Как только я услышала, что вот-вот появится двенадцатичасовой спектакль-турпоход в ад, чистилище и рай, в течение которого нужно долго идти по ночному лесу, мало спать, много мокнуть и страдать, я решила, что буду там всенепременно. Так же решили еще двадцать девять рандомных человек. Спектакль, пророчащий муки с последующим искуплением, — задача, лежащая за пределами привычного театрального инструментария. Как превратить страницы главной средневековой поэмы в экзистенциальный опыт — вопрос, ответ на который находится в области перформативного искусства. Очевидно, что здесь надо не только играть, но в первую очередь быть, а главное, провоцировать своего зрителя быть с особенной интенсивностью. Этим и занялись создатели «Божественной комедии» в Фомихе.
Сельский театр в Фомихе создан московской театральной компанией «Эскизы в пространстве», основатели которой — Дмитрий Мышкин, Ирина Михейшина и Дмитрий Максименков. В 2020 году они приобрели дом в селе Фомиха Владимирской области и организовали в нем свою летнюю резиденцию. Сейчас это несколько зданий, где команда одновременно и живет, и создает новые работы. В Сельский театр можно приехать как на отдельный спектакль, так и в творческую резиденцию: пожить на берегу Нерли с классной командой и, возможно, сотворить свое произведение искусства.
Мы встретились на закате у «ГЭС на Нерли» — пространства под Суздалем, ставшего культовым благодаря «Мира Центру». Нас встречал черный уазик и трое молчаливых человек в изысканных и лаконичных черных костюмах и венках из полевых цветов. Они изъяли у нас телефоны на ближайшие двенадцать часов, пообещав, что вернут на рассвете после окончания спектакля, и услужливо предложили подвезти наши вещи к месту ночевки — на порог чистилища, где при хорошем раскладе мы окажемся примерно к полуночи.
Да и отсутствие телефонов очень объяснимо: если уж и переживать метафизический опыт, то не отвлекаясь и с полным погружением. К тому же вряд ли можно фотографировать и спойлерить секреты ада и рая тем, кто там еще по разным причинам не бывал.
Начало пути пролегало через поле. Минут через двадцать мы дошли до накрытого стола: копченая рыба, вареная картошка и яйца, помидоры и лук, гулко звучащий голос, мрачно зачитывающий на итальянском фрагменты из поэмы Данте и появляющийся из ниоткуда Вергилий. Вергилий оказался дантоведом Евгением Добровым, который обещал сопровождать нас на протяжении всего пути и пояснять происходящее. Он же был камертоном воли и интеллекта, превозмогающим тяготы. Еще через пятнадцать минут начался дождь, и мы отправились на переправу.
Через Стикс предстояло переплывать, стоя на плоту, под довольно-таки обильным дождем, потоки текли с непроницаемых для воды и страданий перформеров, Харон отчаянно цеплялся за кусты, чтобы справиться с течением и совладать с разрядившимся электрическим мотором, а стоик-дантовед Евгений Добров невозмутимо повествовал об архитектонике произведения Данте и его ада и пророчил нам скорое и неизбежное прибытие в лимб. В какой‑то момент казалось, что части из нас путь в ад закрыт, но Харон и его коллеги — настоящие профессионалы, поэтому они быстро выудили из кустов запасной мотор, и через десять минут мы уже все оказались в пункте назначения.
В ближайшие несколько часов (можно лишь предположить, сколько это длилось, ведь телефонов вместе с часами у нас не было) мы бродили по «сумрачному лесу», а в непосредственной близости от нас скользили души — обитатели девяти кругов ада. В поэме Данте очень подробно изложено, кто, как и за какие грехи на каком этаже этой воронки страдает. Например, третий круг, в котором заключены чревоугодники, выглядит так:
Я в третьем круге, там, где дождь струится
Проклятый, вечный, грузный, ледяной;
Всегда такой же, он все так же длится.
Тяжелый град и снег, и мокрый гной
Пронизывают воздух непроглядный;
Земля смердит под жидкой пеленой.
Трехзевый Цербер, хищный и громадный,
Собачьим лаем лает на народ,
Который вязнет в этой топи смрадной.
Создатели спектакля не ставили задачи досконально воспроизвести описанное Данте Алигьери, они дали себе свободу придумать собственные художественные образы, которые на фоне повествования Евгения-Вергилия складывались в многослойный метатекст. Как известно, Данте заселил загробный мир огромным количеством селебритис — в основном представителями Древней Греции и Рима, но также и своими современниками. Среди них оказались Аристотель, Еврипид, Паоло и Франческа, Брут, Иуда, различные правители и папы римские. Авторы спектакля тоже позволили себе пофантазировать.
