«Хайп — это пощечина из‑за угла»: Гузеева и Милохин — о бумерах, зумерах и таланте

— Что вы знали друг о друге до съемок?

Милохин: Я узнал о Ларисочке через шоу «Давай поженимся», которое она, скорее всего, уже не любит. (Смеется.)

Гузеева: Я знала о Дане, но не через тикток. Посмотрела какую‑то передачу и узнала, что есть такой мальчик чудесный. Мы с ним земляки — оба из Оренбурга. Только я уехала миллионы лет назад, он еще не родился. Это сближает: если Даня с котомкой ко мне придет, то я ему точно пельменей наварю, постелю, чтобы переночевал. Даже не буду спрашивать, чего приперся ни свет ни заря.

— Какие были первые впечатления от знакомства?

Гузеева: Знаете, было какое‑то неожиданное очарование. И удивление, что хорошие пацаны еще остались. Наверное, все замечают, что у Дани открытое лицо, какой он открытый, приятный человек. У меня есть чуйка животная — я считываю, когда человек хочет произвести впечатление, и могу отличить настоящее. Вот Даня, мне кажется, настоящий.

Так бы не хотелось, чтобы в его жизни появилась какая‑нибудь гадость, которая эти крылья обожжет-обломает. Хочется, чтобы он эту радость пронес — хотя бы пунктирно — через всю жизнь.

Милохин: Я никогда ничего не жду. Просто как увидел этот образ в «Давай поженимся», то, как вы себя в ней ведете — достаточно прямо, строго, — так и представлял. В общем, так оно и оказалось. (Смеется.)

Гузеева: Я с таким трудом создавала в «Давай поженимся» образ этой всезнающей Тети Моти, но надо отойти от него.

— Даня, а вы смотрели какие‑нибудь выпуски «Давай поженимся»?

Милохин: Не было такого, чтобы сидел и прямо смотрел весь выпуск, но в тиктоке часто встречаются вырезки, смешные моменты. По ним я понимал смысл передачи. Я уверен, что она построена на таком странном юморе, который вроде и не юмор, — как бы все нормально, но почему‑то смешно.

— Лариса, а вы думали, как вашу передачу воспринимает молодая аудитория, которая сидит в тиктоке?

Гузеева: Не знаю, это не те вопросы, которые меня интересуют. Я никуда не хожу, не разрешаю себе снимать фильмы к датам, не даю интервью. Это интервью — первое за очень долгое время. Наверно, чем‑то я все-таки интересна, поэтому и остается выдергивать какие‑то цитаты из сети, из инстаграма.

— Даня, пошли бы на «Давай поженимся» искать любовь?

Милохин (смеется): Чтобы поугорать, сходил бы.

— Вероятно, молодая аудитория из тиктока не очень много смотрит телевизор. А аудитория «Давай поженимся», наверное, не смотрит тикток. Почему вы решили поучаствовать в телевизионном тикток-проекте?

Милохин: Это что‑то неизвестное. Я же мало снимаюсь для телевизора и, как правило, делаю это, если мне скучно. Тут сходил, посмотрел — понял, что весело.

Гузеева: Во-первых, это интерес — я не знала, что такое [тикток]. Я могу позволить не заигрывать — ни с Даней, ни с кем‑то еще, — не изображать, что я продвинутая, как моя дочь, и в теме, что такое тикток. Но я достаточно любопытна. Когда предложили поучаствовать в шоу на «Пятнице», я быстренько полистала тикток, посмотрела на Даню, еще на кого‑то… У меня, конечно, холка зашевелилась, волосы встали дыбом — мусора процентов 90. Но я поняла, что оттуда можно надергать талантов и дать им золотой билет в будущее.

— Даня, думали о том, как вас воспримет старшая телеаудитория, которая не знакома с вами по интернету?

Милохин: Я не думаю. Мне без разницы, каким меня видят, — каждый воспримет по-разному, и каждое восприятие я буду уважать. Я не снимаюсь, чтобы понравиться или чтобы меня увидели.

Гузеева: Мне радостно, что Даня не ходит по ток-шоу и не выворачивает все наизнанку. Сегодня все на продажу: таких персон, как Даня, выхватывают — их выпотрошат, используют, а потом выплюнут. Со мной так не получится: не просто зубы сломают, а потеряют все части тела. Видите, у меня включается что‑то материнское.

