— Расскажи для тех, кто вообще ничего не понимает в сноуборде, что такое джиббинг?
— Джиббинг — это катание по перилам по большей части, но меня позиционируют как джиббера только в России, как мне кажется. Я на самом деле разносторонний сноубордист и катаюсь, в принципе, везде. Раньше просто сноубординг очень сильно отличался именно стилем, и вообще сноубординг в целом был другой до Олимпийских игр. Это было такое неспортивное занятие: были бэккантристы, которые катались в горах по паудеру, то есть по глубокому снегу, и были уличные райдеры, джибберы, которые искали на улицах споты [для катания] — перила, стенки и так далее. <…> Это сейчас есть куча разных стилей и направлений — парк, стрит-стайл, хавпайп и все остальное. Все это смешалось в одно — спортивный сноуборд. Но если особо не углубляться, то всех райдеров можно поделить на джибберов и бэккантристов.
— А на чем сложнее всего оказалось кататься?
— Самое сложное — кататься в горах, по глубокому снегу. Но не просто кататься, а искать какие-то скалы, обрывы, лететь по 35 метров. Вот есть такой сноубордист Трэвис Райс — наверное, один из самых знаменитых в мире. Вот, наверное, что он делает — это и есть самое сложное.
— Какой была самая странная поверхность, по которой ты сам катался?
— Я много по чему катался! Даже по лопасти вертолета, ха-ха! Это у нас был проект, снимали рекламу для Nike. Нужно было проскользнуть по стоящему в ангаре вертолету.
— Знаю, что ты вырос в Петербурге, где гор и снега не особо. А как ты вообще начал заниматься сноубордингом? Что тебя сподвигло?
— Да ничего не сподвигло. Посмотрел как-то в детстве МТV, попросил [маму купить доску]. У меня мама достаточно модная была, но у нас никогда особо денег не было. Но когда я ей сказал, что хочу стать сноубордистом, то она как-то загорелась тоже. Взяла кредит, купила мне сноуборд. И в первый день, когда я шел домой, меня отфигачили, ха-ха! Забрали сноуборд, телефон, было трудно. Потом я работал в гипермаркете «Оʼкей», собирал велосипеды и [на эти деньги] купил еще один сноуборд. Потом у меня случился аппендицит, который лопнул, и мне пришлось в больнице висеть. Короче, очень долго шел к тому, чтобы просто начать кататься. Получается, что на доску я встал на Домбае в апреле 2007 года, — буквально на две недели. А уже в следующем году я начал кататься. Полюбил это дело с первого раза, сразу загорелись глаза. И теперь сноубординг — это неотъемлемая часть моей жизни.
— Ты упомянул MTV. Это была программа с Ольгой Шелест? (речь идет о шоу «Новая атлетика!», которое было в эфире канала с 1998 по 2002 год. — Прим. ред.).
— Если честно, не помню. Мне кажется, это была иностранная, американская программа. Там чувак учил кататься за неделю, чтобы выступить на соревнованиях. Но дома я вообще никак не тренировался, просто смотрел эту передачу и все. Мне всегда нравились экстремалы, да и в детстве я был спортсменом. Постоянно занимался разными видами спорта с тренерами, но [до сноуборда] все время было как-то не по себе. Даже когда я занимался велоспортом — а я занимался на шоссейниках (шоссейный велосипед. — Прим. ред.), — я все время смотрел на пацанов, брал другой велик и хотел прыгнуть где-нибудь. Всегда тянуло к экстриму, не знаю почему. Хотя мама отправляла меня в секции, связанные с профессиональным спортом, но потом как-то вышло, что я все понял: что все зависит от меня, на фиг какого-то там тренера. И все, [после этого] начал прогрессировать.
— Когда случился тот самый переломный момент, когда ты понял, что сноубординг — это твоя профессия?
— Ой, да это вообще недавно случилось.
— Когда ты подписал контракт с Red Bull?
— Да нет, даже не когда контракт с Red Bull… Когда я уже понял, что обратной дороги нет, ха-ха!
— Как в фильме «Trainspotting»?
— Ну это я образно, да. Знаешь, это как заиграться. Я в 17 лет все поставил на кон. Я ушел из института и начал кататься на сноуборде, потому что был просто фанатиком.
— А на кого ты учился?
