Марьяна до дрожи в каждой клеточке тела любит свою начальницу Ольгу — даже перепорхнула за ней из Петербурга в Москву. Перепорхнула — и оказалась на коротком поводке френдзоны. Ольга ей не говорит ни да ни нет — только заманивает в рестораны и жалуется на своих любовников, прекрасно понимая, что Марьяне это наждачкой по сердцу. Иногда как бы невзначай бередит нежным, многое обещающим прикосновением — и сразу же отстраняется, пропадает на месяцы. А потом, когда Марьяне кажется, что она почти справилась, Ольга тут как тут — и Мара, забыв себя, послушно бежит разбивать свое и без того разбитое сердце в осколки помельче. Назло начальнице Марьяна выходит замуж за недолюбленного в детстве Демьяна, который влюбляется в нее словно теленок. В отношениях с ним Мара как бы Ольга, обладатель короткого поводка, а Демьян — как бы Мара; человек, готовый безвольно терпеть ошейник. Все всё понимают, но продолжают мертвой хваткой держаться за статус-кво — такой вот любовный треугольник.
Иногда в этот треугольник исподтишка вторгается кто‑то еще — психотерапевт Мары, например.
За художественную обработку этого багажа отвечают в основном воспоминания Марьяны о детстве — ее папа, увлеченный энтомолог, часто брал дочурку в походы за жучками да бабочками — и оттуда извлекаются не столько травмы, хотя и они тоже, сколько цветастые метафоры тех психологических состояний, которые приключаются с героями. «Тебе нужно было жениться на самке шелкопряда» — ну вы понимаете.
Буржская — автор довольно тепло, с легким премиальным флером принятого романа «Мой белый», спичрайтер яндексовской «Алисы», соведущая Татьяны Толстой в ютьюб-программе «Белый шум». И что касается глубины проникновения в комплексы и травмы, из которых она лепит персонажей своего нового романа, то тут, без сомнений, не мелководье. Эмоциональная зависимость, абьюз, нарциссизм, посттравматическое расстройство, детские травмы и что только не — для всего этого в «Зверобое» найдется своя наглядная иллюстрация. В конце даже покажут в терапевтических целях, как морок умеет рассеиваться, — похвальная, словом, дотошность. Проблема в том, что ничего больше в романе Буржской нет — весь он, по сути, умещается в предыдущие абзацы с пересказом сюжета. Или даже в список неправильных глаголов, которые остроумно вынесены в эпиграф.
Ксения весь роман копается в голове у своих героев, конструирует с их помощью психологически точные ситуации — но ситуации и сами герои кажутся пустотелыми, искусственно раскрашенными в чувства и эмоции. Бумажными модницами из журналов (таких в прекрасные аналоговые времена любили вырезать девчонки), наклеенными в талмуд психотерапии. «…сегодня Ольга в легкой блузке и темной обтягивающей прямой юбке с разрезом спереди» — перебегаешь глазами вниз, а там тебе наглядно показывают, насколько плохо Марьяна на фоне всей этой красоты ощущает свои личные границы.
В итоге, за вычетом гендерных нюансов, мы получаем стандартный любовный роман на сеансе у Фрейда. Вернее, понятно, что любовь тут в основном фантомная, с последующим саморазоблачением — но на внешнем уровне происходит именно что «любовная любовь», возрождающая в памяти все то, что так трогает, когда тебе шестнадцать. «Бессилие — это слабость, которую нельзя предотвратить. За окном слишком много дождя», — нет, это не любимые цитаты из «ВК», а цитата из «Зверобоя». «Твоя кожа пахнет лавандой» — нет, это не реклама шампуня, а героини несутся на мопеде по автостраде. Очень много парцелляции. Коротких. Отрывистых. Предложений, призванных усилить эмоциональный эффект. Очень много избыточных признаний в том, как невозможно жить, как она где‑то там, и кто‑то ушел, и где‑то льет дождь. И если в «Моем белом», где героиня — подросток, подобная экзальтированность выглядела как прием, то в новом романе это ощущается странновато.
При этом написан «Зверобой» действительно технично — тут немало точных, художественно цепких фраз.
Есть, наконец, прихотливая композиция со сменой рассказчиков, внутренними монологами, ловким монтажом воспоминаний. Но в отсутствие у романа живого пульсирующего сердца — наверняка оно было, но потерялось по пути от психотерапевта к типографии — все это скорее раздражает, чем радует. Ну все уже, полюбили, пострадали — и будет. Особенно сейчас, в безумном феврале-2022, есть у нас теперь поводы для страданий посерьезнее.
Издательство
