее игрушечные города, заселяя их лего-человечками. Я не заставляю его есть полезную еду — он сам, что, вообще-то, невероятно, при виде кинзы и укропа приходит в полный восторг и уплетает зелень целыми пучками. Я не обязывал его вставать на горные лыжи, а просто привез на склон — он сам надел шлем и поехал. Я не уговаривал его поступать именно в ту школу, в которую мы привели его для знакомства, — он влюбился в нее сам, научившись считать и писать буквально за пару месяцев: в том числе и потому, что мы не заставляли и не давили.
У нас в семье есть традиция: каждый вечер мы спрашиваем друг друга о самом лучшем переживании за день и о самом плохом. Я радуюсь, когда Лука с трудом может вспомнить что-то плохое. Вероятно, в этом одна из главных задач родителей: сделать так, чтобы плохое и страшное из пережитого за день вспоминалось ребенком с большим трудом. И сделать это не так уж сложно: не нужно таскать ребенка туда, куда самому идти не хочется; не нужно занимать ребенка тем, что самому не интересно; не нужно расшибаться о землю и приносить себя и свои собственные интересы в жертву ради ребенка: в конце концов, несчастные и измученные родители — это несчастные и измученные дети. И наоборот.
***
До рождения сына я не вникал в эту дежурную фразу из инструкции о безопасности любой авиакомпании — в случае аварийной ситуации сначала наденьте кислородную маску на себя, а затем помогите надеть ребенку. А сейчас понимаю, что это очень точная и, возможно, ключевая формула для родителей: для начала постарайтесь есть кинзу сами, а дети, скорее всего, повторят это за вами. Главное — не мешать.