10 советов о том, как правильно ходить в музей

Цитата из книги: «Считайте музейных смотрителей пехотой мира искусства, заслуживающих вашего глубочайшего уважения. К тому же зачастую они прекрасно разбираются в своем предмете — в свое время музейными смотрителями работали такие художники, как Джексон Поллок и Сол Левитт. Наконец, многие смотрители прошли впечатляющий жизненный путь и могут на поверку оказаться беженцами или бывшими телохранителями. <…>

Музейных сотрудников недооценивают, а ведь это богатый источник информации, вдохновения и просто веселых рассказов. Стоит только спросить — и многие из них начнут с упоением говорить о своем деле. Не упустите шанс. Подготовьте несколько вопросов и действуйте, когда вокруг никого. О чем бы вы ни спросили, вы наверняка обнаружите, что смотритель может дать вам то, чего так часто не хватает в музее, — общение и содержательный диалог об искусстве».

Вся книга Йохана Идема направлена на одну цель: бороться со стерильным музейным пространством — тем белым кубом, где нет ни окон, ни разговоров, а посетители уныло бродят от картины к картине в тишине, ничего не понимают и оттого ужасно устают и раздражаются.

Разговор об искусстве всегда продуктивен и подбрасывает новые идеи, спору нет, но в российских реалиях шанс встретить Поллока да Левитта среди смотрителей (как бы грубо это ни прозвучало), увы, невелик. Конструктивный диалог возможен далеко не везде, зато забавный разговор гарантирован: например, на выставке грузинского авангарда в ГМИИ смотрительница всех звала посмотреть один из видеоэкспонатов, «антисоветский фильм про любовь», а также со строгостью школьной учительницы расспрашивала, все ли залы осмотрел каждый посетитель. И это полезный поинт, кстати: многие выставки устроены как хитрые лабиринты, так что бывает полезно уточнить, действительно ли вы все посмотрели.

Цитата из книги: «Однажды один художественный музей представил целую выставку обрамлений. Выставили всего несколько картин и множество рам. Эта выставка могла бы переубедить тех, кто считает, что рама — это всего лишь кусок дерева, защищающий картину. Помимо практической рамы выполняют и другие функции. Вы когда-нибудь замечали, что через окно плохая погода кажется еще хуже? Точно так же рамы влияют на наше восприятие картин. Они усиливают впечатление.

Если посмотреть в целом, то и сам музей можно смело назвать обрамлением наших впечатлений. Несмотря на стерильность, в белом кубе предостаточно скрытых подсветок, тщательно подобранного цвета стен и других хитростей, усиливающих визуальный язык произведения. Обращайте внимание на подобные мелочи, и вам откроется еще одна интересная грань музея: театрализованность».

Выставки на самом деле похожи на спектакль больше, чем мы привыкли думать: над ними работает целая команда из режиссера, актеров, сценаристов, сценографов, осветителей и так далее. Хороший музей отстроит мелочи вроде света и архитектуры выставки так деликатно, что они не бросаются в глаза, а посмотреть на них бывает полезно, чтобы увидеть картину целиком — а не зацикливаться на отдельных произведениях. Когда разберетесь с архитектурными мелочами, полезно еще раз окинуть взглядом выставку целиком и поразмышлять над замыслом куратора: почему выставлены именно эти работы и именно в такой последовательности? Рассказывают ли они какую-то историю вместе? Рифмуются ли своими отдельными фрагментами? На что эта выставка похожа (например, если вы уже видели другую выставку этого же художника — или выставку другого художника, собранную примерно так же?). А что можно было бы добавить или убрать, чтобы выставка стала лучше?

Цитата из книги: «Многие уверены, что искусство должно быть красивым и возвышенным, иначе это и не искусство вовсе. Поэтому стоит такому посетителю встретиться с нестандартной работой, которую ему не помогает осмыслить музей, как он от нее отворачивается. «И что это такое?» — спрашивает он, увидев металлический ящик Дональда Джадда. Или «Так и мой сын сможет» — перед картинами Карела Аппела или Джексона Поллока. Разумеется, определение — это та же зона комфорта. Когда произведение слишком неоднозначно и не приходится нам по вкусу, начинаются огромные трудности».

Некоторые считают вкус к искусству качеством приобретаемым. Как и в случае с сыром или вином, чтобы разбираться в искусстве, нужно соответствующее образование. Но, чтобы насладиться им, достаточно лишь правильного настроя и понимания контекста. Как же лучше всего интерпретировать произведение, находясь в музее? Попытайтесь понять для себя, на что способно искусство. Смотрите шире, держите в голове все разнообразие функций и попытайтесь выяснить, чего же добивается автор. По словам художника Зинеб Седиры, «искусство может спасти от реальности, передать политическое и личное заявление, заставить задуматься, осведомить, задать вопрос, рассказать историю, сохранить воспоминание и оживить его, оспорить идею и бросить вызов миру. Оно преподносит поэтический взгляд на мир. А может и идеалистический». Вот какой ход мыслей — или интерпретаций, если хотите, — стоит в себе поощрять. Это лучшие помощники в деле управления ожиданиями. Возьмите их на вооружение, и вы окажетесь на верном пути».