Блудливые души извивались на деревьях в тщетных попытках дотронуться друг до друга; чревоугодники, лежа на мокрой земле, руками расковыривали арбузную плоть, поглощая мякоть. Сок стекал на их тела, уходил в землю, аппетит покидал нас, казалось, навсегда, как после просмотра фильма «Большая жратва» Марко Феррери. Гневными в пятом круге стали мы сами: двоих зрителей спровоцировали сражаться за денежное вознаграждение в размере стоимости билета, но обманули, и победитель ушел ни с чем. Разгневанным он, правда, не выглядел, да и батл в целом прошел очень миролюбиво.
Режиссер, актер
«Когда мы заряжали реквизит перед сценой с дымящимися гробами, было слышно, как в соседней деревне кто‑то очень громко поет песню Виктора Цоя „Кукушка“. Мы смеялись, что сейчас зрители придут и „солнце мое, взгляни на меня, моя ладонь превратилась в кулак“ тоже станет частью ада».
Через грязь, влагу, тьму мы наконец вышли к палаточному лагерю, развернутому на опушке под звездным небом и огромной луной. Все здесь, в этом чистилище, казалось признаком того, что мироздание наконец к нам благосклонно: стакан горячего чая, палатка и спальник, возможность снять с себя мокрые вещи и лечь. Нас ждал трехчасовой сон, и казалось, что ничего лучше и быть не может.
Но через пять минут стали доноситься нежные и пронзительные звуки колокольчиков, прорезающие холод. По лагерю бродили перформеры, теперь уже в белоснежных одеждах, и зазывали нас звоном своих музыкальных инструментов. Мы двинулись в путь: шли через поле, по кромке леса, а прямо перед нами вставало солнце. Неизвестно, кого именно Сельский театр пригласил в соавторы, но художник по свету и вся техническая команда сработала как надо: дождь, холод, а потом мягкое солнце и поблескивающие на траве роса и паутина появлялись точно по таймингу. Наше шествие, своеобразный крестный ход, тихо скользило через поле, перформеры негромко напевали, мгновенно стало тепло, и хотелось, чтобы это не заканчивалось никогда. Финалом шествия стал завтрак в поле, и на тот момент рай было сложно вообразить каким‑то другим.
Режиссер
«Когда мы начинали работать, сразу стало понятно, что с текстом Данте иметь дело трудно. Он сложно воспринимается ухом, и было совершенно непонятно, как его доносить. Из этой сложности концепция и родилась. Мне хотелось позвать настоящего человека-дантоведа и философа, чтобы он, как Вергилий, вводил нас в произведение Данте, чтобы это был человек, который может не просто сюжет пересказать, а раскроет смыслы и поразмышляет над контекстом. Решили параллельно поработать с другими текстами: мы взяли текст про справедливость из „Диалогов“ Платона, обратились к стихотворению „Таракан“ Николая Олейникова, тексту Казимира Малевича и его стихам. Поняли, что именно в аду будем работать с текстами, которые кажутся более понятными, которые мы чувствуем. А в раю не хотелось использовать никакие тексты, а просто петь. Поэтому там звучит только Аверинцев во время шествия».
Сила этого проекта в том, что авторы не стали застраивать театральный нарратив: создаваемые ими удивительной красоты образы лишь косвенно отражали происходящее в дантовском мире и заставляли каждого из участников загробного турпохода фантазировать на тему своих индивидуальных ада и рая. На первый план выходила перформативная составляющая: думать о визуале в отрыве от физической составляющей происходящего не представлялось возможным. Тяготы и лишения, типичные для похода в сложных погодных условиях, мгновенно вписывались в художественную рамку и становились частью контекста мучений, отраженного в мировом искусстве. Так твои мокрые штанины и чавкающие в ботинках носки обретали свое место в антологии человеческого страдания.
Режиссер, актер
«Эта работа для нас — не только спектакль, а гораздо больше. Здесь взаимодействуешь с такими категориями, как свет, тьма, вода, трава, земля. Это скорее ритуальное совместное действие. Я надеюсь, что для зрителя это был интересный опыт переживания, для артистов точно был. Мы в каком‑то смысле эти Данте в сумрачном лесу, которые пытаются ответить себе на вопросы перед своим кризисом среднего возраста: всем членам нашей команды около 35 лет. Поэтому для нас этот спектакль про самоидентификацию и поиск ответов».