Возможно, вы участвуете в искусстве: как работает художник под прикрытием

Я живу и работаю в Нижнем Новгороде. В 2017 году в нашу мастерскую «Тихая» обратился владелец отеля Sheraton. Он хотел повесить в каждый номер по произведению искусства, и мы изготовили для него большую партию шелкографических принтов. Два года спустя в нашем городе впервые проходило номинирование на премию в области современного искусства «Инновация» — тогда весь культурный бомонд из Москвы прибыл в Нижний. Поселили гостей, естественно, в этом отеле. Я посчитал, что нужно воспользоваться моментом и актуализировать наличие моих работ в этом месте. Я получил от владельца отеля разрешение на проведение акции-перформанса.

Заключалась она в том, что я заранее прошел стажировку в отеле и к началу «Инновации» уже работал [инкогнито] консьержем, а затем еще и официантом — благо, почти никто из гостей премии не знал меня в лицо. Моя роль была маленькой: открывать двери, улыбаться, таскать багаж, разговаривать по дороге до комнаты, рассказывать про отель и поддерживать беседы на разные темы. С Анной Толстовой из «Коммерсанта», например, мы обсуждали слияние Нижегородского ГЦСИ «Арсенал» и Пушкинского музея — она заподозрила, что я слишком много знаю для обычного швейцара, но этот конфуз и был целью моего перформанса. Я тогда отшутился, что готовился к приезду гостей, мол, это моя работа. Мне даже платили чаевые.

При заезде всех ждало приветственное письмо с предупреждением о том, что по независящим от отеля причинам гости могут стать участниками проекта Антона Морокова, а также извинения за неудобства. Невнимательные даже не заметили его, а внимательные прочитали и получили параноидальное чувство, что что‑то происходит.

Также все получили приглашение на завтрак с художником — все ждали личной встречи с каким‑то региональным наглецом (то есть со мной). Но моя задумка была другой: я стоял в качестве официанта на завтраке после вечеринки закрытия и проверял номера.

Не все заметили этот перформанс или поняли, в чем он заключался, но в этом-то и смысл: мне хотелось показать, что, во-первых, художник всегда соприсутствует своему творению, а во-вторых, что художник — хитрый слуга народа, который может заставить людей участвовать в своем проекте, даже если они не хотят этого нарочно.

Для II Триеннале современного российского искусства меня рекомендовал Артем ФилатовСписок художников Триеннале 2020 года был сформирован на основе рекомендаций участников выставки 2017 года., участник предыдущей публичной программы. Я рассказал о своем перформансе куратору Триеннале Анастасии Митюшиной — ей понравилась идея, и она предложила воплотить ее в Москве. Но из‑за пандемии нам пришлось перестроить все планы — мы решили перенести перформанс в сам «Гараж». Оказалось, что это к лучшему: здесь я мог взаимодействовать и с художниками, и с сотрудниками «Гаража», и с посетителями — со всеми, с кем так или иначе может быть связано современное искусство.

Перформанс длился 19 дней. В первую очередь меня познакомили с главами отделов, в которых я должен быть работать, — они были единственными, кто знал о происходящем. Если в Нижнем Новгороде еще была вероятность, что меня узнают, то в Москве я как художник вообще не существовал. Во время проекта я не называл свою фамилию, а любые упоминания об Антоне Морокове удалили с сайта и вычеркнули из документов.

Также нужно было максимально засветиться перед всеми сотрудниками, чтобы в дальнейшем возник эффект «где‑то я этого человека уже видел».

Все профессии, которые я примерил на себя, подразумевают существование определенного этического кодекса — количество личного, которое дозволено транслировать, минимизируется: нельзя, например, не пустить человека на выставку только потому, что он вам не нравится. При этом, по моему мнению, профессия художника, наоборот, подразумевает максимальное привнесение личного в работу. И тут границы размываются: где разница между художественным проектом и жизнью? Между отсутствием и наличием личного? В качестве последнего на каждое новое место я приносил свою работу — она всегда существовала где‑то рядом со мной 25-м кадром. В «Гараже», в офисе и в музее, безумное количество работ, поэтому многие воспринимали мою как очередную новинку, которую повесил Антон БеловДиректор Музея современного искусства «Гараж»; кто‑то удивлялся: «А что это?»; кто‑то вообще не замечал.

Мой путь начался в отделе безопасности. Важно сказать, что в «Гараже» есть четкие регуляции того, как принимают на работу новых людей, как распределяются должности и места работы. И вдруг, вопреки всем инструкциям, появляется молодой человек, которого сразу ставят на премиальное для сотрудников службы безопасности место — в офисе «Гаража». Там работают два человека — Сан Саныч и Николай Николаич. И тут по распоряжению начальства на посту оказывается Антон Сергеич (а не Антон Антоныч) — уже что‑то не так. На этом месте я стажировался два дня: проверял температуру, следил, кто когда приходит и что выносит.

Затем меня перевели на должность бариста там же, в офисе. За спиной у меня было полтора года профессиональной готовки кофе, поэтому приготовление кофе для сотрудников стало для меня просто отдушиной. Здесь ко мне было больше внимания — новое лицо, которое нужно было запомнить. Были те, кто не заметил, что еще пару дней назад я работал на посту охраны.

