Слово «бенефис» пахнет пыльной кулисой, Московским художественным театром, корпулентным премьером в смокинге, собирающим цветы от обожательниц таланта, смешком, затерявшимся в жестком воротничке, кринжовыми шутками, честолюбием и привилегиями. Ни одну из этих ассоциаций невозможно применить к Розе Хайруллиной, всегда отличавшейся некой нездешностью, безразличием к мирскому. Наверное, поэтому ее так любит режиссер Богомолов — она уравновешивает его суетность и бесконечное шуршание.
Бенефис (что бы вы ни понимали под этим словом) Розы Хайруллиной в рамках фестиваля «Точка доступа» предварял шестидневный перформанс — собственно, даже не предварял, а являлся основной его частью.
О тяготах подобных длинных перформансов лучше всего писала в свое время Марина Абрамович. И речь здесь не только о физических муках, но и о дискомфортной неопределенности существования между ролями наблюдателя и наблюдаемого — это травма, которую перформер наносит себе сознательно, предполагая зеркальность зрительской реакции. Возможно, в музее сидением бы все и закончилось, но театр, как искусство действия, должен был превратить травму в это самое действие — например, в сценическое решение основной части бенефиса. И этим решением стал исход.
С самого бенефиса Роза ушла: камеры показали, как она покинула пространство перформанса, потом театр и, немного пометавшись по двору, отправилась на набережную. Зрителям осталась подвешенная к потолку огромная цифровая маска актрисы, считывающая мимику внешнего пользователя и способная произносить его слова ее ртом, — артистка отдала на растерзание зрительским мыслям разной глубины свое виртуальное тело. Точнее, всего лишь голову, но и головы нам хватило: грустно признать, но мы, зрители, мелковаты.
Кажется, эта форма, данная нам Шекспиром полтысячелетия назад, отжила свое и уже даже начала разлагаться, но существующая инфраструктура вынуждена ее поддерживать. Акторы же, те, которые должны создавать смыслы внутри заданной системы, тоже перестают испытывать катарсис, даже в том случае, когда система выдает напрокат лавры. Что остается? Обнажить конфликт, оставив зрителя наедине с его мыслями и неловкостью, неудовлетворенной жаждой удовольствия и разочарованием. Через этот конфликт нам еще долго предстоит брести, и хорошо, если этот путь будет сопровождаться медитативной музыкой Леона Целебровски, а не скрежетом металла по стеклу.