— Даня, вы уже несколько раз оказываетесь в коллаборациях со знаменитостями старой школы: с Тимати, с Басковым. Почему так получается?

Милохин: Не знаю, как это видят со стороны, но я от себя могу сказать, что мне просто интересно.

Гузеева: Я понимаю, для чего Даня нужен старцам эстрады. Так они тоже оказываются на волне — такими модными, продвинутыми, в курсе всего. Очень хочется получить эту достаточно обширную аудиторию, и приглашение такой персоны, как Даня, конечно, увеличивает ряды зрителей.

— А вам не кажется, что это относительно новое явление? Я не могу припомнить, чтобы такое было в 2000-е…

Гузеева: Всегда и везде было смешение возрастов. Вот в Европе [в 1988 году] [Монсеррат] Кабалье пела с [Фредди] Меркьюри. Всем хочется молодой юной кровушки — вот ее и подсасывают. Вы представляете дуэт одного старца с другой старухой? А тут — юный мальчик: глаза еще ничего не понимают, все нравится — можно вывести на улицу, как маленького щенка.

Я же в совершенно другой комнате. К шоу-бизнесу не имею никакого отношения — у меня в дипломе написано «Драматическая актриса театра и кино». Как бы ни было страшно стариться, мне не нужно выходить на сцену в юбочке из плюша и старческими руками цепляться: «Даня, постой рядом со мной, внучок».

— Даня, насколько хорошо вы знаете эту старую школу — звезд эстрады и телевидения? Кого‑то считаете талантливыми?

Милохин: Знаю лишь имена, но никого не выделяю. Куча людей талантливые, на самом деле.

Гузеева: Все движется с такой скоростью! Я говорю дочке: «Слушай, вот этот чудесный Эминем…», и выясняется, что ему сто лет в обед. Оказалось, и он уже старец.

— Вы заметили у Дани какой‑то особый подход к работе?

Гузеева: Я могу понять, когда у творческого человека есть будущее, а когда — нет. Я по глазам считываю эту внимательность, любопытство и желание учиться. Как он прислушивается к тем, кто уже чего‑то достиг, чтобы собрать этот опыт. Например, Даня понимает, где он, с кем и зачем. Если учителя не затуманят ему мозг и не выведут на кривую дорожку, у него будет большое будущее. Я редко ошибаюсь.

— Перед съемками вы говорили про талант и его отличие от хайпа. Не могли бы вы пояснить, что для вас значит талант?

Гузеева (после долгого молчания): Вы серьезно мне задаете этот вопрос?

— Да.

Гузеева: Правда?

— Интересно узнать, как вы понимаете его для себя.

Гузеева: Например, выходит красивый человек и делает то, что не смогу ни я, ни вы, ни кто‑либо еще. И глаз от этого не оторвать. Поднимается настроение, появляется мотивация стать лучше, возможность задуматься, желание помириться с кем‑то — это такой мыслительный процесс. Талант — это не картошка: нельзя посеять, а потом выкопать еще больше. Это очень избирательное явление.

— Даня, а что талант для вас?

Милохин: Ой, мне сложно говорить про это. Мне пока 19 лет, я мало что знаю и боюсь говорить о чем‑то уверенно.

Гузеева: А ты скажи! Через пять лет посмотришь, как рассуждал, и скажешь: «Я уже тогда все понимал». Или, наоборот, улыбнешься себе 19-летнему: «Как я заблуждался». Не бойся — говори, 19 лет — это уже много.

Милохин: Талант… Во-первых, это небоязнь чего‑то нового. Когда человеку интересно все, даже то, что у других вызывает страх. Боюсь об этом говорить, но интересным может быть даже то, что будет после смерти. Многие этого не понимают и начинают: «Ой, суицид, он хочет умереть».

Если новое у [талантливого] человека не получилось, он не расстраивается, потому что в мире есть куча-куча всего, куча-куча людей. И этого человека вряд ли может что‑то обидеть.

— Как вы думаете, что сегодня нужно, чтобы стать популярным?

Милохин: Я скажу даже не про популярность. Человек может достичь чего угодно, если ему это интересно и вызывает какие‑то эмоции. И если есть огромная цель, возможно, даже непонятная для его мозга. Когда люди узнают о моей цели, они не понимают: «Дань, ты дурак? Что это за цель? У меня вот цель — дом купить!»

Когда нужно, ты не будешь спрашивать: «А что снимать? А как лучше?» А если спрашиваешь, значит, тебе хочется чего‑то материального — денег, машин, домов, может, внимания. А нужно просто найти себя.

