«Мое флоу – антибухлоу»: как Мистер Малой переделал себя

Алкоголь был для меня всего лишь одним из ингредиентов моего суперторкающего алконаркопсихоадреналинового коктейля, который я употреблял регулярно и каждодневно аж с 1993 года — 13 лет. Я бросил пить в 2001–2002 году. Во-первых, перестало быть так весело. Во-вторых, раньше это было приятным дополнением к патимании, к тому, чем я занимался, к творчеству. А потом это уже стало образом жизни: все остальное ушло, остался только этот шит — тусовки, бухло и «ингредиенты». Отнимало слишком много времени. Мои партнеры устали меня видеть в таком состоянии — я постоянно был чем-то угашенным. Мне было предложено либо заниматься творчеством, а потом уже угашиваться, либо не заниматься искусством вообще. Со мной было сложновато. Не угашиваться я не мог к тому времени — это было топливо, чтобы хоть что-то делать, я с утра до вечера был в измененке.

Но я решился. Перепробовал все методы выздоровления. Пробовал деинтоксикацию: тебя чем-то накачивают, и ты становишься зомби и ходишь во сне. Лечил меня профессор по фамилии Коноплин или Коноплев — что было достаточно прикольно для наркологического диспансера. Метод для меня оказался бесполезен. После были попытки уехать в лес, в деревню, где нет клубов, наркотиков и тусовок. Не помогло — возвращался.

Потом приходил ко мне доктор, который делал некие инъекции химической защиты; говорил, если в кровь попадет запретное вещество, я, дескать, сразу умру. Я тем же днем шел ставить эксперимент: действительно ли я умру, если вещество ко мне попадет. Выживал. Попытки бросить продолжались. С батюшками я не общался, зато тибетский врач мне какие-то иглоукалывания делал и пытался пропихнуть высушенные, перетертые в порошок члены моржей. Все это мне тоже не помогало.

А помогла мне программа «12 шагов». Вначале я находился в реабилитационном центре города Санкт-Петербурга, который называется очень длинно и настораживающе — Реабилитационный центр химической зависимости Государственного наркологического диспансера Санкт-Петербурга, а в простонародии «Десятка». До сих пор считаю, что это, наверное, по действенности самый крутой реабцентр в России, здесь действительно есть какие-то принципы, настоящая клиника, а не санаторий какой-то.

Тебе дается путь — рассказывается, как и что делать, но если ты начинаешь кривляться, понтоваться или что-то еще, тебя просят покинуть заведение. Потому что существует много пациентов, которым действительно нужна помощь. Никто не обращает внимания ни на твою звездную болезнь, ни на твои многочисленные истории о том, как ты круто торчал и балдел. Ведь эта черта, присущая всем кайфушам: у них всегда в запасе есть пара криминальных угашенных историй в духе фильмов «Карты, деньги, два ствола» или «Криминальное чтиво». И они принимаются ими хвастаться.

Правда в том, что я не употребляю алкоголь или дурь уже лет 14–15, а все эти истории приключились со мной в 1990-х. Их было множество: тусовались мы с бандитами, олигархами, людьми, которые делали рейволюцию и развивали рейв-движение в России. Но столько всего поменялось в жизни, так это было давно, что я не могу вспомнить ни одной конкретной байки: был просто какой-то коктейль из людей, веществ, мест и событий. Также я посещал собрания анонимных алкоголиков и анонимных наркоманов.

Самый большой мой страх заключался в том, что если я прекращу курить дурь и бухать, то, в общем-то, моя жизнь станет серой, скучной, однообразной, беспросветной — и мне нечего будет сказать. Это оказалось полной лажей: наоборот, если у человека внутри нет ничего, никакого содержания, ему никакие вещества не помогут. А если человек по жизни приколист и весельчак, то, в общем-то, и остальные драгсы с бухлом ему совсем не нужны.

Важные люди исчезли из моей жизни не после того, как я бросил пить, а во время десятилетней «вечеринки»: им было тяжеловато, я был не в самой лучшей форме. А вот когда я перестал употреблять, кто-то продолжил тот «марафон» со своими друзьями, а кто-то остался в моей жизни, потому что им все равно, буду ли я курить с ними косяк или нет. Весело наблюдать за пьющими и курящими людьми: мы примерно одинаково веселимся, находимся на одной волне. Однако после определенного момента некоторые из них переступают черту, когда переходят в неадекват. Вот с ними тяжело — они не отдают себе отчета. Считается, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке: так вот, некоторые в какой-то момент начинают говорить то, что им даже в трезвом виде никогда в голову и не придет, какую-то «белочку» они ловят, и вот тогда с ними нереально общаться.

