Толстой, Чайковский, Чехов, Эйзенштейн, Пажитнов — так, если по справедливости, должен выглядеть список людей из России, сильнее всего повлиявших на мировую культуру. Но последняя фамилия выбивается, выглядит как будто не вполне уместной. Может, дело в том, что Алексей Пажитнов еще не стал памятником: он жив-здоров и отмечает сегодня семидесятилетие. Может, в том, что список его ключевых достижений состоит из одной-единственной строчки, а не многих томов. Но скорее всего, в том, что видеоигры по-прежнему считаются не вполне полноразмерным культурным феноменом, а какой‑то дурацкой забавой, не чета «настоящему искусству».
И это страшно несправедливо.
Давайте на минутку отвлечемся от таких абстрактных вещей, как «художественная ценность», и попробуем оценить воздействие на человечество в количественных параметрах. Не все любители кино смотрели «Броненосец „Потемкин“» — но многие узнают эпизод с Потемкинской лестницей (не в последнюю очередь потому, что он неоднократно копировался и пародировался). Не все иностранцы смогут произнести фамилию Чайковского, но почти любой сможет напеть какую‑нибудь мелодию из «Щелкунчика» — эти композиции стали частью мирового рождественского канона. Но «Тетрис» здесь кладет на лопатки всех. Попробуйте найти человека, который сидел за компьютером или держал в руках сотовый телефон — и при этом ни разу не запускал одну из версий игры Пажитнова. Таких людей не то что нет, но их так мало, что они кажутся редким исключением.
В игре нет никакого сюжета: разноцветные детали, собранные из четырех сегментов, падают в прозрачный стакан, потом падают все быстрее, а потом стакан заполняется — и игра заканчивается.
За сорок лет с момента первого запуска «Тетриса» на компьютере «Электроника-60»
«Тетрис» на компьютере «Электроника-60». ©TetrisWiki появились тысячи восхитительных игр — но не факт, что хотя бы одна была настолько гениальна в своей простоте. И уж точно ни одна не претендует на то, чтобы сорок лет спустя об истории ее создания снимали фильмы с Тэроном Эджертоном и Никитой Ефремовым.
Сила «Тетриса» — в прямом воздействии на эмоции. Каждый, кто играл в него хотя бы полчаса, знает невыносимую фрустрацию, которую испытываешь, когда не успеваешь повернуть треклятый косой блок и он застревает посреди экрана. Любой помнит и радостное удовлетворение при виде вовремя появившейся прямой детали: стоит верно направить ее, и сразу четыре строки со звоном растворяются в пустоте, расчищая пространство для еще нескольких минут игры. И уж точно многие помнят желание после проигрыша поскорее начать заново: уж в этот-то раз вы наверняка продержитесь дольше. И то, что выиграть нельзя, ничуть не мешает: удовольствие от «Тетриса» — в самом процессе.
Это удивительное прямое подключение к эмоциям — не просто фигура речи. «Тетрис» проник в наш мозг глубже, чем почти любое другое произведение культуры. «В свое время я была помешана на тетрисе (закрывая глаза, я видела, как фигуры идеально подходят друг другу, ха-ха)», — вспоминает писательница Ннеди Окорафор. Это не просто ее личное впечатление: сотни тысяч игроков по всему миру испытывают подобные видения в обычной жизни. Конечно, феномен работает с любой деятельностью, которой человек занимается достаточно активно, — но именно творению Пажитнова столько людей посвящает столько времени и сил, что феномен называют «эффектом тетриса».
Но есть и более серьезные последствия невинной игры. Некоторые исследования показывают, что пациенты, проходящие терапию в связи с полученным в бою ПТСР, демонстрируют меньше симптомов тревожности и депрессии, если проводят 60 минут в день за составлением виртуальных кирпичиков в линии. Причины этой корреляции и долговременность эффекта еще требуют изучения, но уже понятно: простая с виду игра не просто увлекательна — она по-особенному взаимодействует с нашим мозгом, причем это взаимодействие может быть положительным.
«Тетрис» — одновременно и глобальный феномен, и столь же русский, сколь и «Война и мир» или полет Гагарина. На родине, в стандартизированной стране панельных домов, от «Тетриса» еще и веет чем‑то родным. «…звезды продолжали выключаться, а затем вообще стало темно, и только окна домов в темноте как тетрис», — говорит героиня пьесы братьев Дурненковых «Культурный слой», превращая игру в поэтическую метафору. А создатели игры PNLK предлагают вместо абстрактных блоков складывать на экране панельки. Причем обнаруживается, что одинаковые дома вовсе не одинаковы: в каждом городе у них свой образ. Вряд ли Пажитнов вкладывал в свое творение такой смысл, но «Тетрис» оказался игрой, идеально демонстрирующей поэзию постсоветской обыденности, которая оказалась понятна всему миру.
Ярче всего глобальность феномена демонстрирует главная музыкальная тема игры. Удалая песня «Коробейники» на стихи Николая Некрасова появилась в конце XIX века; в 1989 году японец Хирокадзу Танака написал на ее основе музыкальное сопровождение для «Тетриса» — и уже его версию семплируют Gucci Mane, Flying Lotus и (в саундтреке к недавнему фильму) кей-поп-группа Aespa. С легкой руки Пажитнова и его японских коллег восьмибитная версия песни про полным-полну коробочку стала одним из самых узнаваемых символов России в мире. Это, конечно, клюква и экзотизация, но все же «Тетрис» — далеко не худшая вещь, созданная в России, и уж точно не та, которой стоит стыдиться. Почти все лучшее, что дала миру Россия, — объекты культуры, и нет причин, по которым «Тетрис» не заслуживает занимать свое место рядом с «Вишневым садом» и «Черным квадратом».
