«Русские дикие» начинаются не с русских, и не с «диких», то есть не с художников-фовистов (название направления происходит от французского les fauves — «дикие звери», «хищники») и даже не с начала XX века. У входа на экспозицию посетители натыкаются на безымянную совместную работу Энди Уорхола и Жан-Мишеля Баскии — это единственная его картина, хранящаяся в государственном российском музее. Немецкие промышленники Петер и Ирене Людвиг в середине 1990-х подарили Русскому музею грандиозную коллекцию современного искусства, куда как раз и входило творение Баскии. К слову, за судьбу коллекции недавно переживали всем миром: картины вынесли из Мраморного дворца ради выставки «Жизнь замечательных собак», и появились слухи, что на свое законное место они не вернутся. Питерские музейщики поспешили успокоить: к концу года работы снова выставят, а пока Москва обрела Баскию до октября.
«Русским диким» он потребовался для создания атмосферы — чтобы зрители смогли испытать ту же бурю эмоций, что и посетители парижского Осеннего салона 1905 года, когда Матисс, Дерен и вся честная компания фовистов окончательно поставили крест на реалистической живописи.
Куратор выставки «Русские дикие»
«Без этой работы Баскии наш проект не получился бы настолько дерзким и острым. С одной стороны, это музейное искусство: хоть художник и жил не так далеко от нас, он уже стал классикой второй половины XX века. С другой стороны, Баския все еще провокационный, интригующий, неканоничный и очень индивидуалистический. Он дает заряд возмущения, необходимый, чтобы лучше прочувствовать фовизм. Кроме того, эта вещь созвучна нашим героям в их высокой степени индивидуальности, эмоциональности и открытости».
Как Матисс с Дереном провели лето (и придумали фовизм)
Фовисты остались в истории искусства «дикими» из‑за дурацкого возгласа арт-критика Луи Вокселя. В 1905 году на Осеннем салоне в Париже в одном зале собрали полотна художников-новаторов, между которыми затесалась скульптура Альбера Марке, стилизованная под Возрождение.
Фовисты еще много чего не делали: не писали манифестов, не публиковали программных статей и не имели однозначного лидера. Впрочем, первым среди равных все же признавали Матисса, благо он был старше и известнее друзей.
Лето того же 1905 года Анри Матисс и Андре Дерен провели в курортном городке Коллиур (Кольюр) на границе Испании и Франции. Оба искали новый художественный язык. За тридцать лет до того импрессионисты доказали миру, что живописи не обязательно быть реалистичной. К первому десятилетию XX века Моне и Ренуар забронзовели. Звезды Ван Гога, Гогена и Сезанна еще ярко сверкали, но первые два художника успели умереть, а Сезанн жил в уединении на юге Франции. Молодое поколение восхищалось наследием импрессионистов и их последователей, но хотело создать что‑то свое. Тем летом Матисс и Дерен полностью отдались порыву «я художник — я так вижу», поставив во главу угла собственные эмоции, темперамент и… цвет. Перспектива перестала иметь значение, фигуры изображались схематично, краски обрели яркость. Эта высочайшая степень свободы и возмущала критиков.
В Музее русского импрессионизма для работ французских фовистов остроумно соорудили специальную «клетку для диких». Кстати, на выставку попала знаковая вещь — «Просушка парусов» Андре Дерена, некогда представленная на том самом скандальном Салоне 1905 года. Картину привез в Россию Иван Морозов. Исследовательница жизни крупнейших русских коллекционеров и автор книги «Братья Морозовы» Наталия Семенова до сих пор удивляется этой его покупке. Иван был крайне осторожен в выборе работ для коллекции, обычно приобретал импрессионистов, но, кажется, в моменте понял: искусство становится другим.
Кем были «русские дикие»
Несмотря на название, «Русские дикие» посвящены не только фовизму, но и в целом бурным исканиям художников, подстегиваемых происходящими переменами. Куратор выставки со стороны Пушкинского музея Илья Доронченков удачно замечает: «Тут мы наблюдаем рождение русского авангарда из духа французского фовизма».
Как в начале XX века художественные направления развивались параллельно (Коровин и Кандинский были современниками, что плохо укладывается в голове), так в Музее русского импрессионизма соседствуют совсем не похожие друг на друга работы — подчас одних и тех же авторов, но из разных времен.
