У интернета новый важный спор: можно ли называть премию для детских писателей именем детского писателя, который, кажется, был крайне неприятным человеком, а то и гадким абьюзером.
Одни говорят — да какая разница, каким он парнем был, зато он написал «Простоквашино» и «Чебурашку», а это главное.
Другие говорят — да какая разница, что он написал, если мы увековечиваем его имя, мы таким образом непрямо оправдываем его поведение.
Не буду говорить про тех, кто уже начал набрасываться на дочь Успенского с обвинениями в том, что она очерняет память великого отца и, вообще, может, сама вела себя плохо. На минуточку закрою глаза и представлю, что в 2020 году хотя бы виктимблейминг стал неприличным и не нужно специально объяснять, что не так с этой позицией.
Так вот, несколько банальных и навязших в зубах тезисов. Люди вообще очень сложные — в том числе и талантливые (есть исключения, но не всем же быть Томами Хэнксами, увы). А мы почему‑то продолжаем считать, что сложных и противоречивых людей можно разделить на простые категории: добрых и злых, умных и красивых, прогрессивных и агрессивных. Вот тут мы осудили всех козлов и мудаков, а тут вознесли всех святых и талантливых. Ой, что это, неужели эти множества пересекаются, да как же так?
Почему‑то именно это осознание оказывается несдвигаемым камнем, о который мы все раз за разом запинаемся, не зная, что с ним делать. Из разных способов, которыми культура справляется с потрясением от факта, что еще один великий творец оказался не святым, а вовсе даже отвратительным, уже можно составить антологию. Кевин Спейси фактически вычеркнут из списка приличных людей (хотя иногда все же допускается к микрофону). Вуди Аллен целый год не мог найти издательство для публикации своих мемуаров. Майкл Джексон находится в лимбе: Дрейк убирает треки, семплирующие Джексона, из своих концертов, Ленни Кравиц выпускает треки с вокалом поп-короля, а его дочка в сериале «High Fidelity» мягко проходится по его неоднозначному наследию. Джуно Диас, похоже, выкрутился (хотя осадочек у многих остался). Целый ряд литераторов — от Дэвида Фостера Уоллеса, который кидался в свою подругу кофейным столиком, до Довлатова, угрожавшего жене ружьем, — кажется, получили негласную амнистию, не дожив до эры #MeToo.
Были и прецеденты с премиями: лауреатам Всемирной премии фэнтези сорок лет выдавали характерный бюст Говарда Филлипса Лавкрафта, пока Чайна Мьевиль, Ннеди Окорафор и другие выдающиеся лауреаты разных цветов кожи не убедили организаторов в том, что дарить в XXI веке портрет убежденного расиста — спорное решение.
С одной стороны, мы сегодня не можем не учитывать личность автора при оценке его или ее творчества — иначе выходит, будто мы выдаем талантливым людям разрешение быть абьюзерами, поддерживать расистские высказывания и участвовать в незаконных военных действиях на территории соседних стран. С другой — нельзя не отделять творчество от автора: в конце концов, Роман Полански снял великие гуманистические фильмы, Майкл Джексон вдохновил несколько поколений музыкантов всех сортов, а Эдуард Успенский придумал самого трогательного после муми-троллей персонажа мировой детской литературы и научил нас правильно есть бутерброды. Никакое достижение не может оправдывать злые поступки, но и обратное тоже верно: каким бы ни был человеком Успенский, Чебурашка научил меня доброте, и я от этой доброты не хочу отказываться. Может быть, и вы тоже. В конце концов, давайте будем честны: не было в отечественной детской литературе последних десятилетий величин, подобных Успенскому.
В общем, проблема с премией имени Эдуарда Успенского комплексная, и решение для нее тоже должно быть комплексным. И при этом простым.
Одну половину отдавайте классным детским писателям, а вторую отправьте в фонды, которые занимаются проблемами домашнего насилия: «Сестрам», «Насилию.нет», «Кризисному центру для женщин», «Ты не одна». Потому что детям нужны и книги про Чебурашку, и безопасный дом с любящей семьей.
В книгах Успенского почтальон Печкин злой был, потому что у него велосипеда не было. К сожалению, в реальности велосипед такие проблемы не решает. А мы вот можем использовать то хорошее, что он сделал в своей жизни, чтобы исправить хотя бы капельку плохого.