Тем, кто думает, что со мной скучно, потому что я не употребляю, я скажу так: если единственное, что меня может связать с человеком, это косяк или рюмка водки на столе, значит, нечего мне с ним делать. А на вечеринки я по-прежнему хожу — хихикаем мы над всем, что происходит вокруг, абсолютно так же, переводим это в творчество. На гастроли тоже очень весело ездить.

Принято считать, что драгсы и бухло существуют для того, чтобы сбрасывать напряжение. Или вот говорят, что у людей спадают барьеры, они начинают вести себя естественно. Но если ты и так можешь заниматься тем, для чего другим надо что-то употребить, то проблемы нет. Мотивации нет никакой: мне не требуется выпить бутылку вискаря, чтобы залезть на стол, снять майку и станцевать танец живота. Или чтобы сказать какому-нибудь челу, что он мудак.

Я вообще повзрослел, и немного взгляды на жизнь поменялись. Непосредственность и детская веселость немного трансформировались. Теперь мое флоу — это антибухлоу. Конечно, пытаются склонить к распитию. Спрашивают, уважаю ли я их. Кто-то задает вопрос, не мент ли я. Некоторые подозревают меня, что я до сих пор употребляю. Иные удивляются, когда я отказываюсь от косяка, потому что у них есть стойкая ассоциация, что Мистер Малой равно ганджубас. У кого-то прямо мир рушится, когда они узнают, что я не употребляю. Ко мне как-то подошел один известный музыкант, с которым мы вместе начинали в 1990-х, и говорит: «Малой, рад тебя видеть. Я в Питере уже несколько дней тусуюсь. Я год назад начал курить ганджубас, давай встретимся, чайку попьем, покурим!» А я ему говорю: «Я уже лет десять не курю». И весь его радостный настрой, вся его широкая улыбка стекли с лица. Он грустно попросил все равно записать его телефон, но стало понятно, что он уже и не знает, что со мной делать по трезвой. Кто-то жрет колеса, кто-то колется, кто-то бухает, кто-то хочет ускориться. А я вот нашел другие радости в жизни.

Какое-то время назад я занялся йогой — мы с Юлей Чай начали движение Generation Yoga. Мало того что мы занимаемся йогой, но сделали так, чтобы каждый желающий вне зависимости от уровня подготовки и финансовых возможностей мог бы выбрать свою йогу. Пока только в Петербурге, но хотим пооткрывать филиалы во всех крупных городах России. А еще я продолжаю делать все, что связано с творческим процессом: организация мероприятий, музыка, любой креатив; это приносит нереальное блаженство и счастье. Ну и вообще сама жизнь, окружающие меня люди.

Дело в том, что я забыл поучиться в школе как следует, поэтому сейчас нахожусь в постоянном изучении окружающего мира, новых тенденций, поглощаю информацию. Учу язык, интересуюсь дизайном, тенденциями в сфере аудиовизуального искусства. Какое-то время назад я закончил Университет культуры и искусств по специальности «культурные технологии» — писал про клубную культуру, основываясь на своем опыте и знании сценических и технических средств в питерских клубах «Пар» и «Грибоедов», а то ведь в институте все изучают на инструментах времен 1970-х в каком-нибудь сельском ДК — кто-то же им должен рассказать, как все на самом деле происходит.

Сейчас я хочу продолжить учиться и пойду на режиссуру. Я бы был очень рад, если бы моим учителем стал Вячеслав Полунин: то, что делает он, вызывает во мне глубокое уважение, радость и бурю эмоций, потому что этот продукт не оставляет равнодушным. Я вижу себя и на сцене, и режиссером-постановщиком. Двадцать лет назад, во время угара вечеринок, я о таком даже и не думал. Тогда существовало только «здесь и сейчас» — никакого взгляда в завтрашний день. Было круто, что мы вместе, что есть, что покурить, куда сходить, где забалдеть и что крошки рядом сексапильные. А что же мы будем делать завтра, куда мы идем и что мы творим сегодня — этого вообще не было. Прожигали жизнь, весело погибали.