Улитки, растения и скелеты: куратор объясняет работы Фриды Кало

«Ретроспектива Фриды Кало — большая удача, за ее выставками музеи стоят в очереди. Все ее наследие — 143 живописные работы, с графикой около 250. При этом значительная их часть отрезана от международной выставочной карьеры. Дело в том, что коллекция Фонда Кало — Риверы — а это все, что хранилось у ее мужа Диего Риверы, — по уставу не может покидать пределы Мексики; видеть эти вещи можно главным образом в музее, устроенном в родовом гнезде Фриды, так называемом «Голубом доме». На этом фоне 34 работы, приехавшие в Петербург, выглядят очень солидно.

Ажиотаж вокруг творчества Кало возник на наших глазах: в 2000-х вышел байопик с Сальмой Хайек, Мадонна, в коллекции которой есть две картины Фриды, объявила ее своей любимой художницей, модные журналы стали печатать ее фотографии. На самом деле Фрида была достаточно успешна еще при жизни: уже на первой своей выставке в нью-йоркской галерее она продала практически все работы, но после ее смерти в 1954 году наступил период некоторого забвения. Интерес к ее творчеству заново возник в 1970-х, когда началась активное изучение женского искусства и одновременно большой рывок сделали исследователи латиноамериканской культуры. Сейчас много говорят о том, что она опередила свое время: была протофеминисткой, работала с неудобной темой тела и поднимала вопросы, которые даже сегодня кажутся слишком личными и болезненными для изображения и восприятия.

Главное в творчестве Фриды Кало — сила духа. Это искусство стойкости. Все свои страдания и беды она выплескивала на холст, для нее это служило своего рода арт-терапией. Меня как куратора часто спрашивают: действительно ли она была глубоко несчастна? Если почитать письма Фриды, то она искрит остротами — у нее было прекрасное чувство юмора, всегда смотрит в будущее, всегда хочет работать. Мне кажется, она была счастлива».

17 сентября 1925 года автобус, в котором 18-летняя Фрида ехала со своим ухажером, столкнулся с трамваем. Многие погибли, она выжила, но получила страшные травмы — многочисленные переломы, в том числе позвоночника, и повреждения внутренних органов: железный прут, вспоровший ей живот, лишил Кало возможности иметь детей. После аварии девушка год была прикована к постели — именно тогда она начала регулярно рисовать. Подрамник, позволяющий заниматься этим лежа, сконструировал для нее отец, немецкий эмигрант, зарабатывавший на жизнь фотографией. Он в каком-то роде повлиял и на ее художественную манеру: Фрида Кало — очень детальный художник, тщательно прописывающий былинки, зубки, кружавчики. Дотошность она, видимо, вынесла из отцовского фотоателье, где помогала раскрашивать снимки — такое занятие требует большой сосредоточенности и мелкой кисточки.

Спустя ровно год после аварии Кало создала связанное с катастрофой ретабло — типичный для Мексики лубочный образ с изображением трагического происшествия и святого-заступника. Но на этом рисунке небесного заступника нет — Фрида одинока в своей боли и будет одинока в ней всю оставшуюся жизнь.

Два события, определивших жизнь Фриды Кало: страшная авария и встреча с Диего Риверой. Впервые она увидела его еще подростком, когда Ривера расписывал школу, где она училась. В 1929 году Фриде двадцать два, он на двадцать лет ее старше — они поженились. Он всячески поддерживает ее как художника, и по его совету Фрида обращается к теме коренного населения Мексики: рисует четыре портрета индейских женщин, в том числе девочки Вирджинии. Кстати, другой портрет из этой серии стал первой работой, которую Кало продала.

Здесь использована более яркая, чем на ее ранних полотнах, гамма, а на обороте из экономии художница набросала свой автопортрет. Он был закончен на другом холсте, получил название «Время летит» и в 2000 году ушел с Sotheby's в частную коллекцию за 5 миллионов долларов — с этого момента Фрида Кало стала самим дорогим художником Мексики, обойдя в том числе Риверу.

Внимание к традиционной культуре, в общем-то, не чужой Фриде (ее мать — индейских кровей), отразилась и на ее манере одеваться. На своих автопортретах она нередко предстает в костюме теуаны, то есть жительницы региона Теуантепек, населенном индейцами-сапотеками. В этих общинах заведен строй, близкий к матриархату: женщины владеют деньгами и ресурсами, могут торговать, пока мужчины работают в полях. Кало как натура свободолюбивая не могла этого не оценить. Кроме того, длинные юбки удачно скрывали ее хромоту — после перенесенного в детстве полиомиелита, одна нога художницы была короче другой. В Мехико такие наряды не казались чем-то удивительным — мексиканская элита тогда ратовала за возрождение традиций, но в Нью-Йорке Фрида смотрелась экстраординарно и немедленно прослыла иконой стиля. На выставке в Музее Фаберже мы показываем два традиционных костюма теуаны — они не принадлежали Фриде, но происходят из той же мастерской, где она шила свои платья. (На подлинные вещи художницы, в том числе корсет с изображением серпа и молота и изукрашенный протез, можно посмотреть, например, здесь. — Прим. ред.)

