Американский медиаисследователь — о том, как Москва стала изящнее Нью-Йорка

Сейчас я заканчиваю новую книжку, которая объясняет, как использовать цифровые методы и big data для изучения современной культуры, включая и жизнь городов. Это, с одной стороны, описание ключевых концептов анализа данных, которые используются сегодня, с другой — интерпретация этих концептов. Плюс немного истории статистики — откуда это все пришло.

Наша лаборатория Cultural Analytics Lab существует 10 лет, и инстаграм лишь одна из вещей, которую мы изучали (включая проекты Selfiecity и On Broadway). Наши исследования не направлены на решение конкретных практических задач — в отличие от большого количества компаний, которые анализируют данные миллионов людей для их использования в маркетинге. Наши цели — изучение культуры цифровыми методами и визуализация информации. Каждый день сотни миллионов людей делятся постами и изображениями, создается огромное количество новых проектов, открываются десятки тысяч выставок, проходят сотни тысяч конференций. Вся эта информация есть в сети, но как ее лучше собрать, анализировать и визуализировать, чтобы вы могли увидеть и общие тренды, и детали?

Ваш пост в инстаграме — это уже большой информационный объект. Вы публикуете текст и изображение, и там также могут быть хештеги, геотег, время публикации, лайки и комментарии. Каждый пост несет с собой 5–10 типов информации. Это главная эстетическая платформа сегодня, и я анализирую эту эстетику в своей новой книге «Инстаграм и современное изображение», которая полностью доступна в сети.

Я слежу за развитием data science уже 12 лет, постепенно начал задумываться не только об уникальных преимуществах этих методов, но и об их недостатках. Статистика, data science и machine learning основаны на агрегации данных. Считается нечто среднее: вы смотрите не на каждого конкретного человека или конкретный артефакт, а только на средние значения или характеристики больших групп людей или артефактов. При этом мы многое теряем, и возникает парадокс. С одной стороны, в сети содержится переизбыток данных о миллионах людей, но при их анализе мы используем инструменты XVIII века — все сводится к описанию средних характеристик маленького количества типов. Поэтому для меня big data — это вызов нашему традиционному мышлению. Можно ли использовать big data без агрегации? Как нам увидеть большой город, все движения мыслей и чувства всех отдельных проживающих там людей, а не просто небольшое количество трендов?

Изучение большого количества фотографий в соцсетях позволяет нам увидеть картину внимания в городах — понять, какие места посещают горожане, на какие объекты обращают внимание, с какой точки их снимают. Это интересно, потому что текст дает вам идеи и мнения, а фотографии показывают нам восприятие. Например, выясняется, что ракурс какой-нибудь достопримечательности никем не замечен.

Часто исследования активности в инстаграме сводятся к составлению рейтингов. Скажем, если вы возьмете 5 часов вечера, то самым популярным местом в Москве в 2015 году будет парк Горького, а в 2016-м — «Музеон», или наоборот. Но такие топ-листы не единственный способ представить эту информацию в миллионах фотографий. Меня интересует вопрос, какие еще можно изобрести визуальные метафоры, кроме списков, графиков и карт?

Города меняются очень медленно. Концентрическая структура Москвы, Парижа, Вены была заложена давно — такой и осталась; и Лос-Анджелес, я думаю, через 50 лет будет выглядеть так же, как сегодня. Большинство современных мегаполисов Европы запланированы в Средние века, свой современный вид получили в XIX–XX веках, и они становятся все больше, у них появились центры и периферии. За пределами города появились торговые центры — такие микрогорода, где есть все сервисы в одном месте. И вот мы сейчас видим, как они приходят в город. Например, в Лос-Анджелесе недавно было построено несколько больших торговых центров, и они очень популярны. В Бангкоке современные ТЦ с интересной архитектурой существуют на каждой остановке метро — и сегодня это главные места. Я думаю, что торговые центры наверняка останутся актуальны. Но мобильные технологии также приносят новые тренды, и уже сейчас совершенно неважно, в какой физической точке расположен ваш бизнес, — вы можете посмотреть адрес нужного заведения в «Яндексе» и добраться до него с помощью навигационного приложения. Правда, это должно быть уникальное место, которого нет в торговых центрах.

Также остро стоит вопрос, насколько сильно автопилотируемые автомобили будут менять нашу среду. Тут есть интересные исследования: существуют десятки экспериментальных городских зон без дорожных знаков. Выяснилось, что там происходит меньше происшествий, чем на контролируемых участках. В Китае удивительно упорядоченное движение велосипедов, мотоциклов, никаких столкновений, хотя там очень плотное движение и никто его не регулирует. То есть города могут быть такими самоорганизующимися системами. А в Индии, наоборот, на дорогах царит неразбериха, которую не могут исправить никакие регулировщики. Внутренняя культура и модели поведения часто сильнее определяют порядок, чем внешние указатели.

