Почему нужно читать Дэвида Фостера Уоллеса прямо сейчас?

Уоллес родился 21 февраля 1961 года в семье преподавателей (отец — философ, профессор Иллинойского университета, мать — преподаватель английского языка в Паркленд-колледже в Шампейне) и вырос в доме с огромной библиотекой. Его самое яркое впечатление из детства — родители, читающие друг другу вслух «Улисса» перед сном.

И в школе, и в университете Уоллес был круглым отличником, увлекался теннисом (отсюда бандана, ставшая фирменным знаком писателя) и философией Витгенштейна. Он даже не интересовался литературой, пока однажды в руки ему не попал пинчоновский «Выкрикивается лот 49». Книга так его поразила, что он переделал в роман свою дипломную работу по модальной логике. Дебют получил название «Метла системы» и в 1987 году вышел довольно большим тиражом в крупном нью-йоркском издательстве Viking Press. Книгу неплохо раскупали, критики сравнивали вундеркинда с Пинчоном, и не напрасно: «Метла системы», по сути, оммаж «Лоту 49»; Пинчон-лайт с аппендиксом в виде отсылок к Витгенштейну.

Окрыленный успехом, Уоллес взялся за сборник рассказов, но идею пришлось отложить из-за проблем со здоровьем: в 1988 году ему поставили диагноз «монополярная депрессия». Курс лечения не давал результатов, и однажды ночью Уоллес просто съел упаковку снотворного — ресторила. Его откачали, и так он (уже во второй раз) попал в психиатрическую клинику, где пережил несколько сеансов шоковой терапии. Сестра писателя рассказывала, что электрошок ненадолго повредил его кратковременную память. Когда она навещала его в клинике во время обеда, Дэвид растерянно смотрел на тарелку и спрашивал: «А как определить, какую рыбную палочку взять первой?»

Лечение помогло, но ненадолго — спустя год, в ноябре 1989-го, он снова вернулся в больничную палату: Уоллес сам позвонил другу и попросил отвезти его в клинику, потому что боялся, что «навредит себе». Как пишет биограф Д.Т.Макс, эти четыре недели ноября полностью изменили жизнь писателя: именно там, посещая собрания анонимных наркоманов, он почувствовал, что постепенно находит внутреннее равновесие. На сеансы Уоллес приходил с блокнотом и ручкой, сидел в углу и старательно записывал все, что говорили другие пациенты. Эти конспекты исповедей наркоманов, людей с поврежденной психикой, позже станут частью романа «Бесконечная шутка», работа над которым поможет Уоллесу выйти из депрессии — и войти в историю.

В одной из своих книг Уоллес заигрывал с метафорой пчелы: «Чтобы замереть, пчела должна двигаться очень быстро». Она отлично подходит для описания стиля самого Уоллеса — один из критиков очень метко назвал его noticing machine. И действительно, эта проза — череда бесконечных, многостраничных невротических перечислений и описаний. В обычной жизни мы замечаем только то, что, по нашему мнению, важно: парикмахер смотрит на прическу, стоматолог — на состояние зубов, портной — на одежду. В случае с Уоллесом все иначе — он, как борхесовский Фунес, фиксирует все сразу: движение, мурашки на коже, вздох, шрам на ключице, трещину на асфальте, ворсинки на ковре, поры на носу, капли конденсата на стакане с водой в жаркий день, пигментные пятна на внешней стороне ладони, засохший секрет конъюнктивы в уголке глаза, — его воображение всегда стоит в режиме макросьемки. В книгах Уоллеса есть описание варикозных вен на ногах незнакомки длиною в три абзаца и описание зевка — в два. Ему никогда не бывает достаточно одной метафоры — он слишком жаден, он выжимает из каждого предмета весь образный потенциал. Именно поэтому многие сцены в «Бесконечной шутке» кажутся многословными и избыточными и у читателя может возникнуть ощущение, что книга никуда не движется, что время как будто застыло и автор уже на протяжении трех страниц разглядывает одну и ту же мысль, подсвечивая ее с разных ракурсов. Литературный Плюшкин, коллекционер мелочей, Уоллес тащит в свою книгу все, что попадется под руку; он поглощен навязчивым желанием понять и систематизировать все вокруг и готов пожертвовать динамикой текста в угоду своей любви к детализации мира. Если вы прислушаетесь к прозе Уоллеса, то почувствуете: каждый образ здесь прописан так тщательно, что буквально жужжит от скрытой в нем энергии — как пчела, которая машет крыльями так быстро, что их не видно. Но если их не видно, это не значит, что их нет.

