— Как появилась эта книга?
— Я возвращалась из Парижа, и за мной закрылись границы. Дальше начался отсчет нового времени. Мы тогда надеялись, что за карантин — традиционное итальянское слово quarantena, «сорок дней», — мы из этого всего точно выберемся. И я решила, что эти 40 дней я буду вести записи. Книга рождалась в реальном времени, в котором мы все очутились и которое казалось поначалу таким сюрреальным и до сих пор отчасти кажется. Когда я начинала вести эти записи в ФБ, совершенно не ожидала, что получится книга, но на полпути это стало ясно.
И они действительно были разными. Многие заметили на карантине, как это называлось у нас, или на самоизоляции, как называлось у вас, что время становится вязким, однообразным, дни сливаются.
Когда 40 дней подошли к концу, пандемия еще не закончилась, но послабления уже ощущались как выход из карантина.
— Было что‑то особенное в том, как пандемия воспринималась в Венеции?
— Конечно, многие венецианцы вспомнили об эпидемиях чумы. Разумеется, это слишком давняя память, чтобы быть живой памятью поколений.
В Венеции есть два главных годовых праздника — это Салюте и Реденторе. Когда в ноябре идет процессия через Большой канал, это Салюте отмечается память эпидемии 1630 года. А Реденторе — июльский праздник, когда ездят лодочки, зажигают фонарики, пускают фейерверк, — это память о чуме 1576 года. Это два годовых осевых праздника. Мы привычно отмечали эти праздники, но никто не думал, что эта эпидемия придется на нашу жизнь. Хотя недавно (в начале XX века. — Прим. ред.) была эпидемия холеры, мы все смотрели «Смерть в Венеции» Висконти, мы все помним эти кадры и наблюдали тревожное ощущение надвигающейся другой страшной эпохи смерти.
Венеция очень красива… С другой стороны, когда Венеция затихла, она стала звучать. И мне стало нутряно понятно, почему великие композиторы [Бенедетто] Марчелло, [Антонио] Вивальди, [Доменико] Чимароза жили здесь, писали. Ритм собственных шагов, отдающихся по мостовой, птичьи звуки, всплески воды создавали музыкальный фундамент, который не может не отражаться в речи.
Конечно, пока я гуляла по этой пустой Венеции с моим соавтором — вон он лежит на диване (автор имеет в виду собаку Спритца. — Прим. ред.), — совершенно по-другому воспринимается тот же пейзаж, привычная линия горизонта. Каждый день купол Салюте казался другим. Казалось, он осеняет, как покров, город. Мы смотрели глазами наших предшественников, которые, наверное, ощущали что‑то похожее.
— А как в Венеции организована система скорой помощи? Насколько мобильны врачи и как происходит госпитализация, если она необходима?
— Помните, у Бродского в «Набережной неисцелимых»: когда я шел по набережной, я понял, что я кот«И спиной к Фондамента и Сан-Микеле, держась больничной стены, почти задевая ее левым плечом и щурясь на солнце, я вдруг понял: я кот. Кот, съевший рыбу. Обратись ко мне кто‑нибудь в этот момент, я бы мяукнул».? Так вот, он шел путем вдоль канала к госпиталю Santi Giovanni e Paolo, огромнейшей больнице. Там есть подъезд скорой помощи, такой мостик, и прямо туда въезжают лодки скорой помощи. Скорая доезжает моментально, как и все службы, — пожарная команда, например. Это вопрос минут. Есть мелкая система каналов, так что подъезд есть почти всюду. Из лодки выскакивают санитары с традиционными деревянными носилками-креслом с дополнительными колесиками, чтобы еще по ступенькам можно было подниматься. Забирают пациента из дома, перегружают в лодку и моментально доставляют в больницу. Венеция пострадала намного меньше, чем Ломбардия, но и тут тревожные звуки сирен прорезали тишину.
Когда Acqua Alta (регулярные подъемы воды, вызывающие затопление значительной части территории Венеции и других приморских городов. — Прим. ред.), тоже сирены звучат, но это другая музыка. Есть специальные сирены, которые тональностью сообщают уровень воды. Чем выше тон, тем выше вода. И каждые плюс десять сантиметров над уровнем моря тон меняется.
— Книжная индустрия очень пострадала от пандемии. Как с этим было в Италии?