Лютер Бербанк — американский Мичурин, талантливый селекционер-самоучка, создавший около 800 новых сортов ягод, фруктов и овощей. Картофель сорта «Рассет Бербанк» — до сих пор один из самых распространенных в США, именно его используют в «Макдоналдсах». Фрида и Диего интересовались идеями Бербанка (Ривера поместил даже поместил его на фреску «Аллегория Калифорнии» в башне Фондовой биржи в Сан-Франциско), читали его программную автобиографию «Жатва жизни», но никогда не встречались с ним лично. Более того, к моменту, когда Фрида задумала написать этот портрет, селекционера уже несколько лет как не было в живых. Впрочем, супруги съездили в калифорнийское поместье Бербанка, в саду которого он упокоился согласно завещанию. Так он и изображен — проросшим из могилы гибридом человеком и дерева, обретшим бессмертие в своих делах. Справа от фигуры — результат экспериментов Бербанка, дерево с гигантскими плодами, слева для контраста обычное.

В руках Бербанк держит куста филодендрона, и это не случайная деталь. Фрида отлично разбиралась в ботанике: в ее библиотеке хранилось много книг и атласов по естественным наукам, она ухаживала за огромным садом при доме. Флора на ее полотнах никогда не носит условный характер — художница не только знала все эти растения, но и была знакома с их символикой. Филодендрон в ацтекской культуре ассоциировался с плодородием: он легко и быстро пускает воздушные корни, демонстрируя неистребимую жажду жизни. В то же время некоторые представители этого семейства ядовиты и могут вызывать галлюцинации. Дело в том, что частью веры Бербанка в прогресс была теория о создании нового человека: если культивация так успешно работает с растениями, то почему не применить тот же метод к людям. Фриде соображения евгеники была чужды и неприятны, и по мнению некоторых исследований, именно это она подчеркивает, включив в композицию потенциально ядовитый филодендрон. То, что два листа изображены со светлой, изнаночной стороны также может указывать на оборотную сторону идей Бербанка.

Вскоре после свадьбы с Риверой Фрида забеременела, но по медицинским показаниям была вынуждена сделать аборт. Вторая беременность тоже закончилась трагически: в 1932 году в Детройте, где Ривера расписывал двор Института искусств, у нее случился выкидыш. Пытаясь осмыслить произошедшее, она впервые в истории искусства обратилась к теме потери ребенка. На картине обнаженная Фрида лежит в луже крови на больничной койке, а предметы, соединенные с ней нитями-пуповинами, так или иначе рассказывают о пережитом. Плод — потерянный ребенок, мальчик, что было особенно горько, потому что маленький Диего в отличие от Диего большого принадлежал бы ей безраздельно; улитка — мучительно ползущее в больнице время; кости таза, раздробленные в аварии, — причина, по которой она не могла выносить. Орхидея отсылает к женской сексуальности и репродуктивной системе, а с помощью изображения механического устройства художница, по ее словам, хотела передать механику медицинских процедур, их холод и жестокость.

Из-за образности этой и других зрелых работ, Фриду Кало часто причисляют к сюрреалистам. Собственно, в их ряды художницу настойчиво пытался записать сам Андре Бретон, называвший ее искусство «ленточкой, завязанной на бомбе». Сама она всячески открещивалась от связи с этим течением. Если сподвижники Бретона хотели освободиться от сознательного, давая прорваться наружу обрывкам снов и кошмаров, то Фрида напротив пыталась рационализировать свои чувства. В этом смысле ее подход диаметрально противоположен сюрреализму. Искусство Фриды Кало — это кодировка, шифрование, все то, в чем много мозга.

К слову, с важной работой Фриды «Раненый стол»Раненый стол, 1940, впервые показанной на организованной Бретоном выставке сюрреалистов, приключилась странная история. В 1955 году «Стол» отправился на выставку в Москву и загадочным образом исчез по дороге. Достоверно известно только то, что картина прибыла в Россию, и последний год я занимаюсь поиском ее следов в архивах.

Дословно название работы переводится как «Несколько маленьких уколов», но я позволила себе адаптировать его для выставки — уколы вызывают больничные ассоциации, а здесь речь о ранах, которые кто-то считает пустяком. Раны Фриде наносил Диего. С ее стороны это была всепоглощающая страсть — достаточно послушать, как она говорит о муже (текст, написанный Фридой, начитывает артистка. — Прим. ред.). Несмотря на то что Кало постоянно находилась в круговороте любовных историй, Ривера был для нее центром мира. Диего же, неисправимый лгун и бабник, бережно относился к ее таланту, но небрежно — к ее чувствам. Изменять Фриде он начал немедленно после свадьбы. Она быстро поняла, что поделать с этим ничего невозможно, надо просто закрыть глаза. Но чаша терпения переполнилась, когда она узнала о его связи с Кристиной, своей любимой младшей сестрой. Фрида была оскорблена, унижена, опозорена.