Главное, что нужно знать, открывая роман Уоллеса: словосочетание «Бесконечная шутка» здесь в некотором роде оксюморон — под обложкой вас, помимо прочего, ждет рассказ о том, что любое веселье конечно. В черновике книга называлась более красноречиво — «Неудавшееся развлечение», — но издатель отказался публиковать текст под таким заголовком, видимо, не желая давать критикам лишний повод для упражнений в остроумии.

Первые 200 страниц — это, на первый взгляд, хаотично смонтированная нарезка сцен, описаний и диалогов, которые сложно собрать в единую картину. Это звучит (и выглядит) нелепо: на всех литературных курсах будущих прозаиков учат тому, как важно правильно начать и завладеть вниманием читателя. Уоллес же, сам всю жизнь преподававший литературное мастерство, поступает с точностью до наоборот: он пишет текст, в котором первые двести-триста страниц героев нужно помечать закладками, чтобы не потерять их в темноте воображения.

Вся первая часть романа — своего рода фильтр. Растягивая вступление, делая его невыносимым, автор словно пытается отсеять лишних. В то же время такой подход придает названию — и всему тексту в целом — дополнительное постироническое измерение, ведь «Бесконечная шутка» — это книга о том, какой разрушительной силой обладает наша тяга к удовольствию.

Это очень густонаселенный роман, и все же в такой сложносочиненной конструкции видна четкая система. Действие по большей части замкнуто на двух героях — Гарольде «Хэле» Инканденце, юноше с выдающимися лингвистическими способностями и подающем надежды теннисисте, и Дональде «Доне» Гейтли, сидящем на димедроле грабителе, — и разворачивается в двух локациях — Энфилдской теннисной академии и реабилитационной клинике Эннет-Хаус.

Текст довольно симметричен и с архитектурной точки зрения: пока Хэл медленно скатывается в наркозависимость и дальше в безумие, Дон, напротив, отчаянно борется со своими демонами — ходит на встречи анонимных алкоголиков и пытается очистить кровь и разум от стимулирующих препаратов. На протяжении всего романа два героя как бы уравновешивают замысел автора: один постепенно теряет ясность, второй ищет способ ее обрести.

На этот сюжетный каркас Уоллес навинчивает многие другие научно-фантастические и антиутопические замыслы. Он переносит действие в недалекое для себя будущее — примерно 2008–2011 годы, — в котором общество потребления продало абсолютно все, даже календарь: теперь он субсидируется корпорациями, и вместо номера каждый год носит название фирмы, оплатившей «рекламное место», — например, «Год чудесной курочки Perdue» или «Год простого для установки апгрейда для материнской карты с миметичным качеством изображения ТП-систем INFERNATRON/INTERLACE для дома, офиса, или мобильного варианта от YUSHITYU2007 (ГПУАМКМКИТПСI/IД, О,МВY2007(s).)». Безумие творится не только в календаре: политики тоже окончательно тронулись умом — США, Канада и Мексика объединились в единое государство OНАН (Организация Северо-Американских Наций), и на гербе теперь — орел в сомбреро, который в одной лапе сжимает кленовый лист, а в другой — чистящие средства, символизируя тем самым крайнюю степень ипохондрии президента. Канада превратилась в свалку ядерных отходов и базу сепаратистов.