— Я не помню, это еще был первый курс [когда я ушел]. На технологию дизайна поступил в Питере. Я даже не помню ни факультет, ничего. Помню, что появился там пару раз, потом меня пригласили на соревнования в Европу. И я такой: «Ладно, все, я [так] не смогу. Не буду [учиться] в институте, буду делать карьеру в сноубординге. А если что…» Надо либо учиться, либо не начинать. А просто так ходить и проплачивать бабки — это не круто. Ну когда ты маленький, когда тебе 17–18 лет, ты не думаешь о своем благополучии. Ты думаешь: [если что-то пойдет не так,] уеду на Бали, буду есть фрукты и кататься на серфе. Сейчас, когда ты уже взрослый человек, то понимаешь, что нужны деньги, надо развиваться и так далее. Но тогда я думал, что все в жизни [устроено] так просто. И забросил институт, начал кататься на сноуборде.
Потом — да, появились контракты. Но все равно эти контракты не такие большие, как хочется. Я начал развиваться как личность, делать какие-то свои проекты. Кроме спонсорских денег у меня появились рекламные контракты, деньги с ивентов, деньги от различных брендов. Теперь сноуборд — моя жизнь. <…> Где-то года три-четыре назад это была немного другая работа, это была жизнь в кайф. А сейчас — да, это настоящая работа, но не сам сноубординг. Моя работа — это различные ответвления [от него]. Например, я еще тренирую. Хотя к сноубордингу я до сих пор не отношусь как к работе. Это просто мое.
— Стиль жизни?
— Стиль жизни — это тоже громко сказано, ха-ха! Это значит спать всегда с доской, как мне кажется. А я просто люблю сноубординг, люблю кататься. Меня все спрашивают: «Как тебе еще не надоело?», а я могу кататься по десять часов в день, это просто меня прет. Никто меня не заставляет, я делаю это для себя.
— Что ты делаешь летом, когда нет снега?
— В «Снеж.коме» катаюсь. Иногда езжу на Бали кататься на серфе, путешествую с подружкой. Раньше уезжал кататься на Маунт-Худ в Орегон. Но там из года в год все одинаковое, а чтобы туда поехать, ты тратишь колоссальные бабки, и [после нескольких поездок] это уже того не стоит. Обычно я пару месяцев просто в «Снеж.коме» катаюсь, и опять начинается сезон. Сейчас мы будем кататься до конца мая. Потом, в июне, я, наверное, поеду в какую-то поездку в Европу. Ну и получается — июль, август, сентябрь. С октября уже можно будет [за снегом] поехать по Европе, а в ноябре уже можно и в России начать кататься.
— У тебя бывала ломка по сноубордингу?
— Да, конечно. Вообще постоянно, когда я куда-нибудь уезжаю на месяц. Думаешь: «Блин, уже хочется кататься». Или когда я уезжаю отдыхать, после всегда хочется кататься. Сейчас ломка все меньше и меньше, но все равно она остается. Года три-четыре назад мне вообще казалось, что две недели без сноуборда — это какая-то катастрофа. Сейчас я могу месяц не касаться доски, но если больше, то мне уже тяжело.
— Я сам катаюсь на сноуборде. Правда, не так долго и круто, как ты, но все же. И каждый раз, когда я общался с райдерами — неважно, новички это или профессиональные спортсмены — замечал, что они очень легкие на подъем, живые, прикольные, приятные в общении ребята. Это сноубординг так меняет людей?
— Не знаю. Да нет, не все сноубордисты такие на самом деле.
— Есть тучные ребята?
— Очень много! Мне кажется, их 80%. Я имею в виду профессиональных райдеров, хотя у нас профессиональных сноубордистов очень мало. Либо они все выпендрежники, либо надевают на себя корону раньше времени. Есть легкие на подъем, да. Вся старая школа, как мне кажется, легкая на подъем. А вся новая школа — она тяжелая. Ну такая, своеобразная. Мы, старички, в принципе начинали кататься, когда у нас ничего не было. И когда на споте видишь своих ровесников, ты понимаешь, что они тоже катались тогда, когда ничего не было. И из-за этого мы все такие: «Е-е-е, круто! Одна движуха». А как бы сейчас сноуборд уже настолько доступный… Мне кажется, сейчас райдеры очень сильно отличаются от нашей школы.