Это не абстрактная идея, а реальная вещь, проявляющаяся на разных уровнях. Например, в Москве на Новом Арбате установили скамейки и качели — все из дерева, очень красиво. И также поставили качели на Триумфальной площади — горожане ими пользуются, все счастливы. В Нью-Йорке представить себе нечто подобное трудно — тут вся уличная мебель отливается из бетона в антивандальном дизайне, потому что иначе будет изрисована граффити. В урбанистике невозможно предложить универсальное решение. Поэтому я думаю, что урбанистические теории часто слишком абстрактны — то, что может работать в одной стране, окажется бессмысленно в другой.

Существенная разница проступает в сравнении Москвы с Нью-Йорком, который фактически оккупирован приезжими. По статистике, в прошлом году приехало 55 млн туристов, и каждый год эта цифра увеличивается на 3 миллиона. Учитывая, что каждый турист проводит порядка 10 дней в городе, получается, их столько же, сколько местных. В Нью-Йорке большинство людей живут в разных районах, но работают на Манхэттене, чаще всего в Мидтауне, — и там же все туристы. Много мусорa на улицах, люди громко говорят, не думая, что ты рядом, — город используют, не воспринимая его как публичное пространство. На таком контрасте москвичи кажутся более воспитанными.

Я стал появляться в Москве чаще в последние пару лет, и реальность тут сильно отличается от представлений о ней за пределами России. То есть вообще все наоборот: возникло впечатление утонченного европейского города, где люди говорят тихо, не толкаются, появилась новая культура поведения. Я не ездил в метро в самый час пик, поэтому мои суждения далеки от объективности, но, когда я бывал в России в начале нулевых, агрессия и грубость были заметнее. Сейчас, кажется, появилась некая смесь между Европой и Азией: такая европейская изысканность и азиатская эффективность. В чем это выражается? Например, когда мы пишете имейл кому-то в Москве, вам часто отвечают в тот же день, иногда в течение часа, как в азиатских городах. А ответ из Европы или Америки вы можете ждать несколько дней. В России так же, как в Азии (скажем, в Китае), часто дела делаются через мессенджер, когда в Европе или Америке все бизнес-переговоры ведутся по электронной почте.

Мнe интересно — почему это так? С одной стороны, наверное, потому, что выросло поколение людей, которые много путешествовали, видели, как ведут себя люди в других странах, они вежливые и внимательные, и не только в соцсетях. При этом даже старшее поколение — люди, которые раньше были воплощением советской безучастности, — стало мягче. Я думаю, появилась какая-то гордость. И, даже несмотря на кризис и санкции, возникло чувство спокойствия.

Вот Нью-Йорк — один из самых богатых городов мира, где все постоянно жалуются. А в России полно бед, и у людей есть масса поводов жаловаться, но, когда ты гуляешь по Бульварному кольцу, все выглядит так, будто ты попал во французский фильм. Летом на каждой скамейке парочки целуются. Ощущение расслабленности. Ньюйоркцы настолько увлечены своими карьерами и социальными связями, что у них нет времени на прогулки и необременительное безделье — москвичи кажутся свободнее. В Питере люди еще более раскованные — там сплошная тусовка. И кстати, само слово «тусовка», которое так часто здесь употребляется, — подтверждение этому. Это не определяет конкретное действие, как поход на выставку, — это про настроение, про прекрасное чувство, когда ты делаешь приятные, классные вещи с друзьями.

Большой московский сюжет 2017 года — парк «Зарядье», построенный по концепции авторов нью-йоркского Хай-лайна. Я, к сожалению, не был там, только проезжал мимо — и со стороны мне показалось, что «Зарядье» не представляется расслабленным местом. Все выглядело очень официально, даже по-советски. Один из ключевых аспектов Хай-лайна в том, что это очень милое, располагающее к себе место со множеством интересных решений, которые создают интересную человеческую атмосферу. Почему он так прекрасно работает? Потому что это общественное пространство во всех смыслах: его инициаторы создали организацию Friends of the High Line и все процессы в парке регулируются этими людьми. Там нет мусора, нет полиции — за всем следят волонтеры, — и в 10 часов вечера парк мирно закрывается. В других городах, как, например, Сеул, не надо ничего охранять — вы не найдете ни одной бумажки на улицах. Но в Нью-Йорке охрану общественного порядка надо организовать.

