Страсти, тачки, алкоголь: как на самом деле жили художники лондонской школы

Культ человеческих страстей был для этих художников очень важен. Самая известная серия Паулы Регу, «Женщина-собака»«Женщина-собака», 1994, — как раз про то, как в человеке под маской благопристойности может скрываться животное, инстинктивное начало. У Бэкона мы видим фурий и демонов, что скрывались внутри него.

Послевоенная идея хрупкости существования выходит на первый план у каждого художника лондонской школы. Все жили сегодняшним днем, после войны в принципе никто не думал, что будет жить долго. Они были атеисты и нигилисты не только в религиозном смысле, но и художественном — мы знаем, сколько работ уничтожил Бэкон. Они в принципе не задавались вопросом о дальнейшей жизни работ.

Сила и пафос искусства лондонской школы — именно в переживании. Это хорошо видно по изображениям городских видов. Это не стройные пейзажи с выверенной перспективой, но картины разрушенного города, в который ты погружаешься с головой, как будто бы погружаешь руки в краску. Лужи и электростанции, руины, в которые легко провалиться, дома, которые восстанавливаются, — и живопись, которая тоже несет функцию восстановления. Художник как будто бы накладывает на реальность краску — совсем как кирпичи. Сильные эмоции, так важные для всей лондонской школы («моя цель — интенсифицировать реальность, привести в движение чувства», — писал Люсьен Фрейд), проявлялись и в отношении пейзажа. Коссоф, например, писал свои картины в горизонтальном положении и, работая то кистью, то мастихином, выдавливая краску прямо из тюбика, буквально поливал их краской со всех сторон, так что в работах находил непосредственное отражение его физический опыт «борьбы» с материалом.

Франк Ауэрбах потерял родителей в Аушвице, был вывезен ребенком в Англию и всем обязан приютившему его государству. Бэкона выгнал из дома отец. Коссоф был из семьи украинских эмигрантов, у него было непростое детство в бедных кварталах. Детство Бэкона проходило в Ирландии в годы Войны за независимость, когда частью повседневной жизни были облавы на республиканцев и уличные бои. Фрейд, внук известного психоаналитика, был из состоятельной семьи, но отличался своенравным характером: однажды его исключили из школы за то, что он снял посреди улицы штаны и показал прохожим голый зад.

Все эти художники не были маргиналами в строгом смысле этого слова, но чувствовали свое своеобразие, отличие от других (к слову, из окружавших их меценатов многие были геями и вынуждены были скрывать это). Возможно, именно из‑за своей обособленности лондонская школа не заняла своего места в художественном мейнстриме: если эти художники на кого‑то и оглядывались, то не на современников, а на мастеров прошлого.

Художники лондонской школы много пили и были завсегдатаями питейного клуба «Колони Рум» (так что их даже прозвали «бандой Колони Рум»). Еще одним местом их встреч был ресторан «Уилерс», где подавались устрицы. К сожалению, все эти точки на карте старого Лондона, так популярные в 1950-е и 1960-е, уже не сохранились.

Пороки Фрейда и Бэкона нам известны лучше всего. Они, кстати, сначала были добрыми друзьями, а потом разошлись — возможно, именно потому, что образ жизни Бэкона перестал соответствовать той жизни, к которой начал стремиться Фрейд. Оба были страстными игроками: Бэкон проводил ночи в казино Монте-Карло, играя в рулетку, Фрейд просаживал сумасшедшие деньги на скачках. Есть забавная история, как Люсьен Фрейд, заключая в 1992-м контракт с дилером Уильямом Аквавеллой, между делом попросил его оплатить свои долги, на что тот легко согласился, тем более что на кону была возможность представлять художника во всем мире. Как вспоминал Аквавелла, он тогда подумал: ну почему бы и нет, насколько большим в конце концов может быть какой‑то там игорный долг? Но когда он встретился с букмекером, то с изумлением узнал, что речь шла о 2,7 миллиона фунтов.

