«Мое флоу — антибухлоу»: как Мистер Малой переделал себя

Алкоголь был для меня всего лишь одним из ингредиентов моего суперторкающего алконаркопсихоадреналинового коктейля, который я употреблял регулярно и каждодневно аж с 1993 года — 13 лет. Я бросил пить в 2001–2002 году. Во-первых, перестало быть так весело. Во-вторых, раньше это было приятным дополнением к патимании, к тому, чем я занимался, к творчеству. А потом это уже стало образом жизни: все остальное ушло, остался только этот шит — тусовки, бухло и «ингредиенты». Отнимало слишком много времени. Мои партнеры устали меня видеть в таком состоянии — я постоянно был чем‑то угашенным. Мне было предложено либо заниматься творчеством, а потом уже угашиваться, либо не заниматься искусством вообще. Со мной было сложновато. Не угашиваться я не мог к тому времени — это было топливо, чтобы хоть что‑то делать, я с утра до вечера был в измененке.

Но я решился. Перепробовал все методы выздоровления. Пробовал деинтоксикацию: тебя чем‑то накачивают, и ты становишься зомби и ходишь во сне. Лечил меня профессор по фамилии Коноплин или Коноплев — что было достаточно прикольно для наркологического диспансера. Метод для меня оказался бесполезен. После были попытки уехать в лес, в деревню, где нет клубов, наркотиков и тусовок. Не помогло — возвращался.

Потом приходил ко мне доктор, который делал некие инъекции химической защиты; говорил, если в кровь попадет запретное вещество, я, дескать, сразу умру. Я тем же днем шел ставить эксперимент: действительно ли я умру, если вещество ко мне попадет. Выживал. Попытки бросить продолжались. С батюшками я не общался, зато тибетский врач мне какие‑то иглоукалывания делал и пытался пропихнуть высушенные, перетертые в порошок члены моржей. Все это мне тоже не помогало.

А помогла мне программа «12 шагов». Вначале я находился в реабилитационном центре города Санкт-Петербурга, который называется очень длинно и настораживающе — Реабилитационный центр химической зависимости Государственного наркологического диспансера Санкт-Петербурга, а в простонародии «Десятка». До сих пор считаю, что это, наверное, по действенности самый крутой реабцентр в России, здесь действительно есть какие‑то принципы, настоящая клиника, а не санаторий какой‑то.

Тебе дается путь — рассказывается, как и что делать, но если ты начинаешь кривляться, понтоваться или что‑то еще, тебя просят покинуть заведение. Потому что существует много пациентов, которым действительно нужна помощь. Никто не обращает внимания ни на твою звездную болезнь, ни на твои многочисленные истории о том, как ты круто торчал и балдел. Ведь эта черта, присущая всем кайфушам: у них всегда в запасе есть пара криминальных угашенных историй в духе фильмов «Карты, деньги, два ствола» или «Криминальное чтиво». И они принимаются ими хвастаться.

Правда в том, что я не употребляю алкоголь или дурь уже лет 14–15, а все эти истории приключились со мной в 1990-х. Их было множество: тусовались мы с бандитами, олигархами, людьми, которые делали рейволюцию и развивали рейв-движение в России. Но столько всего поменялось в жизни, так это было давно, что я не могу вспомнить ни одной конкретной байки: был просто какой‑то коктейль из людей, веществ, мест и событий. Также я посещал собрания анонимных алкоголиков и анонимных наркоманов.

Самый большой мой страх заключался в том, что если я прекращу курить дурь и бухать, то, в общем-то, моя жизнь станет серой, скучной, однообразной, беспросветной — и мне нечего будет сказать. Это оказалось полной лажей: наоборот, если у человека внутри нет ничего, никакого содержания, ему никакие вещества не помогут. А если человек по жизни приколист и весельчак, то, в общем-то, и остальные драгсы с бухлом ему совсем не нужны.

Важные люди исчезли из моей жизни не после того, как я бросил пить, а во время десятилетней «вечеринки»: им было тяжеловато, я был не в самой лучшей форме. А вот когда я перестал употреблять, кто‑то продолжил тот «марафон» со своими друзьями, а кто‑то остался в моей жизни, потому что им все равно, буду ли я курить с ними косяк или нет. Весело наблюдать за пьющими и курящими людьми: мы примерно одинаково веселимся, находимся на одной волне. Однако после определенного момента некоторые из них переступают черту, когда переходят в неадекват. Вот с ними тяжело — они не отдают себе отчета. Считается, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке: так вот, некоторые в какой‑то момент начинают говорить то, что им даже в трезвом виде никогда в голову и не придет, какую‑то «белочку» они ловят, и вот тогда с ними нереально общаться.

