— Театр «Шалом» с приходом новой команды довольно быстро стал популярным у москвичей. Но все-таки театр за пределами Садового кольца — это отдельный вызов. Как сделать посещаемым театр на Варшавском шоссе?
— А у нас посещаемый театр?
— Если верить тому, как у вас продаются билеты, — то да.
— Если не кокетничать, то мне тоже кажется, что посещаемый, — почти на все спектакли аншлаги. Как это получилось? Нужно просто стараться делать хороший театр, наверное. И тогда люди в него пойдут. Нужно говорить на те темы, которые волнуют людей. Делать это честно. И еще нужно любить своих зрителей и встречать их так, чтобы им хотелось вернуться. Если в двух словах. Мне кажется, это какие‑то банальные вещи.
— Уточню. Понятно, что есть зрители, которые всегда ходят на премьеры. Но после премьеры спектакль надо играть, играть и играть. Как вы работаете с непремьерным зрителем, чтобы он доходил?
— Мне кажется, я уже все сказал. Просто, видимо, мое понимание и понимание нашей команды того, что такое хороший театр, хорошие спектакли и гостеприимство соответствуют зрительским ожиданиям. Они находят здесь то, что не могут найти в другом месте и — ради этого готовы сюда ехать.
Кстати, я хочу сказать, что, честно говоря, нам здесь тесно. В зале сто тридцать девять мест, и нет репетиционных помещений. Есть маленький класс, в котором из‑за его размеров невозможно репетировать в полную силу, поэтому полноценная репетиция возможна только на сцене.
— Но все равно сейчас у вас куда больше ресурса, чем было в Доме Высоцкого или на Симоновской сцене, где вы играли спектакли до завершения ремонта?
— В этом смысле, да. На своей территории всегда лучше. Но для театра, который активно работает, этого мало.
— Сколько артистов в труппе театра «Шалом»?
— Двадцать семь. Труппа немного увеличилась, и мне кажется, что еще увеличится, но я не стремлюсь раздувать штат: артисты должны играть, чтобы быть в форме. Поэтому я приглашаю актеров, только если я не могу найти кого‑то внутри труппы на эту роль. Или если актеров просто физически не хватает. Однажды мы репетировали параллельно два спектакля, и артисты закончились — все были заняты. Я не практикую просмотры, когда выпускники курсами приходят прослушиваться, потому что знаю, что у меня нет возможности набрать много артистов. Я приглашаю артистов только на роль. Так что каждый актер в этом театре для меня — драгоценный камень.
— Главный художник театра — по-прежнему Ваня Боуден? Кроме того, что она много работала в кино, театре и клипах, она еще и долго была программным директором Еврейского кинофестиваля.
— Нет, Ваня Боуден, к сожалению, давно уехала. Главного художника в театре нет.
— Когда вы начинали эту историю с Ваней, было ли принципиально, что Ваня очень в контексте еврейской культуры?
— Было принципиально, да. Чем больше людей в еврейском театре в контексте еврейской культуры, тем лучше. Но в контекст всегда можно войти и культуру можно изучить. С Ваней было прекрасно, но, к сожалению, она переехала.
Но у меня прекрасная команда. Отличный директор, настоящий партнер и друг Андрей Соколов, который не еврей по национальности, но суперактивно погружается в контекст, ему это все очень интересно. Потому что культура и история еврейского народа, что уж лукавить, богата и интересна, и нам есть о чем рассказать и о чем поговорить. И прекрасно, когда в театре есть такой директор, который интересуется культурой, знает театр от и до, но в то же время является отличным менеджером.
— То есть я правильно понимаю, что, когда вы начинали новую страницу истории театра «Шалом», было важно, что люди, которые его перезапускают, связаны с еврейской культурой?
— Ну, мне кажется, иначе быть не могло.
— Почему же. «Гоголь-центр» стал обратно Театром им. Гоголя, которым, впрочем, и был все эти годы на бумаге.
— Вы задаете провокационные вопросы, но я отвечу так: а зачем? Зачем в Москве просто еще один театр? Мало?