Размышлять о своей реакции на произведение искусства (что именно нас так шокирует и не дает нам признать это искусством) не менее интересно, чем о самом произведении. А на фразу «Мой ребенок так может» есть хороший пример из жизни дизайнера и писателя Ирины Драгунской. Как только ее студенты говорят, что могут нарисовать как Малевич или Ротко, она им дает задание нарисовать так же. И методом проб и ошибок они приходят к пониманию того, что абстрактная живопись в создании не менее сложна, чем фигуративная.

Цитата из книги: «Почему дети так хорошо разбираются в искусстве? Потому что они мастерски задают вопросы и умеют по-своему смотреть на вещи — а это два незаменимых навыка для арт-критика. У детей врожденный талант задавать вопросы. Они интересуются тем, о чем не решаются спросить взрослые, и не довольствуются односложными ответами. Их оригинальное мышление находит такие решения, которые кажутся нам, взрослым, нетривиальными, самобытными и изобретательными. По правде говоря, музеям стоило бы предлагать детей напрокат, чтобы каждый мог прямо на входе взять с собой маленького гида.

Чтобы полностью прочувствовать все преимущества посещения музея с юным экскурсоводом, поразглядывайте с ним абсурдистские и трудные для восприятия произведения. До четырех лет дети легко справляются с абстракциями. Они настоящие мини-эксперты по творчеству Пикассо, Поллока и прочих. Позвольте им просветить вас касательно того, что же на самом деле нарисовали эти художники. Кроме того, дети — мастера по части концептуального искусства, ведь они способны развивать мысль или идею до предела и даже дальше. Не упустите возможность получить от ребенка разъяснение работ Сола Левитта или Марселя Дюшана. Прислушивайтесь к их наблюдениям и смело задавайте трудные вопросы о тех работах, которые вам непонятны».

Конечно, не стоит так смело перекладывать функции эксперта на ребенка. Никто не спорит, что дети чувствуют абстракцию тоньше взрослых и любят ее сильнее. Например, на ретроспективе Корбюзье взрослые спокойно проходили мимо его околокубических работ (которые сильно напоминали Пикассо), а вот дети были в полном восторге и рассматривали их с не меньшим удовольствием, чем макеты архитектора.

Ребенок позволяет посмотреть на произведение художника открыто и прямо, без всяких стереотипов. Детей не смущают ни нагота, ни фекалии, им все равно значение той или иной работы в контексте долгой истории искусства. Дети сразу же понимают, нравится им или нет, — и у них есть четкие критерии того почему. Так, у дочери галериста Владимира Овчаренко, Ульяны есть собственная коллекция современного искусства. Все ее произведения либо фиолетовые, либо розовые, либо зеленые, а еще ей нравится, когда на них есть собаки. Самое смешное, что и взрослые коллекционеры руководствуются примерно той же логикой — только при общении с другими одевают ее в туманные термины.

Цитата из книги: «Названия удовлетворяют ваше желание понять произведение. Они предлагают вам ключ к (некоторым) значениям работы. Хорошие названия могут вас шокировать, дополнить замысел произведения или добавить ему поэтичности. Так, Дэмиен Херст, называя свою работу «Мать и дитя, разъединенные», добавляет ей еще одно яркое толкование. Название «Разрезанная корова» такой силы, по понятным причинам, не имело бы.

Если художник решает не называть свою работу, дабы не повлиять тем самым на ваше впечатление, он, безусловно, имеет на это право. Вы можете только попытаться разобраться в его мотивах. Даже сбивающим с толку названиям может впоследствии найтись объяснение. Поначалу «Рисунок в зелено-голубых тонах» или «Узор № 2 — квадраты» ни о чем, казалось бы, вам не говорят. Но что, если тем самым художник как раз и хочет донести до вас, что ему интересны исключительно формальные качества, такие как объем, цвет или текстура. Он вежливо просит вас остановить свой взгляд на поверхности произведения и не искать глубинного смысла».

