8 женщин, определяющих облик современного театра в России

Кто это: Окончила МГАХУ, потом курс Дмитрия Крымова в ГИТИСе, где теперь преподает. Много работала в «Школе драматического искусства» вместе с Крымовым, выпустив в качестве сценографа, например, абсурдистское дефиле по Чехову «Тарарабумбия» и черно-белый картонный «Opus № 7» про Шостаковича (совместно с Верой Мартыновой). Последние несколько сезонов регулярно выступает автором впечатляющих художественных решений главных премьер Москвы и Петербурга: психоделической антикварной «Алисы» в БДТ им. Товстоногова; «Пьяных» в духе Тима Бертона и «Мефисто» с феерическими занавесами в МХТ им. Чехова; «Манон Леско» с гигантской куклой в Большом театре; шоу с объемными буквами, зеркальной комнатой и гусями «Черный русский», играющегося сразу в нескольких залах Дома Спиридонова; работает по приглашениям в театрах Будапешта и Дюссельдорфа. Перечисление можно продолжать: Мария Трегубова еще и рекордсмен по производительности.

Мария Трегубова: «У театрального художника, я считаю, должен быть совершенно особый тип мышления. Вообще театр двигается же куда-то, как и все остальное, и границы между профессиями становятся все более и более размытыми. Художник должен мыслить не только картинкой, но и действием, драматургией, музыкой, ритмом и так далее. Когда идет прием новых студентов на курс к Крымову (в мастерскую Дмитрия Крымова в ГИТИСе. — Прим. ред.), то как раз мы пытаемся из всего потока людей выбрать именно тех, чей тип мышления кажется подходящим для этой профессии. Очень часто приходят талантливейшие художники, у которых есть, например, дар живописца, но нет этого странного театрального поворота в голове. А кто-то, может быть, и рисовать-то не умеет, но что-то такое есть во всех его или ее проявлениях, что выдает именно театрально мыслящего художника. Мне сейчас интересно и хочется пробовать очень разные вещи: в профессии и в жизни. Чем и занимаюсь».

Кто это: В футуристических нарядах от Гали Солодовниковой щеголяют персонажи спектаклей Театра наций, Александринского театра, Пермского театра оперы и балета и еще около десятка важных сцен страны. Как к сценографу к Солодовниковой чаще других ее коллег напрашивается театральный англицизм stage designer. Ее перфекционистские ровные тона и гладкие поверхности превращают места действия спектаклей в будто ожившую компьютерную графику, радикально далекую от жизнеподобия. Таковы совместные работы Солодовниковой с Филиппом Григорьяном («Полнолуние», «Агата возвращается домой», «Поле»), Максимом Диденко («Земля», «Чапаев и Пустота») и Кириллом Серебренниковым («Золотой петушок»). Имея два профильных образования (Текстильный университет им. Косыгина, затем лондонский Колледж искусства и дизайна Святого Мартина) и сумасшедшую востребованность, ведет курс сценографии в Британской высшей школе дизайна.

Галя Солодовникова: «Мы с Полиной Бахтиной ведем курс сценографии в Британской высшей школе дизайна. На курс поступили 22 человека, из них четверо молодых людей. Потом двое отвалились. Мы обеспокоены этой ситуацией! Куда деваются мальчики? Почему они не идут в театральные художники? Ведь совсем еще недавно это была мужская профессия, и женщин в ней не было вообще. Недавно мы приглашали на свой курс преподавать Владимира Арефьева (театрального художника-постановщика), и его первый вопрос был: «Сколько у вас мальчиков?» И потом мы долго с ним на эту тему говорили. Ведь сценограф в представлении старой школы — это такой мужчина, который разбирается в том, как все правильно сколотить, и который сам может все сколотить при необходимости. Но уже это не так. Сегодня эта профессия уже скорее женская. И мы неплохо справляемся, по-моему.

В работе над спектаклем при выборе направления для меня все определяют два фактора: жанр и режиссер. Я могу создавать и суперреалистичный мир, где все по-настоящему, или, наоборот, могу уходить в абсолютно фантазийный, очень абстрактный мир. В реальность, совсем не похожую на ту, которую мы знаем и узнаем.