Почти все будущие авангардисты прошли через период «дикого» импрессионизма. Например, поэт, художник, иллюстратор и по совместительству отец русского футуризма Давид Бурлюк писал вполне импрессионистские пейзажи, хотя по яркости красок приближался к тому же Матиссу. Художник-самоучка Николай Кульбин синтезировал в своем творчестве импрессионизм, футуризм и чисто декоративный стиль, выдавая совершенно новаторскую живопись. Даже не удивляет, что современники называли его сумасшедшим доктором (прежде чем взяться за кисть, Кульбин сделал успешную медицинскую карьеру).
Матисс и компания влияли даже на тех, кто подобный эффект категорически отрицал. Отнесенный к «диким» символистам Мартирос Сарьян говорил об этом прямым текстом — только его натюрморты по вольности обращения с формой и яркости красок громко кричат об обратном.
Куратор выставки «Русские дикие»
«В десятые годы XX века в русском искусстве все развивалось очень быстро. Художники понимали, что отстают. Еще со времен Петра I между нами и европейцами существовала историческая дистанция. Петр ввел европейскую живопись в моду, но мы все время немножко тормозили. К XX веку уже хотелось заявить о лидерстве, показать свое первенство, ведь мы говорим об очень амбициозных художниках. Они не могли признаться, что идут за кем‑то, для них это было категорически невозможно. Поэтому та же Гончарова „отряхивала пепел Запада со своих ступней“, но в реальности следовала за Матиссом, Ван Гогом и Гогеном».
Отцы и матери авангарда
Большую часть пространства выставки отдали прародителям отечественного авангарда — неопримитивистам. Пока французские фовисты искали вдохновение в первобытных — по их мнению — культурах народов Африки и Полинезии, Михаил Ларионов и Наталья Гончарова увлекались народным искусством и русским лубком. Неопримитивисты обращались к детскому восприятию мира, воспроизводили простые образы и параллельно раздавали многочисленные «пощечины общественному вкусу».
Объединение художников «Бубновый валет», чьи работы в изобилии представлены в Музее русского импрессионизма, уже на уровне названия было провокацией. Само словосочетание «бубновый валет» рождало у современников криминальные ассоциации: «бубновыми тузами» в дореволюционной России называли каторжников, а банда аферистов «Клуб червонных валетов» была известна на всю страну.
Подход главного «валета» Петра Кончаловского к изображению собственных детей шокировал публику на первой же выставке. «Наташа на стуле» — это не милый открыточный портрет дочки, а тревожная картина в характерной матиссовской палитре. Работы Натальи Гончаровой и Аристарха Лентулова на религиозные темы выносили с той же экспозиции со скандалом. Впрочем, Гончарова и Ларионов вскоре и сами разругались с художниками движения и организовали новую группу — «Ослиный хвост».
В компанию «русских диких» неожиданно попал стопроцентный норвежец Кристиан Корнелиус Крон. Уроженец города Бергена одно время учился в петербургской мастерской Репина, жил в Мюнхене и Париже, но в конце концов перебрался в Киев. Крон активно выставлялся с участниками «Бубнового валета» и, как многие соратники, явно находился под влиянием Матисса. Кстати, именно этот подзабытый к XXI веку художник написал самый растиражированный портрет
Кристиан Корнелиус Крон. Портрет Сергея Щукина, 1915 © Государственный Эрмитаж главного российского собирателя французских фовистов — Сергея Щукина.
Красноречивую точку в экспозиции ставит «Портрет брата Давида с мандолиной» Марка Шагала. Пикассо однажды сказал: «Когда Матисс умрет, Шагал останется единственным художником, который понимает, что такое цвет на самом деле».
Куратор выставки «Русские дикие»
«Даже если вы смотрите на картины и думаете, что сможете так же, — на самом деле нет, не сможете. Это действительно было новое искусство, к которому неприменимы традиционные оценки качества. Исторически сложилось, что в нашей стране мы не успели осмыслить русский авангард и его достижения. Гайки закрутили быстро и почти сто лет нас учили тому, что настоящее искусство — это когда вы хотите достать с картины яблоко и съесть. Мы ищем в картине светотень, глубину, реалистичность и натуроподобие. А художники, которых мы показываем сегодня, совершенно не про это, и подходить к ним нужно по-другому — не разумом, а сердцем. Попытаться прочувствовать эти эмоции, примерить на себя. Авангард тогда перестает быть непонятным и страшным. На самом деле авангард простой — нужно только смотреть сердцем».
Выставка «Русские дикие» открыта в Музее русского импрессионизма до 28 сентября.