Аннотации и сопроводительные тексты на выставках бывают довольно туманны, особенно в музеях старой школы: все эти бесконечные где родился и когда женился едва ли помогут посетителю понять важность художественного произведения. А вот в подписях обычно скрывается много ключей. Да, название картины действительно показывает нам, на что нужно смотреть, — и не только у минималистов, а прежде всего у концептуалистов и постконцептуалистов (хлесткое название для знаменитой акулы Херста в формалине — «Физическая невозможность смерти» — сразу поднимает объект на новый уровень). Кроме того, обязательно нужно разбираться с техникой — чтобы представить себе, как именно художник рисовал произведение. Рихтер, например, работал над своими огромными полотнами с помощью малярного валика, Бэкон использовал скребок, кто-то включал в свое произведение найденные объекты. А происхождение отдельных частей инсталляции часто отдельная детективная история.

Цитата из книги: «В ранние века трогать произведения искусства было привычным делом. Считалось, что иначе просто нельзя полностью оценить работу художника. Однако сегодня музеи почти полностью запретили тактильный контакт с экспонатами. Искусство предназначено только для глаз. Но так ли это? Конечно, многие произведения просто слишком хрупкие для наших трясущихся влажных рук. В ощупывании картин тоже мало толку. Но ведь за этими очевидными ограничениями лежит целый неизведанный мир.

Некоторые музеи проводят экскурсии для незрячих. Попробуйте присоединиться, зачастую к ним допускаются и люди с нормальным зрением. Вы получите потрясающие впечатления, изучая произведения искусства вместе с людьми, которые привыкли все познавать руками. Кроме того, они невероятно вдохновенно и глубоко описывают свои впечатления. Когда дело касается искусства, незрячие могут помочь зрячим почувствовать то, к чему нельзя прикоснуться. Интересно, какой музей первым предложит экскурсии с незрячими экскурсоводами?»

В России известен только один музей, где можно трогать все экспонаты — Музей Сидура. И это действительно проблема: для слепых поход в музей практически оказывается лишенным смысла. Поэт Варя Поволоцкая рассказывала «Афише», что ей не разрешили трогать скульптуры в Эрмитаже — а чтобы ощупать экспонаты в Музее Толстого, потребовалась долгая беседа со смотрителями. Программы для слепых посетителей тем не менее у нас есть — этим занимаются и Манеж, и «Гараж», и для посетителя с нормальным зрением это тоже будет бесценный опыт, как, впрочем, и любая возможность посмотреть на экспонаты с новой точки зрения.

Цитата из книги: «Симфония длится сорок минут, кинофильм — два часа, но в музее вы сами решаете, сколько времени потратить на произведение. И зачастую ничего хорошего из этого не выходит. Художники проводят за работой недели, месяцы и даже годы. Мы же смотрим на их творения в среднем девять секунд. Даже шедевры не способны удерживать наше внимание многим дольше, даже на «Мону Лизу» мы тратим всего лишь около пятнадцати секунд своего времени.

Сторонники движения slow food («медленная еда») проводят за едой столько же времени, сколько потребовалось на приготовление блюда, и проявляют тем самым свое уважение к шеф-повару. Музеи могли бы в свою очередь притормозить нас, указав рядом с некоторыми произведениями рекомендуемое время просмотра. По меньшей мере это помогло бы нам осознать, насколько бегло мы смотрим на произведения.

Медленный осмотр начинается с понимания того, что в музеях выставлено слишком много экспонатов, чтобы увидеть их все за одно посещение. Не совершайте чужих ошибок, не изводите себя осмотром всех произведений — так вы не увидите ни одного. Вместо этого смело сделайте выбор. Посвятите время внимательному изучению лишь нескольких произведений. Считайте, что музей — это меню, а не список дел».

Сколько времени потратить на музей — личное дело каждого. Нет ничего стыдного в том, чтобы обойти выставку за пять минут — как, впрочем, и за пять часов: хороший музейный проект предполагает несколько вариантов его осмотра. Останавливаться перед каждым произведением действительно изнурительно, зато это помогает целиком понять замысел художника и куратора. Быстрый осмотр дает возможность составить краткое собственное впечатление — и оставит скорее личное восприятие выставки.

В любом случае к совету Йохана можно добавить поступательное движение: лучше периодически забегать вперед и возвращаться назад. Повторимся — выставка похожа на театр. Но главное различие между ними — что на выставке вы можете управлять временем и выступать режиссером действа: пропускать скучные фрагменты, ускорять или замедлять отдельные этапы, а иногда и пойти в обратном направлении.

Цитата из книги: «Удачный поход в музей немыслим без уступок чревоугодию. Но, представьте себе, музейное кафе существует не только для того, чтобы вы могли выпить кофе, съесть пирожное или кальмаров во фритюре. Тем, кто хочет извлечь из посещения музея максимум пользы, придется пересмотреть свое понимание самого важного в музейном кафе. И это совсем не еда!