— Это вопрос очень больной, и в Италии тоже. Давайте я скажу все же оптимистично. Жаль, что это не удалось вместить в книжку, но мне очень хотелось написать про владельца нашего замечательного книжного магазина Toletta. Он быстро получил разрешение от мэрии и весь карантин разносил книжки на дом. Здесь не очень автоматизированная страна, здесь нет привычки к электронному чтению, какая есть в России. Италия гораздо более консервативна. И вот он организовал доставку через свой фейсбук, более того, давал советы, когда люди писали ему. Он приносил им книги, которые рекомендовал читать в трудную минуту.
— Чем занимались люди во время изоляции?
— На карантине у нас был «Венецианский Декамерон». Этот проект придумал замечательный писатель Альберто Тозо Фей — он написал переведенные на русский «Венецианские легенды», всякие страшилки об обезглавленных дожах, которые ходят по ночам, он великий собиратель историй. Каждый вечер в 22.30 он рассказывал очередную историю о делах давно минувших дней, и это было очень духоподъемно.
У меня сложились акварельные серии «Доставка/распаковка». Первые акварели появились в первые дни локдауна, когда он был неполный и можно было выходить. Я решила написать места-клише — мне же никогда в голову не приходило пойти на Сан-Марко или написать Риальто. Но в этой пустоте они совершенно по-другому зазвучали. За первые три дня мне удалось написать несколько пленэров, пустой Риальто, который я назвала «СюрРиальто». Потом все окончательно закрыли. Но я продолжала серию «Картины карантина», и я очень благодарна Елене Шубиной за то, что она придумала эту визуальную главу, которая молча вводит в книгу. Эта традиция называется на Западе Silent Books — книги без текста. Здесь у меня Silent Chapter, совершенно прекрасная идея. Последней картиной в серии была «Распаковка», которой все кончалось, — мы открываем коробку и оттуда достаем Венецию, пытаемся расставить прежнюю жизнь по прежним местам.
В фейсбуке было несколько карантинных проектов. Возникла замечательная группа «Шар и крест», которую придумал Максим Боксер для помощи художникам. Там все активно обменивались работами, продавали их по небольшим ценам, это дало огромный стимул для творчества художников.
Еще был удивительный проект «Изоизоляция». Если я правильно помню, его запустил какой‑то европейский музей. Но народный взрывной характер он получил именно в России. Я была совершенно поражена им, потому что впервые это было чисто народное творчество, но, с другой стороны, связанное с культурной традицией и преемственностью. Творчество семейное, когда участвовали разные поколения, и стар и млад купали красного коня. Мы взглянули в работы прошлого как в зеркало, а современная жизнь и социальные сети позволили сделать это не просто для себя. Это были живые картины, которыми можно было поделиться с широкой аудиторией, и это подогревало азарт.
— Как сейчас живет Венеция?
— Венеция сейчас живет более-менее спокойно. Итальянцы славятся своей бестолковостью, безалаберностью, но здесь Италия, и Венеция, в частности, проявила себя с неожиданной для меня стороны. Солидарности я ожидала, людского взаимопонимания — тоже, а какой‑то сознательности и дисциплины не из‑под палки — не ожидала. В Венеции все было очень четко — 18 мая закончились ограничения, какие‑то еще были до 3 июня, когда открылись передвижения по Италии и внутри Евросоюза.
У нас сейчас уже почти нормальная жизнь. Венеция полна европейских туристов — хотя опять-таки раз в 10 меньше, чем обычно. Не слышно американской и русской речи, на уровне звуков это ощутимо.
Это возвращение в нормальную жизнь — пока еще недовозвращение. Нет ощущения прозрачного мира, к которому мы все привыкли. Единое пространство Европы стало ощущаться отчасти более, а отчасти менее единым. Жизнь вернулась, но не в то место, она прервалась. Конечно, мы будем жить в мире «до» и «после», но пока не кончится год, странно говорить об этом в прошедшем времени.
Такого локдауна уже не будет, такого шока не будет, но и невинности, что этого не может с нами быть, тоже. Мне казалось, что это момент уникального взаимопонимания. Есть ощущение бессилия слов. Ощущение пересмотра того, что мы привыкли воспринимать как данность. Острое ощущение несправедливости, пережитое заново. Мне кажется, сейчас будет эпоха больших социальных сдвигов, потому что мы посмотрели новыми глазами на то, что было в привычной жизни.
Модератор встречи Екатерина Писарева — главный редактор книжного сервиса MyBook. Благодарим за помощь в подготовке материала куратора литературной программы Центра Вознесенского Илью Данишевского и арт-директора Центра Вознесенского Антона Каретникова.
