Александар Яковлевич, 34 года
Откуда приехал: Чачак, Сербия
Чем занимается: работает реставратором в Музее Москвы
«Я приехал в Москву в 2002 году получать образование — в Московскую духовную академию. Учитывая, сколько слухов всяких про Россию тогда ходило, прием мне был оказан теплый. Про Россию говорили, что там чуть ли не Советский Союз до сих пор, что все строго, купить ничего нельзя. Примерно такие же разговоры и про церковь вели — и это постоянно обсуждалось между семинаристами, — что все в российской церковной жизни неправильно, все не так. Но оказалось наоборот.
Я родился и вырос на западе Сербии, в очень небольшом городе Чачак. Как таковых военных действий у нас не было. Но почти все знакомые в начале 1990-х годов уходили на фронт на территории Хорватии и Боснии. Были очень жестокие санкции, полная блокада — и экономическая, и политическая. Пустые магазины, инфляция жуткая, никаких денег вообще не было. Детство мое пришлось именно на этот период. Помню, за бензином люди ездили с канистрами в Болгарию или Румынию и заодно покупали там шоколадки. Первая Milka из Болгарии — словами не передать, что это такое было. Потом ужасы кончились: Сербия все проиграла — и наступил мир. Но ненадолго. В 1999-м нас снова бомбили, но я в то время уже учился в семинарии. И в 2002-м уехал в Москву.
Первый свой день в городе отлично помню. Дневной рейс, я первый раз в самолете. Ну как-то нестрашно было — нормально. По-русски я тогда вообще не говорил, несмотря на то что с пятого по восьмой класс учил его в школе. В аэропорту меня встречали сербы-семинаристы — вместе мы с ними доехали до Китай-города. Помню, уже сумерки, мы въезжаем в переулок. И все в этом переулке какое-то большое — тротуары огромные, сама проезжая часть. То есть все как в Сербии, только увеличенное в несколько раз. И фонари висят посреди улицы на каких-то веревочках. Ну не знаю — может, это у меня одного такая ассоциация. Первой мыслью было: «Боже, совсем в стране денег нет». Как-то эти фонари страшноватыми мне показались. В общем, у меня был шок.
Следующий день — воскресенье. В центре города ни души, мертвая тишина. И вдруг — понедельник. Я лежу и понимаю, что за окном происходит что-то очень странное. Шум какой-то — в жизни такого не слышал. Я одеваюсь и осторожно выхожу на улицу. А там — муравейник! Транспорт, люди, все кипит. Что это — нашествие?! В общем, опять шок. Так я и начал жить в Москве.
Как я уже сказал, русский я учил в школе. Учительница была очень строгой, а я был отличником — практически все пятерки. Но именно с русским у меня получалось как-то не очень — то пять, то четыре, то пять, то четыре. Я из-за этого страшно переживал. Вначале даже уроки эти ненавидел, боялся. А в классе шестом, когда нам начали рассказывать про русскую культуру и искусство, — полюбил. Учительница наша оканчивала МГУ, и, видно, от всей этой красоты, которую она получила в Москве, не могла спокойно о России говорить — кричала. И прямо заставляла нас учиться, воспитывала. Для Сербии это уникальная ситуация — у нас учителя от строгости на уроках отказались очень давно. Я не знал, что в России все учителя такие, и первое время удивлялся тому, что у всех русских одинаковый почерк. А когда мои сыновья пошли в школу — все сразу стало понятно. Только сейчас, уже выучившись на художника, я с удовольствием начал писать, вспоминая собственные уроки: «вверх не нажимаем, вниз нажимаем», «вверх не нажимаем, вниз нажимаем». И так красиво выходит — наискосок.
Учась в духовной академии, я жил в Троице-Сергиевой лавре — и обстоятельно познакомился с культурой подмосковных электричек. Твердые, холодные скамьи и зайцы, которые перебегают из вагона в вагон от контролеров, проверяющих билеты. Сам я никогда это не практиковал, но был у меня товарищ, который пользовался такой возможностью, а деньги, сэкономленные на проезде, всегда отдавал: либо милостыню подавал, либо покупал кому-то, если что-то было нужно. То есть для него это была забава. А мне было просто стыдно — я представить себе не мог, что будет, если меня поймают без билета.