Тем, кто думает, что со мной скучно, потому что я не употребляю, я скажу так: если единственное, что меня может связать с человеком, это косяк или рюмка водки на столе, значит, нечего мне с ним делать. А на вечеринки я по-прежнему хожу — хихикаем мы над всем, что происходит вокруг, абсолютно так же, переводим это в творчество. На гастроли тоже очень весело ездить.

Принято считать, что драгсы и бухло существуют для того, чтобы сбрасывать напряжение. Или вот говорят, что у людей спадают барьеры, они начинают вести себя естественно. Но если ты и так можешь заниматься тем, для чего другим надо что‑то употребить, то проблемы нет. Мотивации нет никакой: мне не требуется выпить бутылку вискаря, чтобы залезть на стол, снять майку и станцевать танец живота. Или чтобы сказать какому‑нибудь челу, что он мудак.

Я вообще повзрослел, и немного взгляды на жизнь поменялись. Непосредственность и детская веселость немного трансформировались. Теперь мое флоу — это антибухлоу. Конечно, пытаются склонить к распитию. Спрашивают, уважаю ли я их. Кто‑то задает вопрос, не мент ли я. Некоторые подозревают меня, что я до сих пор употребляю. Иные удивляются, когда я отказываюсь от косяка, потому что у них есть стойкая ассоциация, что Мистер Малой равно ганджубас. У кого‑то прямо мир рушится, когда они узнают, что я не употребляю. Ко мне как‑то подошел один известный музыкант, с которым мы вместе начинали в 1990-х, и говорит: «Малой, рад тебя видеть. Я в Питере уже несколько дней тусуюсь. Я год назад начал курить ганджубас, давай встретимся, чайку попьем, покурим!» А я ему говорю: «Я уже лет десять не курю». И весь его радостный настрой, вся его широкая улыбка стекли с лица. Он грустно попросил все равно записать его телефон, но стало понятно, что он уже и не знает, что со мной делать по трезвой. Кто‑то жрет колеса, кто‑то колется, кто‑то бухает, кто‑то хочет ускориться. А я вот нашел другие радости в жизни.

Какое‑то время назад я занялся йогой — мы с Юлей Чай начали движение Generation Yoga. Мало того что мы занимаемся йогой, но сделали так, чтобы каждый желающий вне зависимости от уровня подготовки и финансовых возможностей мог бы выбрать свою йогу. Пока только в Петербурге, но хотим пооткрывать филиалы во всех крупных городах России. А еще я продолжаю делать все, что связано с творческим процессом: организация мероприятий, музыка, любой креатив; это приносит нереальное блаженство и счастье. Ну и вообще сама жизнь, окружающие меня люди.

Дело в том, что я забыл поучиться в школе как следует, поэтому сейчас нахожусь в постоянном изучении окружающего мира, новых тенденций, поглощаю информацию. Учу язык, интересуюсь дизайном, тенденциями в сфере аудиовизуального искусства. Какое‑то время назад я закончил Университет культуры и искусств по специальности «культурные технологии» — писал про клубную культуру, основываясь на своем опыте и знании сценических и технических средств в питерских клубах «Пар» и «Грибоедов», а то ведь в институте все изучают на инструментах времен 1970-х в каком‑нибудь сельском ДК — кто‑то же им должен рассказать, как все на самом деле происходит.

Сейчас я хочу продолжить учиться и пойду на режиссуру. Я бы был очень рад, если бы моим учителем стал Вячеслав Полунин: то, что делает он, вызывает во мне глубокое уважение, радость и бурю эмоций, потому что этот продукт не оставляет равнодушным. Я вижу себя и на сцене, и режиссером-постановщиком. Двадцать лет назад, во время угара вечеринок, я о таком даже и не думал. Тогда существовало только «здесь и сейчас» — никакого взгляда в завтрашний день. Было круто, что мы вместе, что есть, что покурить, куда сходить, где забалдеть и что крошки рядом сексапильные. А что же мы будем делать завтра, куда мы идем и что мы творим сегодня — этого вообще не было. Прожигали жизнь, весело погибали.