Я люблю создавать тотальное пространство, погружение в которое дает ощущение выхода из коробки. Этому помогает, например, продление горизонта — оно создает ощущение бесконечности. И все, что мы видим на сцене, превращается в окно в другую реальность».

Кто это: Художник-манифестант, призывающая вывести зрителя из состояния равновесия. В театральный мир пришла из современного искусства. По первому образованию — киновед, окончила две школы современного искусства подряд: сначала при РГГУ, потом при Фонде Сороса. Впервые была замечена в качестве сценографа в «Практике», «Театр.doc» и Центре драматургии и режиссуры, в работе с Маратом Гацаловым, Георгом Жено и Михаилом Угаровым. В 2010-е становится постоянным соавтором спектаклей минималиста Дмитрия Волкострелова, реализуя тотальные инсталляции, совсем непохожие на то, что принято называть декорациями. Это может быть и окружающая зрителей березовая роща («Русский роман» в Театре наций), и сад из фикусов в громадном подвале («Три, четыре» в подвале башни «Федерация»), и брезентовая палатка со зрительскими местами внутри («Три дня в аду» в Театре наций). За серию экспериментальных спектаклей тандем Волкострелова и Перетрухиной получил в 2013 году спецприз жюри «Золотой маски».

Ксения Перетрухина: «Ходит ли зритель, сидит ли — не имеет значения. Важно, чтобы он переживал трансформацию. А трансформация — это как раз то, с чем я могу работать. То есть я создаю некую пространственную ситуацию, которая проживается зрителем во времени. Можно сказать, что меня волнует нестатическая сценография. Мне важно, чтобы в спектакле не было ни одной статичной точки. У Эриха Фромма есть такая книга — «Иметь или быть», где как раз противопоставляются две ситуации: бытие и обладание. Обладание — это какой-нибудь столик, вот он стоит, он у нас есть, и он статичен. А у бытия нет статики, оно все время происходит, оно неостановимо. И меня вот этот момент сейчас интересует как художника в театре. Потому что мне кажется, что и процессуальность, и театр участия — это все касается динамических процессов. Кажется важным давать зрителю этот опыт понимания, что жизнь — это не точка, а динамический процесс».

Кто это: Постоянный и бессменный художник-соавтор Константина Богомолова, самого одиозного и очень плодовитого режиссера. Заинтересовалась театром, работая над курсовым проектом в МАРХИ, и окончательно определилась с профессией после знакомства с Игорем Поповым, художником всех главных спектаклей Анатолия Васильева. Сценографию Ломакиной невозможно спутать ни с чем — это всегда закрытый павильон какого-нибудь официозного пространства, из стен которого могут аккуратно выезжать плазменные экраны, а все предметы и мебель позаимствованы напрямую из хорошо знакомой реальности.

Лариса Ломакина: «В театре связано все со всем. И если есть что-то на сцене, чего зритель не видит, но видят артисты, — это оказывает воздействие и на зрителей тоже.

В спектакле «Гаргантюа и Пантагрюэль» в Театре наций, например, есть эпизод, в котором герои попадают на Остров колбас. В этот момент на сцену на подносе выносят нарезанную колбасу. Много разных сортов. И вся она, разумеется, пахнет, хоть зрители могут и не почувствовать — зал все-таки большой. Важно было, чтобы чувствовали артисты, потому что этот запах и реакция на него становятся неотъемлемой частью их ролей. Недавно, правда, в театре решили, что практичнее использовать бутафорскую колбасу, и на сцене, к моему сожалению, больше не пахнет. А в спектакле «Событие» (в МХТ им. Чехова. — Прим. ред.) к пиджаку Игоря Верника приколот один особенный значок. Этот значок очень хорошо видят все актеры на сцене, но не зрители. Что за значок — не скажу».

Кто это: Выпускница мастерской Дмитрия Крымова в ГИТИСе. Вместе с однокурсниками принимала участие в спектаклях мастерской в Студии на Поварской и в «Школе драматического искусства» начиная с третьего курса. Выпустившись, стала получать регулярные приглашения в Центр им. Мейерхольда, где на сегодняшний день в декорациях Никитиной играют, к примеру, спектакли Виктора Рыжакова «Саша, вынеси мусор» и «Несовременный концерт». В первом случае — это буквально инсталляция кухонного женского диалога Натальи Ворожбит про войну, во втором — стерильный дизайнерский павильон для программного спектакля команды «Июльансамбль». На «Золотую маску-2017» Никитина номинирована за работу художника в спектакле «Пустота» Тверского ТЮЗа. В данный момент трудится над премьерой оперы «Мадам Баттерфляй» в Клайпедском оперном театре (Литва).