Гузеева: Хайп — это то, чего от тебя не ждут. Неожиданность. Когда человек появляется в совершенно другом образе, а все думают: «Боже мой, да у него математический склад ума!» Или что он пишет удивительные картины, или какой он построил дом из бутылочных пробок. Хайп — это пощечина из‑за угла.

Милохин: Это даже то, чего сам от себя не ждешь…

Гузеева: Нет, я говорю о людях уже известных, например про меня. Каждый это сам про себя знает — я знаю, что такое хайп. И знаю, как за 30 секунд снять ролик, чтобы было пять миллионов просмотров.

Чтобы вам, молодым, стать известными, нужно постараться — вот они и снимают с себя кожу, выпрыгивают из трусов. Мне кажется, уже нет никаких границ, нет табу — с каждым днем все тяжелее и тяжелее.

Я не толерантна, хочу предупредить. Многое в тиктоке не позволяет смотреть не то что воспитание, а чувство брезгливости. Например, особа бездарно бегает по огороду с палкой и своим беззубым мужем. И у нее миллион лайков. Это такое хоум-видео, что даже не всем родственникам будет интересно. Зачем ему в большой свет?

— Кажется, что все больше молодых людей получают моментальную популярность в тиктоке, на ютьюбе, а затем просто исчезают.

Гузеева: Нет еще такой статистики, сам тикток появился недавно. Как баба прожившая и умудренная опытом, я понимаю, что и у самых талантливых людей ничто не вечно под луной. Даже они — с образованием, трудятся, совершенствуют свой талант — уходят в тираж. Что говорить о сиюминутных, кто поймал волну.

В 18 лет им кажется, что это навсегда, но это не так. Чтобы потом не было разочарований и трагедий, должны быть взрослые, которые подтолкнули бы: «Это прекрасно, но с этим ты уже спел. Что дальше?» Умные родители и старшие товарищи скажут: «Деньги, которые ты сегодня поймал на хайпе, вложи в какую‑то базу». Умные, но бедные скажут вложить в образование — это то, что никогда не отберут.

— Даня, как вы смотрите на свою популярность? Не переживаете за нее?

Милохин: У меня есть большая цель. Она мной движет, а что сейчас — неважно. Конечно, я пытаюсь создать для себя максимально комфортную обстановку, но, если все резко закончится, я знаю, что дойду к цели.

— Что это за цель?

Милохин: Она нематериальная.

Гузеева: Когда мне было столько лет, сколько тебе, я в месяц зарабатывала больше, чем мои родители за год. Мозгов было ноль, и казалось, что так будет всегда. Я уже тогда ездила за границу, угощала своих друзей. А потом — херак, и 90-е: ни работы, ни друзей, ничего.

Если у меня была бы умная тетя Лариса, которая сказала: «Купи квартиру, купи хоть что‑нибудь». У меня для тебя совет как ребенку своему — можешь не слушать. Ты говоришь, что материальное не важно. Это совковое представление, когда нам внушали, что нужно быть выше этого. Нет, это важно! Так что, если у тебя сейчас есть возможность что‑то приобрести…

Милохин: Я прекрасно понимаю, что, пока иду к цели, нужно максимально комфортно себя чувствовать, чтобы была подушка безопасности или деньги на черный день…

Гузеева: Да, деньги откладывай, поди знай, что будет завтра!

— На шоу «ТикТок Талант» вы оценивали талант других людей. На что обращали внимание, чтобы оценить конкурсантов?

Милохин: На свои ощущения от видео: если оно дало эмоции, значит, что‑то в нем есть. Не было никаких таблиц с тем, что человек должен сделать.

Гузеева: Я до этого работала в жюри «Минуты славы» на Первом канале, поэтому было с чем сравнивать. Я понимала: здесь другой формат — за очень короткое время нужно сосчитать, кто из них ярче. И некоторым исполнителям удавалось почувствовать это время — уложиться за 15 секунд и удивить чем‑то невозможным.

— Был кто‑то, кого вы вместе отметили?

Гузеева: Была девушка, которая исполняла тверк. Да, мы все это видели уже не раз, но она сама про себя все понимала и подошла с юмором.

Милохин: Ага. Ей прямо нравилось и было неважно, сколько [просмотров] это соберет.

