Выставки в Москве

Вещный двигатель: 5 предметов из эмигрантской жизни Иосифа Бродского

18 сентября 2024 в 12:10
«Суть жизни все-таки в вещах», — писал Иосиф Бродский в 1970 году. На выставке «Место не хуже любого», проходящей при поддержке Сбера, вещей немало — от любимых картин поэта до загадочной настольной рыбины. Рассказываем о нескольких предметах, которые можно увидеть в Еврейском музее и центре толерантности.

Промокод DAILYART на сайте Afisha.ru дает скидку 15% на первую покупку билетов на выставки.

Кружка

На этой кружке, принадлежавшей Бродскому, — эмблема Мичиганского университета. Именно там вскоре после эмиграции в США поэт стал читать лекции по русской поэзии, вести семинары по переводу и творческому письму. Бродский очень любил университетский городок Энн-Арбор и называл его лучшим местом в своей жизни.

Именно перед выпускниками Мичиганского университета он произнес в 1988 году одну из самых известных своих речей:

«Уже и сейчас нас слишком много, и очень скоро будет много больше. Это карабканье на место под солнцем обязательно происходит за счет других, которые не станут карабкаться. То, что вам приходится наступать кому‑то на ноги, не означает, что вы должны стоять на их плечах».

Пишущая машинка

Сверхлегкая пишущая машинка Hermès Rocket была одной из самых популярных в мире. На ней печатали Уильям Берроуз, Филип К.Дик и даже создатель «Симпсонов» Мэтт Грейнинг. В доноутбучную эпоху устройства этой марки особенно ценились за их портативность и надежность — Эрнест Хемингуэй не расставался с верной Hermès Baby даже на войне. Стук легендарной машинки слышен и в стихах Иосифа Бродского:

Стучит машинка. Вот и все, дружок.
В окно летит ноябрьский снежок,
фонарь висячий на углу кадит,
вечерней службы колокол гудит,
шаги моих прохожих замело.
Стучит машинка. Шествие прошло.

Картина Франческо Гварди

Площадь Сан-Марко была одним из любимых мест Бродского в Венеции — а может, и в мире. В «Набережной неисцелимых» поэт рассказывал, что полюбил ее еще до эмиграции, когда друг принес ему «растрепанный номер журнала „Лайф“ с потрясающим цветным снимком Сан-Марко в снегу». Прошли годы, и Бродский уже сам смог прогуляться по ней, заглянуть в легендарное кафе «Флориан» (оно и сейчас открыто и всех нас переживет), а потом дойти до траттории «Алла Риветта», где непременно перекусить бутербродиками чикетти. Неслучайно одним из любимых его художников был Франческо Гварди, последний выдающийся мастер итальянской ведуты — ключевого для Венеции жанра городского пейзажа.

Ночь на Сан-Марко. Прохожий с мятым
лицом, сравнимым во тьме со снятым
с безымянного пальца кольцом, грызя
ноготь, смотрит, объят покоем,
в то «никуда», задержаться в коем
мысли можно, зрачку — нельзя.

Рыба

Где бы ни приходилось Бродскому оборудовать свой новый кабинет, он заполнял пространство маленькими вещами — фотографиями, репродукциями картин, плакатами, календариками. Они покрывали стол, были развешаны по стенам, стояли на полках — а какие‑нибудь бумаги можно было поместить в этот итальянский держатель в виде карпа.

Образ рыбы играл особую роль в творчестве Бродского. Дело и в том, что именно рыба считается символом Христа, и в любви к Венеции, которую Бродский называл «городом рыб, как пойманных, так и плавающих на воле», и в размышлениях «о той самой рыбе, из которой возникла наша цивилизация» («Была ли рыба счастлива, другой вопрос»). И, конечно, рыбы в его творчестве оказывались метафорами человека, который тоже ищет, где лучше:

Рыбы зимой живут.
Рыбы жуют кислород.
Рыбы зимой плывут,
задевая глазами
лед.
Туда.
Где глубже.
Где море.
Рыбы.
Рыбы.
Рыбы.
Рыбы плывут зимой.
Рыбы хотят выплыть.

«Часть речи»

Сборник «Часть речи», как и многие другие выдающиеся русскоязычные книги, впервые был опубликован не на родине, а в американском издательстве «Ардис». В него вошли стихотворения, написанные в последние месяцы до вынужденного отъезда из России и в первые годы эмиграции. По словам друга и биографа Льва Лосева, сам Бродский считал цикл «Часть речи» своим главным достижением семидесятых годов.

Оттенок синего цвета, которым были оформлены канонические ардисовские сборники, Бродский называл Augusta blue — «авгýстовский синий». Дело в том, что впервые он появился на обложке книги «Новые стансы к Августе». Цвет так полюбился поэту, что вскоре после получения Нобелевской премии Бродский позвонил домой своему издателю Карлу Профферу и попросил все обложки сделать именно такими.

Свобода —
это когда забываешь отчество у тирана,
а слюна во рту слаще халвы Шираза,
и, хотя твой мозг перекручен, как рог барана,
ничего не каплет из голубого глаза.

Расскажите друзьям