Ольга Никитина: «Независимо от проекта, над которым я работаю, я привыкла мыслить вне каких-либо рамок. То есть придумывать спектакль сначала в голове, ни в чем себя не ограничивая, и потом уже искать способы адаптировать все придуманное к конкретным возможностям конкретной площадки. И мне кажется, что это самое важное, что дала учеба у Крымова (на курсе Дмитрия Крымова в ГИТИСе. — Прим. ред.).

Например, после того как я прочитала пьесу «Саша, вынеси мусор», я сразу поняла, что она должна быть поставлена у стены. И премьера даже прошла не на сцене, в фойе ЦИМа. От этой идеи пошло все остальное — место действия как инсталляция, герои как объекты современного искусства. В конце концов все это переместили на большую сцену, где актерам было оставлено буквально тридцать сантиметров от стены. Получился такой картонный плоский театр.
Всегда, когда мне доводилось ставить для той или иной большой сцены, каждый раз возникали какие-то проблемы с бюджетом. И каждый раз в ходе работы приходилось отказываться от 60% изначального замысла. Поэтому, если говорить о театре моей мечты, о каком-то идеальном процессе — то конечно, мне всегда было интересно поработать с крупной формой. Чтобы можно было работать, не оглядываясь на высоту потолка и технические возможности площадки. И очень хотелось бы поработать с новым цирком и оперой — жанрами, в которых можно смело фантазировать и быть максимально свободной».

Кто это: Получив диплом архитектора в МАРХИ (мастерская Евгения Асса), поступила на Высшие курсы сценаристов и режиссеров. Там познакомилась с режиссером Лерой Сурковой, и в 2013 году обе дебютируют с остросоциальным спектаклем «Язычники» в «Театр.doc». Сегодня уже ясно, что без Джагаровой с ее минималистичными решениями вроде прозрачного экрана в «Кедах» «Практика» была бы не такой, какой мы ее знаем: минималистичной, аккуратной и про современность.

Екатерина Джагарова: «Польза от архитектурного образования в театре — огромная. Я, например, всегда очень дружу с техническими директорами. Как минимум потому, что я хорошо понимаю, что как должно быть сделано и из чего.

Недавно, в работе над «Грозой» в Волковском театре (спектакль Дениса Азарова в ярославском Театре драмы им. Волкова. — Прим. ред.) я впервые отвечала и за костюмы тоже. Это очень интересно — как от эскизов костюм проходит путь к пошивке, со всеми деталями. Галя Солодовникова меня тогда консультировала, я всяких книжек понакупила, узнала много нового.

Сейчас у меня в буквальном смысле есть проект мечты — это спектакль по пьесе Андрея Родионова «Нурофеновая эскадрилья». Мы (с режиссером Русланом Маликовым. — Прим. ред.) уже делали по этой пьесе эскиз на закрытие «Политеатра». Тогда работа шла всего 10 дней, а результат до сих пор меня будоражит. Жаль, что этот материал сейчас столкнулся с цензурой (в связи с запретом ненормативной лексики в искусстве. — Прим. ред.). Но все равно есть надежда, что мы его еще когда-нибудь сделаем. А про обилие девушек в профессии — я не думала. По-моему, бывают талантливые люди или не талантливые, и нет разницы — мужчины они или женщины».

Кто это: В 2003 получила диплом Московского полиграфического университета по специальности «художник-график». Путь в театр преодолела через кино, успев поработать, например, с Валерией Гай Германикой. В качестве сценографа дебютировала в «Практике» со спектаклем Александра Вартанова «Продукт». Потом там же соорудила спектакль-книгу «Парикмахерша» (режиссер — Руслан Маликов). Далее случился картонный блокбастер «Копы в огне» в духе Гондри, с которого началась история сотворчества с Юрием Квятковским. Из недавнего — футуристический мюзикл «Сван» в Центре им. Мейерхольда и хип-хопера Нойза MC «Орфей и Эвридика» в Tesla 4000. Кроме того, Полина Бахтина вместе с Галей Солодовниковой ведет курс «театральный дизайн» в Высшей британской школе дизайна. А в 2015 году получила золотую медаль на международной выставке сценографии на Пражской квадриеннале, где представляла Россию с инсталляцией «Сон Мейерхольда» (в команде с Яном Калнберзиным).