Гузеева: Знаете, как выпускники театрального института: в театр приходят 15 человек — у всех одна школа, но одного берут, а остальных — нет. Потому что для предложенного материала важно найти правильную подачу. И она правильно себя подала.

— Наверное, можно сказать, что тикток — это медиа для молодого поколения, а телевидение — для пожилого. Как вы думаете, насколько хорошо эти поколения друг друга понимают?

Гузеева: Некоторых я и понимать не хочу, даже время тратить не буду. Не то что у меня снобизм возрастной — я этим не страдаю, мне дети не дадут. Одному — 28 лет, другой — 20. Но гнобить тоже не буду — солдат ребенка не обидит. Не должно быть вражды, этого старческого брюзжания: «Шли бы вы вагоны разгружать».

Милохин: Да-да-да.

Гузеева: Я никогда не буду снисходить или подстраиваться под молодежь — у нас разные задачи, цели и дороги. Нам не нужно дружить, не нужно миксовать все в одну кучу.

— А, может быть, есть моменты, когда молодежь не понимает пожилое поколение?

Гузеева: Для этого существуют психологи, я не брезгую к ним обращаться. Дочь не даст соврать: с меня корона ни разу не упала, чтобы переспросить, извиниться, попросить, чтобы объяснили. Но есть ситуации, когда мне просто не нужно на это тратить свое драгоценное время. Я понимаю, что это их судьба, — мне туда не надо.

Когда такого не было, что молодые более свободны в оценках? Я с юности была очень протестной и всегда понимала, что нельзя уважать учителя за возраст и любить родственника за ДНК. Все это нужно заслужить.

— Даня, вы чувствуете пропасть между вами, вашими знакомыми и людьми старшего поколения?

Милохин: Я не могу говорить обо всем поколении, потому что все разные. Понятно, что эта пропасть будет, потому что они жили в прошлом. Если я из прошлого встречусь с людьми из будущего и они скажут: «Чувак, смотри, у нас телефонами можно управлять силой мысли!», я тоже удивлюсь.

Гузеева: Меня всегда ставит в кошмарный тупик это осуждение, когда оценку ставят только по праву возраста. Косность плоха во всем: и у молодых, и у старых. Среди молодых тоже есть косные, несгибаемые — не слышат, не видят, не хотят понимать. Как и старые, которые считают, что все интересное и любопытное было тогда, в молодости.

Милохин: А ведь сколько детей, подростков губятся из‑за взрослого поколения. Большинство родителей же реально боятся чего‑то нового.

Гузеева: Я считаю, что всегда виноват старший. Я понимаю, что я старше и мудрее, поэтому не должна провоцировать хотя бы скандалы. Надо подталкивать и поддерживать, чтобы человек самовыражался.

Когда мои дети были маленькими, они знали только одно слово: «Опасно». Им все разрешалось, кроме того, что вредило здоровью. Я закрываю на это глаза, потому что сама была неидеальна.

— Последний вопрос к вам обоим: чему за время этого знакомства вы друг у друга научились?

Милохин: Когда я слышу, что говорит Лариса, то лишь больше убеждаюсь в своих мыслях. Если с чем‑то не согласен, я не отрицаю, а думаю: «У нее другое мнение, но почему? В силу того, что она взрослее, то больше знает. Значит, что‑то в этом есть».

Гузеева: Вот это и есть гибкость, понимаешь? Каждому моему слову тоже верить нельзя — это только мой опыт. А я смотрю на тебя и думаю: «Правильно ли я считываю сообщения своего ребенка, его друзей?»

Милохин: Мне кажется, что дети неправильно воспринимают фразу: «Слушай взрослого». Ты не должен делать все так же, как и он.

Гузеева: Вот это ты правильно сказал! Слушаться — это рабское, но слышать — это хорошо. Я всегда говорила своим детям: «Вы не должны меня слушаться. Сегодня будете слушаться меня, потом — начальника, мужа, жену, друзей. И погибнете, как человек, как единица».

Даня, милый, как только взрослые дяди и тети начинают говорить, как тебе делать, потому что они жизнь прожили и лучше знают, беги от них. Ни один развитый человек такого не скажет.

Милохин: Знаете, как я делаю? Если меня зацепили чьи‑то взгляды, то я думаю: «У него есть мнение, пожалуй, совмещу его со своим». Сделаю, как сам хочу, но немного — как он хочет. Если мне не понравится, что получилось, то буду меньше его слушать.

Гузеева: Это анализ. Ты размышляешь и правильно делаешь.