Стоит ли читать «Дом листьев» Марка Данилевского?

Марк Z. Данилевский (что скрывает литера Z, никто до сих пор не разгадал) родился в семье подпольщика, узника трудового лагеря и авангардного режиссера Tадеуша Дaнилевского. Окончив Йель, Марк получил кинематографическое образование, поработал на съемках документалки «Деррида» и писал в стол безумные повести о тиграх без начала и конца. А потом появился «Дом листьев».

За десять лет, которые он сочинял (вернее будет сказать «строил») книгу, отец умер, сестра и редактор Анне Декатур Данилевская стала рок-звездой по имени Poe, а сам Марк нанял агентом дзюдоиста Уоррена Фрейзера и стал пугать издателей фолиантом в несколько сотен страниц. После тридцати двух отказов «Дом листьев» вышел-таки небольшим тиражом в издательстве Pantheon.

О принципиальности Данилевского среди издателей ходят легенды. Для того чтобы книга выглядела именно так, как он ее задумал, Марк поселился рядом с офисом Pantheon и несколько недель по пятнадцать часов в день руководил версткой. Когда редактор попросил Данилевского сократить многостраничный перечень имен в середине романа, тот в отместку увеличил список вдвое.

Как и бывает с подобными дебютами, успех не мог предсказать никто. Несмотря на сложность и непривычность, роман полюбился и читателям, и критикам. Только на родине его допечатывали полсотни раз, и шестнадцать лет спустя он продолжает переводиться — теперь и на русский язык.

Второй роман Данилевского «Только революции» (или, точнее, «Перевороты») — о двух тинейджерах, которые не взрослеют уже две сотни лет, — вызвал меньший ажиотаж, но был номинирован на Национальную книжную премию. В пару к нему вышла новелла о призраках «Пятидесятилетний меч», замаскированная под детскую книгу. Наконец, сейчас Данилевский пишет двадцатисемитомную (четвертый том выйдет в следующем году) эпопею «Фамильяр» об одном дне из жизни двенадцатилетней девочки-эпилептика, которая приносит домой очень странного котенка.

Все книги Данилевского объединяет непривычная форма. Это эргодическая литература, требующая от читателя активного участия в создании текста. Там, где одни авторы держатся линейной структуры, а другие изобретают нелинейную, Данилевский (вслед за Набоковым, Борхесом, Павичем) оставляет нас с чемоданом деталей и инструментов и вдобавок прикладывает шифровку, позволяющую найти инструкцию по сборке — или то, что автор выдает за инструкцию. Одних читателей эта запутанность отпугивает, зато других вовлекает так сильно, как никакой традиционный нарратив по своей природе не способен.

Татуировщик Джонни Труэнт находит в квартире недавно умершего слепца Дзампано (поклон Борхесу, разумеется) рукопись академического труда о фильме «Пленка Нэвидсона» — то ли пугающей документалки, то ли искусной подделки в духе «Ведьм из Блэр». Автор фильма, фотограф Уилл Нэвидсон, заселяется с семьей в новый дом. Вскоре дом начинает чудить. В стенах обнаруживаются неучтенные двери, а внутреннее пространство оказывается заметно больше, чем должно быть. Появляется коридор, ведущий к лабиринту, вырастает бесконечная спиральная лестница, стены меняются местами, и повсюду слышится тихое рычание. Все это Уилл старательно снимает на камеры, пока реальность вокруг трещит по швам.

Собственно, текст романа — смесь фрагментов этой рукописи, описания фильма, не слишком достоверных заметок Труэнта, писем его сумасшедшей матери, фотографий, стихов, интервью (Данилевский втискивает в сюжет Стивена Кинга, Хантера Томпсона, Стэнли Кубрика и собственную сестру), тысяч комментариев, сносок и дополнений. Поименованные и безымянные рассказчики погружаются в историю дома и в собственное безумие, изобретают коды, спорят друг с другом, врут, юлят и все больше запутывают читателя.

Даже в мире, где авторы и режиссеры ломают четвертую стену по дюжине раз за произведение, «Дом листьев» умудряется отличиться: Данилевский стены ломает, перестраивает, растягивает. Художественный прием превращается в сюжетный механизм, персонажи вторгаются в мир читателя, а читатель втягивается внутрь книги.

Киношник Данилевский, однако, не ограничивается базовыми навыками рассказчика. В ход идет все, что попадает под руку: разные шрифты помогают отличить повествователей, вспышки цвета озаряют текст, опечатки, типографский брак, межбуквенные интервалы несут свой смысл. Что-то подобное мы видели в романах Джонатана Сафрана Фоера, но Данилевский двигается гораздо дальше.

Прочитать роман от корки до корки, в принципе, можно, но устройство книги склоняет к другой стратегии. Сам процесс чтения здесь превращается в поиск: подобно Уиллу, беспорядочно плутающему в лабиринте, и Джонни, заблудившемуся в «Пленке Нэвидсона», читатель вынужден прокладывать сквозь текст свой путь и надеяться, что в конце его ждет выход, а не минотавр.

Осилить «Дом листьев» действительно непросто — и дело не в чрезмерной изощренности сюжета. Данилевский работает с известными схемами, выбирает хоженые тропы, но смотрит на них совсем под другим углом, разворачивая перед читателем неожиданные измерения. Тут и возникает сложность: для чтения «Дома листьев» приходится вырабатывать новые навыки, отращивать иные органы восприятия, понимать правила этой игры и учиться им следовать.

Многие обвиняют автора в формализме — как будто это что-то плохое. Действительно, легко увлечься распутыванием узлов и разгадыванием загадок, забыв о сюжете. Однако «Дом листьев» — не просто сборник задач, но и размышление об этике творца (Уилл Нэвидсон частично списан с фотографа Кевина Картера, и история любви, и пародия на академические исследования. Впрочем, и на самом поверхностном уровне — экзистенциального хоррора — роман работает безукоризненно. Данилевского сравнивают с Дэвидом Фостером Уоллесом и Томасом Пинчоном, но «Дом листьев» — это скорее набоковский «Бледный огонь» полвека спустя; книга, которая знает чем удивить и использует каждую возможность на полную катушку.