Полина Бахтина: «Мне не хватает масштаба. Хочу делать большие спектакли. После работы над «Орфеем и Эвридикой» я вошла во вкус. Мы эту хип-хоперу делали с Юрой Квятковским в гигантском пространстве Tesla 4000 — 40 метров в высоту, 100 — в длину. И после этого я поняла, что крупный формат — это для меня. Вот мой вектор развития, мой запрос в космос.

Почему в профессии так мало мужчин? Как минимум, потому что женщина по своей природе менее ленива. Женщина более энергична и более усидчива. Это особенно хорошо заметно на примере детей периода начальной школы. С мальчиками мамы делают уроки до ночи, а девочки как-то сами — раз-раз и готово. Женщины действительно стали больше в себя верить, стали более целеустремленны и работоспособны».

Кто это: Выпускница мастерской Дмитрия Крымова в ГИТИСе, соавтор многих его спектаклей в «Школе драматического искусства» и лауреат «Золотой маски» совместно с Марией Трегубовой за спектакль «Opus № 7». Работала над художественным обликом «Гоголь-центра» в первые два сезона, там же выпустила первый самостоятельный спектакль-инсталляцию — «Девочку со спичками» на музыку Дэвида Ланга. Поворотным моментом стала премьера интерактивного акустического проекта «Интериоризация», устроенного первоначально в Музее архитектуры Верой Мартыновой совместно с хореографом Соней Левин и композитором Алексеем Кохановым, — там уже вообще не было никаких декораций. В 2016 году сценограф Вера Мартынова становится художником Верой Мартынов. В том же году становится куратором «Нового пространства» Театра наций, где теперь устраивают выставки, перформансы и мастер-классы такие звезды, как Клаудиа Кастеллуччи и Хайнер Геббельс. А совсем недавно здесь прошел придуманный Мартынов фестиваль «Per forma», на котором в течение месяца сочиняли и показывали перформансы объединенные команды молодых архитекторов и хореографов.

Вера Мартынов: «Мне кажется, в 99 из 100 случаях сценография не нужна. Не нужно ничего изготавливать. Столько всего уже сделано, глобально, что давно пора перестать изготавливать и начать меняться. Мне хотелось бы создать сеть, которая позволит обмениваться предметами, помещениями, городами. Постоянно.
В существующих условиях меняться невозможно. Причем не только в России. Все довольно уныло: попросишь что-нибудь в соседнем театре — пошлют сразу. Не бесплатно, не в обмен, не в аренду ничего ни взять, ни дать практически невозможно. Даже свой неидущий спектакль забрать не получится. У всех свои склады, они давно переполнены, все что-то хранят и охраняют. И все равно все время что-то новое изготавливается. И одному художнику противна бутафория другого художника.

Для меня такая ситуация — против шерсти, все время об этом думаю. Я стремлюсь к такому положению вещей, когда для того чтобы сделать какую-то работу, первым делом нужно пойти подыскать такое пространство, в котором захотелось бы работать и которое само захотело бы, чтобы ты в нем работал. И потом искать людей, с которыми бы возникло обоюдное желание работать, и так далее. Это такой большой процесс, сложный, но, похоже, интересный. Как будто ты падаешь в воду, и на тебя начинает наращиваться что-то. Покрываешься водорослями, ржавчиной, к тебе прилипает какая-то ракушка, потом выносит волной на берег — ну и все в таком духе.

Театральный процесс бывает разный, но иногда есть ощущение, что ты какая-то незначительная деталька: выпадешь, а станок не останавливается».

NB: Еще нам бесконечно интересны работы Наны Абдрашитовой в «Современнике» и «Мастерской Петра Фоменко», Кати Щегловой в «Практике» и, например, костюмы Анастасии Нефедовой в «Электротеатре Станиславский». Получившийся список следует воспринимать не как рейтинг, а как свидетельство удивительного и прекрасного гендерного сдвига в российском театре.