Еще интересно было взаимодействовать с людьми, с которыми я наверняка встречался, которые в том числе покупали мои работы: они не могли принять, что я это я, мол, «человек из Нижнего Новгорода не может в Москве варить мне кофе в офисе, это какое‑то совпадение, просто кто‑то очень похожий». Конечно, возникли сложности: офис — это микроорганизм внутри большого организма музея, и если кто‑то что‑то начинает что‑то подозревать, то информация разносится со скоростью света. У сотрудников службы безопасности еще утром [дня, когда я стал работать бариста], произошел сбой: почему молодой человек сначала работает здесь, а потом там? Кто он такой? Это почувствовали и другие: поэтому если в первой половине дня ко мне просто проявляли интерес, то во второй половине начали вести целые расследования по мою душу.

Затем у меня началась стажировка на монтаже. Меня приписали к подрядной организации, которая монтирует большинство выставок «Гаража»: «Это наш стажер, он будет работать с вами». Я работал непосредственно с художниками: инсталлировал работы, что‑то таскал, переносил, а также вовлекал людей в разговор — под видом дурачка я спрашивал, как стать художником, что считать искусством, почему видео лучше картин (и наоборот), что в своих художественных работах они считают самым важным? С кем‑то удавалось пообщаться вскользь, с кем‑то более основательно, например с Лехой Г. Мы провели вместе целый день, и часть инсталляционных решений принимали совместно, на что в конце я сказал: «Слушай, ты художник, поэтому тебе все лавры, а я останусь безызвестным».

По периметру инсталляционной части музея мы расставили таблички — такие, на которых обычно пишут «Технические работы», но вместо этого — «Возможно, вы участвуете в проекте Антона Морокова, приносим извинения за доставленные неудобства». Можно догадаться, что прочитали их единицы…

Далее я вышел на фуршет в качестве официанта. Я пришел в три часа дня, и мне сразу же дали тряпку, сказали натереть бокалы — из 60 я разбил 3. Потом разносил закуски — уронил я тоже три порции. На фуршете было много художников, которые точно знали меня с прошлой «Инновации». Как назойливая муха я подлетал к ним с закусками, они отмахивались от меня, я уходил, но возвращался снова и снова, пока, наконец, на пятый мой подход они не поднимали глаза и не узнавали меня.

Во время работы инсталлятором мы удалось узнать у художников много интересного об их работах, поэтому дальше я занял место гида. Меня представили как стажера из государственного центра современного искусства «Арсенал» из Нижнего Новгорода. Я провел четыре «дискурсии» — необычные варианты проведения экскурсии, когда участники не просто выслушивают монолог экскурсовода, но вступают в полемику. Перед тем как выйти к гостям, я прошел стажировку для сотрудников, услышал, как рассказывают про участников Триеннале. Случилась довольно смешная ситуация: во время стажировки я нагло вклинился в рассказ сотрудника, который нас обучал, желая подчеркнуть какую‑то деталь, о которой он не упомянул. Уверен, я выглядел выскочкой в его глазах и, по слухам, запомнился в негативном свете (смеется).

Заключительная часть моего перформанса – рядовой официант в кафе музея. За несколько смен я получил 200 рублей чаевых, услышал, что местный торт «Наполеон» — лучший в Москве, разбил одну крышку от сахарницы и самостоятельно обслужил несколько столиков.

На этом проект закончился.

Во время и после проекта люди часто испытывали смущение, фрустрацию, выражали непонимание. Были участники, которые видели меня на каждом этапе перформанса, и когда они в очередной раз узнавали меня, на их лицах читалось: «Опять ты! Сколько можно? Где еще я тебя встречу?» На каждом месте я проходил несколько стадий. Сначала ко мне проявляли интерес как к новенькому, потом из‑за недостатка информации, кто я такой и откуда взялся, нередко ко мне появлялось резко негативное отношение, и затем уже шло принятие и смирение. Кого‑то мой перформанс повеселил, кого‑то заставил задуматься о большом количестве людей вокруг, которые остаются незамеченными. Кто‑то пережил довольно жуткий опыт: когда один человек появляется во многих местах — это неприятно и некомфортно, напоминает классическую американскую историю про маньяков-преследователей.

Что касается моих собственных чувств и переживаний, то первое, что я ощущал — безумное количество усталости, потому что на каждом из постов я работал в полную силу. Мое художественное эго, не буду скрывать, тоже пострадало. Например, приходилось оставаться в тени, когда на монтаже художники знакомились друг с другом, а хотелось выйти к ним сказать, что я тоже художник и был бы рад получить полезный контакт на будущее.

Но я сам выбрал эту работу, поэтому ни о чем не жалею. Грело душу, что, скорее всего, большинство участников, вольных и невольных, получили какую‑то пользу от меня — для кого‑то я сварил вкусный кофе, другому измерил температуру, помог инсталлировать работу, поднял настроение или заставил задуматься о чем‑то важном.

В этом перформансе можно найти еще множество смыслов — это его и достоинство, и недостаток одновременно. Художник (особенно малоизвестный) зачастую находится в самом низу художественной иерархии, выступает слугой народа, галерей, критиков.

Также, как мне кажется, здесь была важна тема стажерства — ведь я был стажером на каждом рабочем месте. Когда ты заполняешь заявки, например, на получение грантов, нужно обязательно указать, помимо выставок, достижений и наград, стажировки. Теперь у меня есть список сразу из пяти стажировок, которые вообще никак не связаны с художественной деятельностью, но при этом являются художественным проектом. И это еще один вопрос: какими компетенциями должен обладать художник, чтобы, не создавая никакого художественного произведения (картин, скульптур и так далее), тем не менее реализовать художественный проект.