«Буду делать вот этот отбитый материал»: как работают творческие театральные лаборатории

Театральная лаборатория в том виде, в котором мы знаем ее сегодня, появилась на рубеже 1990-х и 2000-х, ее создатель и крестный отец всех молодых (и не очень) режиссеров нашей страны — театровед Олег Лоевский.

Двадцать лет назад ощущалась острая нехватка кадров в регионах: выпускники театральных вузов в провинцию ехать не хотели, ждали предложений в Москве. Стоит ли говорить, что дожидались не все и поэтому ушли из профессии. Лоевский made региональный театр great again: придумал привозить выпускников московских и питерских режфаков на 5–7 дней в провинциальные театры. С тех пор эталонная лаборатория устроена так: режиссеры прибывают, и на неделю все службы театра работают над созданием трех-четырех эскизов спектаклей. В условиях предельного стресса и максимальной мобилизации нередко получается неожиданно захватывающий результат. В дальнейшем эскизы либо дорабатываются до полноценных постановок и входят в репертуар, либо театр приглашает понравившегося режиссера для работы над другим материалом. За лабораторную неделю успевает сложиться (или не сложиться) коммуникация между театром и постановщиком, и становится ясно, насколько они интересны друг другу в художественном отношении. Порой таким образом театры находят себе даже главных режиссеров и худруков.

В последние несколько лет наблюдается новый тренд: лабораторным движением заразились и столичные театры. Безусловно, как разовые явления они и тут существовали давно, но теперь они проходят здесь на регулярной основе, и именно благодаря им все большее количество театров знакомится с новыми режиссерами. Постоянно практикуют проведение лабораторий МХТ им. Чехова, Театр им. Маяковского, РАМТ, Театр им. Ермоловой, Театр на Таганке, Александринский театр, Театр на Васильевском, «Суббота».

Если еще недавно у молодых режиссеров была возможность войти в крупные столичные театры только через регионы — нужно было зарекомендовать себя постановками на провинциальных сценах, войти в шорт- или лонг-лист «Золотой маски», чтобы театральная общественность тебя признала и заметила, — то теперь как таковой «золотомасочный» смотр отсутствует. Полной картины того, что происходит в стране театральной, нет ни у кого, а значит, и театры растеряны: кого приглашать и как ориентироваться среди новых имен — неизвестно. Решением стали лаборатории — безопасный, дешевый и быстрый способ найти своего режиссера.

«В театре сейчас по понятным причинам дефицит кадров, а значит, ставка идет на молодых режиссеров. Для Александринки лаборатории всегда были свойственны: при Валерии Фокине (президент Александринского театра. — Прим. ред.) они проходили довольно часто, и многие режиссеры в них участвовали, а потом получали шанс поставить спектакль».

«Мы выпускаем пять премьер за сезон: две из них — это спектакли большой формы, которые ставят мастера или те, кто давно в профессии. Соответственно, молодым режиссерам мы можем дать возможность выпустить одну-две работы за сезон, и эти премьеры должны органично встать в репертуар. Мы понимаем, что в Александринском театре актеры работали со многими большими режиссерами, и важно, чтобы молодой режиссер не потерялся в общении с нашими артистами и смог сделать то, что хочет на самом деле. Лабораторный этап позволяет ближе рассмотреть человека, понять его возможности, разглядеть, какой он в общении. Думаю, такие цели при проведении лабораторий не только у нас, но и у других крупных театров».

Лаба («лаборатория» на театральном) в Александринском театре станет первой в серии четырех лабораторий в этом году. Стать участником может любой желающий, нужно только подать заявку и пройти отбор. Если чаще всего тематика лаборатории задается материалом, то Александринка решила тематизировать свои лаборатории с помощью ресурсов: будут использовать кинотехнологии, различные площадки вне театра. Например, гостиницу «Астория» и Русский музей, а также нейросети и другие последние разработки. В ближайшем блоке представлены три эскиза: «Шлюк и Яу» по пьесе Герхарта Гауптмана режиссера Кирилла Сбитнева, «Бездна» по рассказу Леонида Андреева в постановке Александра Чеботарева и «Ухо» по мотивам фильма Карела Кахини и Яна Прохазки режиссера Кирилла Демидова.

С февраля 2022 года театральный ландшафт сильно изменился: многие крупные режиссеры уехали, а театры стали активно искать им замену среди нового поколения. С тех пор уже сформировался мощный пул молодой режиссуры, зашедший в столичные театры во многом благодаря лабораторному движению. Среди таких режиссеров — Филипп Гуревич и Саша Золотовицкий: на их счету спектакли в МХТ, Театре Наций, РАМТе, «Шаломе» и других московских театрах.

«Мне кажется, что это секрет Полишинеля: для 22-летнего режиссера, если он не супермегагений, нет вариантов поставить спектакль, кроме как с лабораторией. Поэтому года два назад, когда я только выпустился, для меня это был шанс заявить о себе, сказать: я существую. Это было классно, хотя за последнее время я изменил свое отношение к лабораторному процессу. Волею судеб я смог позволить себе меньше выбирать лаборатории, а больше залетать в театр со своими идеями».