— Я не совсем про вопрос «зачем», а про то, насколько документально закреплен статус «Шалома» как принципиально еврейского театра.
— Это официально государственный московский еврейский театр, он такой, он таким основан, и это закреплено в учредительных документах.
— То есть это недвижимая история?
— Откуда я знаю? Мне кажется, в мире нет ничего недвижимого. Особенно теперь. Что касается связи с еврейской общиной, то нашим генеральным партнером является ФЕОР — это Федерация еврейских общин России. Она поддерживает нас, в том числе материально.
— А содержательно? Планируются ли какие‑то образовательные истории, на которых зритель, которому интересна еврейская культура, но который никак с ней не связан профессионально или семейно, мог бы в театре «Шалом» выяснить, как все устроено?
— Мне кажется, если зритель хочет выяснить какие‑то исторические вопросы, то он может сходить в Еврейский музей и центр толерантности, или в синагогу, или еще куда‑нибудь, где ему расскажут подробнее. Театр занимается художественным осмыслением реальности. Но если вы говорите о консультантах, то, конечно, и музей, с которым мы сотрудничаем, и федерация, и, мне кажется, любая еврейская организация города Москвы с удовольствием окажут нам содействие и дадут консультацию — и языковую, и культурную, и историческую и так далее.
— Из последних новостей хочется обсудить ваш коллаб с рестораном «Saviv»…
— Ну, уже не из последних новостей.
— Так или иначе, я не помню, чтобы у театров были коллаборации с ресторанами, которые не находятся внутри театра — как, например, кафе «Культурный код» в обновленной «Практике». Как этот проект появился?
— Мы познакомились с Женей Линович (дизайнер. — Прим. ред.), одной из самых талантливых и красивых светских евреек города Москвы. С ее компанией Masterpiece мы сотрудничаем по части нашего мерча. Женя познакомила меня с Марией Лобановой, которая занимается пиаром в Saviv. И мы придумали такую коллаборацию. Наше партнерство не было промо какого‑то спектакля. Пока что мы прервались, но мы открыты к подобным историям. В Москве очень много еврейских ресторанов, и мы готовы с каждым делать коллаборацию. Театр «Шалом» — это супероткрытая институция. И не только к еврейским организациям. Потому что театр «Шалом» — это театр для всех национальностей. Мы его так позиционируем. Сейчас я вот подумаю, не придумать ли какой‑нибудь коллаб с [цыганским] театром «Ромэн».
— У них там по соседству в одном здании ресторан «Яр», и вроде бы у них есть коллаборация. Но это очень на любителя история, на мой вкус.
— Я же в шутку сказал. Но в каждой шутке есть доля шутки. Я не хочу обсуждать другие театры. Можно? Я все театры люблю и уважаю.
— Но факт остается фактом: одни театры становятся популярными в определенный период времени, а другие утрачивают свои позиции.
— Да, наверное. Спрашивайте меня о театре «Шалом».
— А про лесосибирский театр «Поиск», который стал благодаря вашему спектаклю «Мертвые души» любимцем москвичей, спросить можно?
— Это пожалуйста.
— Я знаю, что есть московские зрительницы, которые увидели их на фестивале «Золотая маска» и так полюбили, что стали ездить в Лесосибирск, а это четыре-пять часов от Красноярска на машине. Есть ли у вас план на развитие отношений с Лесосибирском? Может быть, какой‑то коллаб?
— Нет, коллаборации с ними точно не будет, потому что они слишком далеко. Это невозможно. А в коллаборации театр «Шалом» вместе с «Проектом 27» сделал спектакль «Жирная Люба», его продюсер — Наталья Сергеевская, продюсер «Проекта 27». «Жирную Любу» мы играем на два города — Москву и Петербург.
Что касается Лесосибирска, просто так получилось, что худрук театра «Шалом» поставил там спектакль. Поэтому они приехали сюда по нашей программе гастролей первыми. Скоро вот снова приедут — на фестиваль «Фабрика Станиславского». Опять привезут оба тома «Мертвых душ» (два спектакля Олега Липовецкого. — Прим. ред.).
— Вы формулировали для себя, почему так получилось, что благодаря вашему спектаклю «Мертвые души» театр так выстрелил?