Но не все так просто и красиво. В начале нулевых Хай-лайн был представлен как проект, призванный придать ценность району, который тогда был заброшен. В итоге сейчас он полностью забит туристами в теплые дни — ходишь как в метро. По обе стороны этого длинного, узкого парка выстроены очень дорогие здания (среди авторов проектов — Заха Хадид), район стал очень престижным, и Хай-лайн теперь много критикуют. Эстакада пролегает на уровне третьего этажа, и если раньше, прогуливаясь по ней, вы видели городской пейзаж, то теперь смотрите в окна квартир, цены на которые начинаются от $5 млн. Не очень приятно, потому что это заставляет ощущать ваш экономический статус и сами архитекторы разочаровали. То есть был план сделать район крутым, но результат выглядит слишком эксклюзивно. Оказалось, что хорошо продуманный и спланированный идеалистами проект может привести к таким результатам, на которые никто не рассчитывал 10 лет назад.

Примерно столько же критики встречает проект реконструкции Таймс-сквер норвежского бюро Snøhetta. На презентации выглядело красиво, но на деле не получилось ничего особенного. Да, там появились бордюры и длинные скамейки, но все сделано из материала, который невозможно сломать, поэтому выглядит сурово и недружелюбно…

Урбанистика не решит всех проблем, однако поможет их сформулировать. Скажем, несмотря на все изменения, Москва остается городом дикой разницы масштабов. В ней есть уютные переулки и трогательные дома, а есть гигантские проспекты и огромные здания. И это давит. Расширение тротуаров, которое продвигают «Стрелка» и программа «Моя улица», — хорошая возможность сделать масштаб городского пространства более соразмерным человеку. Можно, наверное, придумать еще какие-то стратегии и элементы, чтобы снизить психологическое давление от советской архитектуры, чтобы люди смотрели друг на друга, а не вверх, — поставить павильоны и уличную мебель. Или изобрести что-то совсем новое, чего еще нет нигде в мире.

Еще одна интересная вещь, актуальная не только для Москвы, — вопрос рабочих пространств. Наше общество давно движется к экономике услуг и производству знаний (knowledge society), и это наглядно видно на примере бывших фабрик, которые превращаются в фабрики по созданию условий для нового образа жизни, для социализации и производства медиа и новых знаний. Их арендуют стартапы, дизайнерские фирмы, а также кафе, галереи, маленькие магазинчики. Taм происходят разные фестивали — еды, кино, музыки и так далее.

Тут ситуация схожа по всему миру, где в больших городах были раньше большие фабричные помещения: это происходит в Москве, и в Шанхае, и в Нью-Йорке, и в Вене — везде из бывших заводов создают креативные кластеры. И везде организуют коворкинги — в Нью-Йорке они сейчас страшно популярны, их несколько сотен, они занимают огромные дома. Это показывает траекторию развития рабочих процессов. Людям больше нет необходимости собираться в офисах. И вот вопрос: что будет со всеми этими офисными зданиями, построенными в XX — начале XXI века? Можно ли будет их так же успешно адаптировать под новые нужды, как и промышленную архитектуру?

15–20 лет назад все говорили о том, что государство начнет отмирать — миром будут управлять транснациональные корпорации. Но у нас по-прежнему есть 200 стран, и у каждой свои законы, которые выше корпоративных правил. Нам по-прежнему важны социальное и культурное разнообразие и конкуренция. На Западе принято ужасаться тому, как Facebook и Google собирают данные о вас и потом их используют, чтобы показывать вам таргетированную рекламу. Система построена так, чтобы подтолкнуть вас к покупке большего количества товаров. Однако кроме показа специально подобранной под вас рекламы Facebook больше ничего не делает с этой информацией. Вся паранойя заключается в том, что «а что, если вдруг…». Эти же разговоры ведутся в Нью-Йорке вокруг искусственного интеллекта.

Я художник и дизайнер, который работает с компьютерами всю свою жизнь, и, когда я жил в Калифорнии, я и мои коллеги рассматривали компьютер как инструмент культуры, который может показать нам себя и мир и создавать новую эстетику. А в Нью-Йорке, как выяснилось после того, как я туда переехал в 2013-м, совершенно другой дискурс — в основном политический. Ключевая тема сейчас права меньшинств и дискриминация, и много говорят о том, что искусственный интеллект воспроизводит неравноправие. Мы оказались не в состоянии построить идеальное общество, основанное на равноправии. Так давайте делать искусственный интеллект, который будет всем давать поровну.

Мне эта утопия искусственного интеллекта кажется очень странной. Россия — страна, где утопическую идею коммунизма пытались воплотить в действительность. Но вместо общества равных быстро возникло очень классовое общество, и десятки миллионов людей заплатили за это жизнью. И, когда я слышу, что надо использовать искусственный интеллект, чтобы компенсировать отсутствие социальной гармонии, что он должен выправить наши ошибки, я сразу вспоминаю Россию и ее историю.