«Получается, что какие‑то безумные вещи я могу проверить только в лаборатории. Кроме того, лаборатория — это тренинг и в хорошем смысле возвращение в студенчество, когда за неделю нужно сделать что‑то удобоваримое, смотрибельное, осознанное. Это как ежедневная зарядка. Раз в два месяца съездить в какой‑то региональный или сходить в московский театр и сделать небольшой эскиз, просто чтобы не забывать: в подобном стрессовом режиме тоже можно работать».

«Формат лаборатории мне очень нравится. Я быстро придумываю, я люблю стрессовую ситуацию включенности, она открывает скрытые ресурсы, и я начинаю фантазировать. Это тренинг для режиссера, в особенности молодого: лаборатория тренирует способность объяснять артистам решение той или иной сцены, видения общего материала. Плюс режиссер учится быстрой коммуникации, увлечению собственной задумкой артистов, открытию в них каких‑то резервов. В московской лаборатории режиссер зачастую сталкивается с актерами, которым ***** [задаром] не нужна эта лаборатория, они все устали от жизни и думают, что они все уже Сары Бернар, Джеки Николсоны и Иннокентии Смоктуновские. Это важно перебороть».

Бок о бок с очевидными плюсами идут и минусы. Зачастую, кроме как через лабораторию, молодому режиссеру в крупные столичные театры не пробиться, а они начинают использовать лаборатории не как поле для сотворчества и эксперимента, а исключительно как кастинг. Возможность зайти в столичный театр с помощью лаборатории считается привилегией, поэтому режиссеры за работу получают условные суммы. В регионах лаборатории оплачиваются куда лучше.

«Если мы посмотрим на крупные государственные театры Петербурга (не уверена, что в Москве кардинально другая ситуация), то в процентном соотношении мы не увидим большого количества постановок молодых — или сравнительно молодых — режиссеров, если только они не ученики художественного руководителя или штатные артисты. Руководство театра, как правило, предпочитает не рисковать. Не могу предсказать, как пройдет лаборатория в Александринке, но чаще всего лаборатории играют роль кастингов. Это не поле эксперимента, а ярмарка. У молодых режиссеров наконец-то появляется шанс обратить на себя внимание и попасть в первую лигу: на малую сцену большого театра с более-менее конвенциональным материалом и с большой долей контроля со стороны ресурсодержателей».

Исключения есть: в некоторых крупных театрах, таких как Театр Наций, работают кураторы — специалисты, которые следят за актуальным положением дел, находят молодых режиссеров и дают им возможность ставить сначала на малых, а потом и на основных сценах. Доверенное лицо, театральный критик, который в курсе текущей ситуации в стране, — это одна из альтернатив лабораториям и возможность приглашать режиссеров к постановке, минуя этот этап.

«Есть необходимость апдейта театральных лабораторий. Меня часто спрашивают молодые коллеги: „Где ты находишь все эти лаборатории?“ А я мониторю десятки телеграм-каналов, чтобы знать, в каком театре что происходит. Я пишу бесконечные презентации, потому что сегодня это единственный шанс для режиссера поставить спектакль, что, на мой взгляд, нельзя считать нормой. Получается какая‑то погоня.

Я всегда привожу в пример профсоюз сценаристов в США: они вышли и остановили всю индустрию. Но бастовать — это не обязательно лезть на баррикады. Это тоже коммуникация, разговор. А у нас все живут по отлаженной системе двадцатилетней давности, и ведь многим не окей. Но кому ты это скажешь? Как что‑то изменить? Есть суперприятные, крутые лаборатории, но это редкость».

«Есть обратная сторона феномена лаборатории. Егор Перегудов (худрук Театра им. Маяковского. — Прим. ред.) говорит, и я отчасти с ним согласен, что принцип лабораторного мышления приучает к исключению поиска. То есть нужно принимать решение прямо сейчас, а это может быть поверхностный принцип, если ты его внутри себя не перерабатываешь. Это не дает нырнуть в материал глубже. Ты открываешь его теми же отмычками, которыми открываешь любой материал, и думаешь, что научился, набрал какое‑то количество отмычек и открываешь таким образом все двери. А это не всегда так. Ты должен уметь отказываться от своих решений. Во время лаборатории у тебя нет времени на отказ и сомнение».

«Меня беспокоит, и я уверен, что многих режиссеров нашего поколения волнует то же самое: ты начинаешь жить в лабораторном формате и как истинный зумер выпускаешь спектакли как рилсы. Ты учишься за шесть дней делать полтора часа сценического времени. Это, конечно, не очень хорошо. Иногда нужно и о Додине вспоминать! Но, с другой стороны, может, я не могу давать оценочного суждения этому явлению. Возможно, это просто признаки развития театра, когда ты работаешь в супермегабыстрых форматах, таких „фа-фа-фау“, как в кунг-фу, и все готово. И я часто думаю о том, что меня как режиссера уже не хватает на долгий период. Я все очень быстро делаю».