— Вы так спрашиваете, в чем секрет успеха. Откуда я знаю? В хороших артистах, в, наверное, неплохом режиссере, в очень хорошем авторе. Вот так все сошлось. И в том, что этот спектакль сделан в творчестве и в любви. Вы хотите, чтобы я рассказал вам про работу над этим спектаклем? Сначала мы познакомились с этим театром на театральной лаборатории, я увидел этих трех артистов и понял, что я хочу с ними поработать. Искал материал, но театр у них очень маленький, там, кажется, десять артистов всего тогда было. И ничего не находилось. Потом пришла идея сделать «Мертвые души» на троих. А дальше, когда ты себя сам творчески ограничиваешь, может получиться что‑то очень интересное.
Я ограничил себя в количестве артистов. И дальше, исходя из этого, я стал писать инсценировку, а потом мы выписали с художником все предметы, которые упоминались в инсценировке и в романе. Получилось десять страниц мелким убористым почерком. Затем в социальных сетях разместили призыв к горожанам Лесосибирска приносить нам эти вещи — ненужные им, прямо по этому списку. И жители Лесосибирска просто завалили театр, он превратился в помойку на некоторое время. Потом мы все эти вещи вывалили на большой стол — так в спектакле появился стол. А когда мы начали репетировать, я сказал актерам, что они могут взять с этого стола все, что им по ходу репетиций понадобится. И они из этой кучи на ходу что‑то вытаскивали, с чем‑то пробовали взаимодействовать. Чем ближе мы были к премьере, тем больше предметов они брали. А прямо перед премьерой мы убрали со стола все, чем артисты не воспользовались. Кстати, всю одежду в этом спектакле, включая одежду сцены (сцена состоит из одежды), тоже принесли горожане.
— Олег Ермолаев, актер этого спектакля и худрук театра «Поиск», мне рассказывал, что этот спектакль ездит все время. И это хорошо, потому что его тяжело хранить в театре, много места занимает. Это же удивительный театр — в нем очень мало места, все делают все, Олег сам участвует в производстве декораций, я видела, как он что‑то пилил, в довершении всего — рядом со зданием помойка. И такой результат у театра. Это что‑то фееричное.
— Ничего фееричного в этом не вижу. Так много где в России.
— Сейчас весь театральный и нетеатральный мир обсуждает заключение в СИЗО режиссерки Жени Беркович и драматурга Светланы Петрийчук. Когда в суде читали список поручителей, я обратила внимание, что за обеих поручились два человека — вы и Ксения Собчак. Мне кажется, это достаточно смелый поступок.
— Я просто лично знаю обеих. Я очень долго руководил драматургическим конкурсом «Ремарка», который я и создал. Света Петрийчук участвовала в этом конкурсе, мы очень часто встречались и обсуждали ее пьесы, в том числе и эту. Женю Беркович я знаю много лет. Это два абсолютно порядочных человека.
Что значит «смелый поступок»? Это всего лишь личное поручительство. Я поручился своими деньгами, которых у меня не так много, что человек не скроется от следствия, не уедет никуда из города, если его не будут держать в клетке. Что в этом смелого? Я хорошо знаю их обеих, и если они что‑то обещают, то они это выполняют. И всё.
— В новое здание вы переехали в середине сезона. А как вы планируете жизнь в театре — сезонами, от переезда и дальше? Что дальше ждать?
— Следующие планы. Мы их озвучим, но не сейчас. Потому что пока я не могу сказать, что мы ударили по рукам со всеми режиссёрами. Сейчас горизонт планирования, к сожалению, очень приблизился к нам. Он слишком короткий. Но планы грандиозные. Конечно, мы продолжим выполнять нашу миссию, о которой мы всегда говорим. И найдем чем удивить московских театралов.
— Если своими словами эту миссию проговорить: не официально, а как вы формулируете эту миссию для себя?
— Хоть официально, хоть не официально — звучит одинаково: «Шалом» — это еврейский театр для всех национальностей, который говорит о толерантности, добрососедстве и занимается профилактикой фашизма и насилия.