— Как к тебе относятся в Америке, нет никакой предвзятости?
— Нет, меня там любят, зовут «Русским медведем». Когда там катаюсь, то все такие: «Е-е-е, Денис приехал! Сейчас будем тусоваться, кататься». У меня есть там пару любимых мест. Например, гора Беар-Маунтин недалеко от Лос-Анджелеса. Меня там вообще все время рады видеть: бесплатно поселят, дадут ски-пасс (пропуск на подъемники. — Прим. ред.), оператора. Приезжаем — катаемся, веселимся.
— Были какие-нибудь странные случаи, связанные с фанатами?
— У меня два колена очень сильно болят. На одном была операция — кресты, мениски. И вот у меня было два брейса кастомных — это такая железная штука на колено, чтобы его фиксировать. Дорогущих! Я не помню, сколько они бабла стоили, но очень дорого. И в Вегасе на соревнованиях я их оставил в чилл-аут-зоне на диване, когда пошел на награждение. Возвращаюсь — их нет. Мне сказали, что видели, как детишки подбежали и схватили их. Они даже не знали, что это такое! Видят, что они такие разноцветные, прикольные штуки — и стырили у меня два брейса. Теперь я катаюсь без них. Грущу, скучаю по ним! Надеюсь, мне новые сделают скоро.
— Расскажи про травмы. Как это было? Считаешь ли ты сноубординг опасным видом спорта?
— Это было так. Звонит мне, значит, Red Bull в 2011–2012 году и говорит: «Денис, мы хотим видеть тебя в команде». Я такой: «Е-е-е! Наконец-то до вас дошло, что меня надо брать в команду». Проходит где-то семь часов. Мы в Таллине, на съемках фильма, снимаем мой трюк. Там очень сложный спот, где надо было метров десять лететь вниз. И я такой: «Блин, надо попробовать». Прыгаю один раз, второй раз. С третьего раза рву связку. <…> У меня начинается паника, так как Red Bull для каждого спортсмена — ну ты понимаешь — это очень важно. И меня совсем перекрывает. Я даже не сказал им [сразу], что порвал связку.
У меня были какие-то отложенные деньги, хотя тогда их было очень мало. Прилетаю в Питер, записываюсь на прием к врачу. Говорю ему: «Чувак, все! У меня есть бабки. Сделай так, чтобы я смог участвовать в соревнованиях». Он говорит: «Нет, тебе нужно ждать год, чтобы сошел отек». Я говорю: «Нет, мне [нужно] прям срочно!» В итоге меня оперировали после падения через семь дней, и я так понравился доктору, что он мне квоту [от государства на операцию] сделал. То есть мне операция вышла всего в 15 тысяч рублей.
Приезжаю уже в Москву с брейсом таким огромным, размером с гипс. Меня встречает менеджер Red Bull и спрашивает, что случилось. Я рассказываю, а он говорит: «Ну посмотрим, как ты восстановишься».
В итоге я восстанавливался 4,5 месяца. Сидел в тренажерном зале, плавал и занимался только ногой, вот и все. Восстановился быстро. Летом поехал в Маунт-Худ в Америку, снял видос, ну и все. Доказал Red Bull, что готов быть в команде.
— А что значит быть в команде Red Bull? Берешь с собой банку энергетика и катаешься с ней перед всеми?
— Это просто статус. Знаешь, это как «Грэмми» для музыкантов. Для меня атлеты Red Bull — это лучшие атлеты в мире. Получается, что я лучший в России, но я стараюсь работать на все рынки, то есть быть лучшим в мире.
— Можешь назвать пяток самых крутых райдеров мира?
— Халдор Хельгасон, Трэвис Райс, Франк Буржуа — он выиграл последние Х Games Real Snow. Потом Луиф Парадис — тоже очень крутой уличный райдер. И наверное, Маркус Кливленд — молодой талант, который перевернул спортивный сноубординг. У него свой стайл появился, всех взорвал!
— А из русских?
— Из русских — я. Все.
— Все?
— Окей, ну есть еще некоторые крутые райдеры. Евгений «Жун» Иванов, Михаил «Медведь» Ильин, Артем Смолин. Из молодых — еще Антон Верхотуркин, мне очень нравится его стиль. И отмечу Пашу Онищенко из Белоруссии.