Удивительно, но было кое-что, что мне совсем не нравилось в Москве. И многое, что понравилось сразу и нравится до сих пор. Середины нет. Мне кажется, я приехал в то время, когда Москва быстро менялась. Такой пример: помните, старейшие продуктовые магазины, в которых вместо одной было много-много касс? Вот это было самое страшное для меня. И особенно эти тети за прилавками — самые неприветливые тети. В Посаде, как вы понимаете, такие магазины исчезали не так быстро, и в начале нулевых их еще было там довольно много. И в некоторых даже вместо касс продавцы использовали счеты. А у меня со счетами особая история. Свою единственную единицу я получил в первом классе по контрольной по математике. Вероятно, пропустил урок, на котором объясняли, как пользоваться счетами, но на контрольной решил ими воспользоваться, чтобы решить с их помощью задачку. И получил, естественно, кол. На всю жизнь запомнил я, что счеты — ужас. И никогда больше ими не пользовался. И вот прошло двадцать лет, я живу в Сергиевом Посаде, захожу в магазин, заказываю, что мне надо, протягиваю кассирше деньги, и вдруг она, вместо того чтобы дать мне сдачу, достает откуда-то из-под стола огромные деревянные счеты — вжих-вжих! — и начинает что-то на них вычислять. Я чуть в обморок не упал! Кое-как с ней рассчитался и больше в этот магазин не заходил.
Еще один момент — сосиски. Никогда их не ел, потому что знал — они плохие. Но у меня был кот, которого я, будучи бедным студентом, зачем-то завел, и его я как раз кормил сосисками. Другие студенты заходили ко мне: «Ничего себе — как ты кота кормишь». А я отвечал: «Слушайте, сосиски стоят 23 рубля — коту пойдет». Пробовал колбасный сыр, и первое время он вызвал у меня чистый восторг, а потом как-то приелся. Удивлен был супу рассольнику. И когда увидел соленые огурцы с перловой кашей в супе, подумал — нет уж, это перебор. Сырую рыбу — имеется в виду соленую — тоже долго принять не мог, а года через два начал есть и ее, и икру.
Само выражение — «пьешь как русский» — я слышал с детства. Но ни разу не встречал человека, который пьет водку стаканами. Думаю, такие люди есть везде — и не только в России, — но я не встречал. Сам, конечно, пробовал. Пил даже. И могу сказать, что главное в этом удивительном напитке — закуска. Черный хлеб с салом под водку — просто идеально.
С кофе в Москве у меня были проблемы. Я кофе пью регулярно с 13 лет, поэтому для меня это важный момент. Очень долго пришлось ждать, прежде чем попробовал хороший эспрессо здесь. Конечно, последние десять лет это перестало быть проблемой, но в 2002-м хороший кофе найти было сложно. Первая удачная находка была в ресторанчике Villa Rosa на Пятницкой. А потом вдруг неожиданно в «Макдоналдсе». Не знаю почему, но в Москве по-прежнему иногда встречается такая ситуация: заказываешь эспрессо, тебе наливают полный стакан. Почему? А стакан воды к кофе до сих пор мало где подают. Хотя это часть культуры.
В Духовной академии, которую я окончил, естественно, не было ни выпивки, ни курения, ничего неприличного. Это было неким продолжением школы, в которой все было так же строго. Но то, какой прием был оказан нам, иностранцам, в Троице-Сергиевой лавре, это я смог оценить лишь спустя годы. Еда — творожная запеканка по четвергам в столовой! — жилье и прекрасный научный материал для изучения богословия. Таких переводов в мире нигде нет — только в библиотеке Лавры. Несмотря на это, практически все выходные я проводил в Москве. А спустя какое-то время попросил разрешения жить в городе. Я тогда уже начал заниматься иконописью, а в общежитие, где со мной в одной комнате жили еще пять человек, делать это было трудно.
Рисовал я всегда — с детства. Мечтал стать модельером после восьмого класса, когда, по идее, нужно уже определяться с родом занятий. В Сербии тогда поступить на модельера было нереально — не каждый год принимали и всего по пять-шесть человек в стране. В Москве с модой тоже не сложилось. В Духовной академии я начал заниматься иконописью, далее были шесть лет учебы в МГХПА им. С.Г.Строганова на художника-реставратора. Несмотря на пробки, сумасшедший ритм и холодноватый климат, Москва стала частью меня, и мне кажется, я здесь надолго. Может быть навсегда.