Все эти странные, причудливые и никак не связанные между собой сюжетные элементы Уоллес соединяет с помощью сквозного макгаффина — смертоносного фильма «Бесконечная шутка», зрители которого при просмотре в буквальном смысле умирают от хохота. Попытки отыскать или хотя бы отследить перемещения последнего сохранившегося картриджа с картиной в итоге задевают почти всех героев и добавляют в и без того запутанный сюжет еще больше шуму, истерии и по-настоящему безумного веселья.

Своим романом Уоллес открыл новое направление в американской литературе: его opus magnum — это вызов всей постмодернистской литературе с ее сарказмом, цинизмом и отказом от поиска смысла. Дэвид Фостер Уоллес — первый американский писатель, объявивший войну иронии («Ирония — это птица, полюбившая свою клетку»), и «Шутка» одновременно его манифест, попытка найти новый ориентир и упрек писателям старшего поколения. Еще в 1995 году в эссе, посвященном биографии Достоевского, он писал: «[эта книга] … побуждает нас спросить самих себя, почему мы требуем от нашего искусства иронической дистанции от глубоких убеждений или предельных вопросов, так что современные писатели должны либо шутить над ними, либо прикрываться формальными трюками вроде интертекстуальных цитат или неуместных сопоставлений, помечая реально важные вещи звездочками и уводя их в сноски, как какие-нибудь мультивалентные отстраняющие завитушки и тому подобную херню».

В 1950-х, после того как культура пережила перезагрузку, постмодерн с его иронической дистанцией и культом неопределенности казался единственно возможным инструментом познания мира. Сегодня уже очевидно, что все это — эклектика, пародии, нарративные игры, деконструктивизм и вечное заигрывание с поп-культурой — больше не работает. И неслучайно название книги — это цитата из монолога Гамлета, который он произносит, глядя на череп Йорика. Вот и Уоллес написал свой тысячестраничный опус, глядя на голый череп постмодернизма

Именно эта идея — призыв к искренности — стала скрепляющим раствором «Бесконечной шутки» и сделала ее одним из самых важных романов своего времени, а самого автора — национальным достоянием. Ирония, по Уоллесу, как анестезия: в малых количествах она действительно помогает притупить боль реальности и сохранить душевное и эстетическое равновесие, но стоит чуть превысить дозу — и получается постмодернизм, а дальше — чистое шутовство.

Современная литература, во главе которой стоят все эти «бесконечно остроумные, чудеснейшие выдумщики», избравшие ироническую дистанцию и считающие наивность ущербным чувством, нежизнеспособна; единственный способ ее победить и выиграть войну с энтропией «бесконечного остроумия» — быть честным и открытым, не прятаться за ухмылкой интеллектуала и не бояться собственной наивности; перестать принимать наркотик иронии всякий раз, когда тебе страшно смотреть на мир, — и начать воспринимать жизнь всерьез. Неспроста одна из самых важных фраз в романе звучит именно так — предельно серьезно и очень наивно: «Развлекайся сколько хочешь. Но выбирай с умом. Ты — то, что ты любишь. Разве нет? Ты целиком и полностью — то, за что ты готов умереть не раздумывая. Вот ты … за что ты готов умереть без раздумий?»

Уоллес был мастером не только крупной формы: кроме двух завершенных романов он опубликовал три сборника рассказов («Девушка с любопытными волосами», «Короткие интервью с мерзкими мужчинами» и «Забвение») и несколько сборников эссе (самые известные из них — «A Supposedly Fun Thing Iʼll Never Do Again» и «Посмотрите на омара»), которые тональностью очень сильно отличаются от его больших вещей. Для романов характерна высокая плотность и эмоциональность текста, тогда как эссе и рецензии полны юмора и иронии, а рассказы и вовсе выглядят как холодные и схематичные размышления автора на темы депрессии, суицида и современных медиа. Свой третий роман «Бледный король» Уоллес писал почти двенадцать лет: он начал его еще в 1996 году, почти сразу после публикации «Бесконечной шутки», но так и не завершил. 12 сентября 2008 года после многолетней борьбы с депрессией он покончил с собой — повесился в патио собственного дома.