Что Фрейд, что Бэкон любили жить на предельных скоростях. Фрейд вообще любил роскошные и быстрые машины — конечно, они у него всегда были подержанные, но обязательно что‑нибудь вроде «роллс-ройса» или «бентли». Когда от него ушла вторая жена, Каролина Блэквуд, ее спросили, почему. А она ответила так: «Вы когда‑нибудь ездили в машине с Фрейдом?» На что собеседник сказал: «Да, и я был так напуган, что стоило нам остановиться на красный свет, как я выскочил из машины». «Именно, — резюмировала Каролина. — На это и похожа жизнь с ним в браке». Бэкон машину не водил, но он все время жил по этому принципу. Он уничтожал много своих работ, для него был очень важен момент спонтанности, выплеск жизненной энергии. В этом смысле его многое роднило с Поллоком — как и мачизм, и пристрастие к выпивке.

Поп-артисты вроде Уорхола культивировали образ гения, которому обычные страсти человеческие были как будто и не слишком интересны, но художники лондонской школы старались брать от жизни все. Фрейд с его безумным количеством любовных связей культивировал образ художника-мачо и встречался с огромным количеством женщин вплоть до самой своей старости. Можно найти всех его четырнадцать признанных детей — кто‑то из них стал художником, кто‑то писателем. Но для большинства контакт с отцом давался только через живопись: позирование Фрейду было зачастую единственной возможностью добиться его внимания. На выставке в ГМИИ есть портрет матери художника, которую он начал писать после смерти своего отца, когда та впала в глубокую депрессию: создание ее портретов было своеобразным способом проявления сыновьей заботы. Такой странный способ общаться с другими людьми, конечно, но тоже по-человечески очень понятный: если у человека есть страсть, то он всю свою жизнь пропускает через нее.

Бэкон тоже рисовал исключительно своих любовников или близких людей. Дважды накануне открытия важных выставок у него умирали близкие люди: в 1962 году перед открытием выставки в галерее Тейт Бэкон получил известие о гибели в Танжере отставного военного летчика Питера Лейси, а в 1971-м от смертельной дозы алкоголя и снотворного умер еще один его любовник, Джордж Дайер — прямо накануне открытия большой выставки в Гран-Пале. Для Бэкона это был страшный удар, он чувствовал свою вину и понимал, что своим необузданным характером и образом жизни он фактически не остановил зависимого человека от фатального шага. Одна из его самых знаменитых работ, «Триптих. Август 1972», представленная на выставке, была написана именно по следам смерти Дайера, одного из звеньев в долгой цепи разочарований и отчаяния Бэкона, которое ему приносили другие люди — и которое он им тоже приносил и чувствовал это.

Про других художников школы мы знаем не так много. Они были, как правило, в продолжительных отношениях со своими партнерами, но тоже сильно увлекались алкоголем, как Ауэрбах. В жизни последнего было всего несколько женщин, но каждая позировала ему десятилетиями. Одна из них — Эстелла Оливия Уэст (она фигурирует в его картинах под инициалами Э.О.У.) — позировала ему 23 года. Хотя она была сильно старше его, они стали жить вместе, и он воспитывал ее детей, потом женился на другой, но продолжал рисовать свою первую музу. Их отношения завершились только в 1973 году, когда он не взял ее с собой на открытие своей выставки в Европу — и тем самым разбил сердце своей возлюбленной. Он не был сердцеедом, как Фрейд, но тоже остался в памяти биографов как человек, в личной жизни которого на первом месте была работа, а отношения с близкими не исключали насилие. Также вспоминали и про Бэкона — его колебания отношения к любимым людям включали страсть и ненависть. Агрессия была в сердце многих его работ, которые фактически отражали насилие.

В отличие от Бэкона, Фрейд мечтал войти в высшее общество, и в конце концов ему это удалось. В 2000–2001-м он в течение 19 месяцев создавал портрет королевы Елизаветы II, которая стала первым и единственным человеком, кто позировал художнику не в его мастерской (портрет писался в Сент-Джеймсском дворце). Фрейду нравилось крутиться в высших кругах, среди актрис (он сделал совершенно нелепую татуировку Кейт Мосс) и аристократов, а Бэкон одинаково весело выпивал и с поп-звездами, и с нищими поэтами, и с гангстерами.