Музейное кафе предоставляет лучшую, если не единственную, возможность вволю поговорить об искусстве. Ответьте — только честно — как часто вам удается поучаствовать в этом вдохновенном, ошеломляющем обмене мнениями, которые так возбуждает искусство? Вот именно: не часто. Музейные залы для этого либо слишком тихие, либо слишком людные, да и не сесть в них как следует. Зато в кафе можно устроиться поудобнее и разобраться в себе. Это позволит переварить впечатления и просто поразмыслить обо всем, что вы только что увидели».

Йохан Идема выступает как отчаянный борец с сакрализацией музеев. Действительно, сегодня музеи меняются, и главный в них посетитель. Музеи немыслимы без хороших книжных магазинов, ресторанов с видом на город и детских кружков. Музейные кафе часто бывают одновременно и бюджетным вариантом для обеда (чего стоит только ресторан в Морском музее в Барселоне с достойным обедом за 10 евро — бронировать место нужно как минимум за неделю). Кафе в музее — отличное место, чтобы обсудить только что просмотренную выставку, другое дело, что большинство даже московских музеев в кулинарии пока не преуспели и до сих пор подают оливье, а один известный столичный музей современного искусства может по оказии даже предложить руссиано.

Цитата из книги: «Разговор с художником кажется совершенно особым событием, и это действительно так. Великие художники рассказывают поразительные, вдохновляющие истории о своих произведениях. Работа художника в полном смысле оживает, когда он описывает ее своими словами. Это возможность понять и даже прочувствовать творческий процесс, ощутить непосредственную сопричастность этому процессу.

Предположим, что вы не можете пообщаться с художником лично. Но существуют и другие способы глубже понять, какие мотивы движут художником в его работе. Подготовьтесь к посещению музея, посмотрите в интернете интервью с интересующим вас художником. Или захватите с собой статью про него и прочтите в музейном кафе. А можете воспользоваться смартфоном и найти дополнительную информацию прямо в музее. Послушать запись выступления художника во время просмотра его работ — все равно что выпить бокал отличного вина за вкуснейшим ужином. Вероятно, после этого вы решите, что иначе и быть не должно».

Самые большие циники говорят сегодня, что карьера художника важнее, чем его конкретное произведение, и доказывают это на простом примере: в разговоре об искусстве часто заменяют название работы на имя художника. Например, говоря о картине Поллока или Пикассо, мы говорим «Поллок» или «Пикассо». В любом случае отдельное произведение художника невозможно понять, не зная его историю и его карьеру. Если раньше можно было бы легко его записать в определенную школу (кубизм, минимализм и так далее) и оценивать в системе координат этой художественной школы, то сегодня художника можно оценивать только относительно самого себя. Есть, например, художник Ричард Лонг — пионер ленд-арта, который всю жизнь протаптывал тропинки по всему миру. И в контексте его истории жизни линия, выложенная из песка, будет значить совсем другое, чем, например, у художников-минималистов, — даже если называться они гипотетически будут одинаково.

Поэтому перед посещением выставки художника хорошо бы узнать, кто он такой, а в идеале — посмотреть с ним видеоинтервью, чтобы понять темперамент и манеры, его импульсивность или, напротив, расчетливость, а также очертить для самого себя круг проблем, который волнует этого художника, — в соответствии с теми темами, о которых он говорит чаще всего (техника? экология? права женщин? классическое искусство), — и попытаться посмотреть на работы его же глазами.

Цитата из книги: «А вы знали, что музыка Чарли Паркера помогает увидеть в льющейся технике Джексона Поллока живописные тропинки? Нет? Если вы никогда прежде не сочетали музыку и искусство, приготовьтесь открыть целый новый мир.

Когда вы станете готовиться к следующему посещению, подумайте о тех произведениях, которые вы увидите, более предметно. Подберите для каждого из них свой мини-саундтрек и сделайте плейлист. Скоро вы станете задавать себе задачки посложнее, выбирая неочевидные сочетания — музыку, которая заставит посмотреть на произведение с неожиданной стороны. Или начнете ловить себя на мысли, что уже воспринимаете звук и изображение в качестве живых организмов. Но будьте осторожны. Вы и глазом не успеете моргнуть, как окажетесь на крючке и, стоя перед произведением искусства без какого-либо музыкального сопровождения, почувствуете себя так, словно смотрите немое кино».

Одни и те же идеи витали и в музыке, и в архитектуре прошлого века. Поэтому, если смотреть и слушать авангард одновременно, это сделает ощущение эпохи более цельным и объемным. Кроме того, у конкретных художников были конкретные музыкальные предпочтения, в соответствии с которыми они строили свои работы: Рихтер, например, написал целую серию работ по заветам произведений Кейджа. Другое дело, что кураторы сами часто выстраивают звуковое оформление выставки, представляют произведения саунд-арта или чередуют немые произведения со звуковыми. В этом случае этично было бы проявить уважение к замыслу куратора — иначе посетитель станет выглядеть как зритель в театре, забывший снять наушники.