На этом эмоциональном фоне была написана картина, импульсом к созданию которой послужил заметка о женщине, убитой мужем из ревности. На суде он заявил: «Всего-то несколько царапин!». Хотя считалось, что мексиканская революция освободила женщину, дав ей больше прав, общество того времени оставалось глубоко патриархальным, и то, что сейчас называют домашним насилием, было делом обыденным.

В первом наброске, который Фрида сделала к этой картине, она следует фактуре заметки: мужчина усат, рядом с ним стоит его плачущий маленький сын. В итоговом варианте убийце приданы черты злодея — Диего Риверы: это его пропорции, его любимая шляпа. Он одет, в то время как жертва изображена обнаженной, окровавленной. Это, безусловно, Фрида — растерзанная и раздавленная. Ее тело — кровавый «натюрморт», выставленный на всеобщее обозрение. Даже раму Кало покрыла кроваво-красными пятнами краски, чтобы усилить чувство ужаса от этого преступления. Несмотря ни на что, с Кристиной Фрида помирилась. Ривера и не думал прекращать ей изменять, и в 1939 году они развелись — только для того, чтобы спустя год снова пожениться.

Традиционное истолкование работы опирается на подробности детства художницы: буквально через пару месяцев после рождения Фриды ее мать забеременела четвертой дочерью (той самой Кристиной) и, потеряв молоко, бросила девочку на няню-мексиканку. Отсюда довольно распространенная психоаналитическая трактовка: отчуждение и одиночество, которые испытывает оторванный от материнской груди ребенок. Гораздо интереснее проанализировать эту картину с точки зрения персональной символической системы Фриды. Например, фон из зеленых листьев — часто встречающийся у Кало охранительный мотив.

Куколка и бабочка с правой стороны — традиционное для европейских натюрмортов олицетворение смерти и воскресения души, но в левой части можно видеть более необычное насекомое, палочника из семейства привиденьевых. Привиденьевые выживают за счет того, что умеют мимикрировать, прикидываясь веточками и побегами. Желание спрятаться за экстравагантным поведением было в какой-то мере свойственно самой Кало. Кроме того, палочники вылупляются уже взрослыми, так же как и Фрида, изображенная одновременно и младенцем, и взрослой.

Мощная фигура кормилицы напоминает индейского идола, а ее лицо прикрыто ритуальной маской. Помня о том, как трепетно художница относилась к своим корням, насколько важно было для нее наследие доколумбовой эпохи, в этом легко читается намек на связь с традициями. Кормилица-Мексика бережно держит Фриду на руках, сверху льется живительный молочный дождь, одним словом, родина — это то, что дает Кало защиту и силу.

Это одна из самых известных и растижированных работ Фриды Кало. Возможно, потому что она не нуждается в дополнительных разъяснениях — это выразительный манифест стойкости перед ударами судьбы, образ силы. Фоном для автопортрета служит Педрегальское плоскогорье, пустынный вулканический пейзаж к юго-западу от Мехико. Эта сухая бесплодная земля появляется в многих работах Кало 1940-х годов: трещины в почве рифмуются с трещинами в ее душе и теле. В это время из-за многочисленных операций Фриде пришлось носить ортопедические корсеты. На автопортрете на месте сломанного позвоночника Фрида изображает сломанную колонну, края раны прописаны алым, гвозди, воткнутые в тело, символизируют не только физическую боль, но и душевные страдания. Тем не менее она стоит прямо и открыто смотрит на зрителя.

Этому человеку мы во многом обязаны выставкой в Музее Фаберже: агроном и дипломат Эдуардо Морильо Сафа был большим другом Фриды и коллекционировал ее картины. Всего он купил около 35 ее работ, которые впоследствии перешли в Музей Долорес Ольмедо, это собрание и предоставило костяк для петербургской выставки. В какой-то момент Морильо Сафа заказал Кало портреты членов своей семьи — матери, жены, сына, двух дочерей — и свой собственный. Любопытно, что в этой работе Фрида не использует никаких символов, раскрывающих личность изображенного человека. Это типично для всех сделанных художницей мужских портретов — лицо, костюм, на этом все. Символическое мужчинам, видимо, не присуще. Особенно это очевидно в сравнении с портретом матери дипломата, доньи Роситы Морильо, насыщенном визуальными подпорками: ее статус матриарха подчеркнут множеством деталей, например — донья Росита вяжет полотно судьбы своей семьи. Собственно, на этой выставке портрет Морильо Сафы висит между портретом его матери и автопортретом Фриды — опять же, судьба мужчины.

Диего снова обижает Фриду, она грустит — и защищает себя ожерельем из любимых существ и вещей. Обезьянка — заместитель ребенка, которого она не могла иметь. В «Голубом доме» всегда было много животных: обезьян, попугаев, лысых собачек породы шолоицкуинтли, одна из которых изображена на картине. Ацтеки держали этих собак при храмах как священных животных и подавали их мясо на церемониальных пирах, а в первой половине XX века, на волне подъема национального самосознания, шолоицкуинтли стали модными питомцами у мексиканской элиты. И шолоицкуинтли, и индейский божок связывают художницу с ее корнями, традициями древней Мексики. Обереги, отгораживающие Фриду от страданий, обвиты желтой лентой, но начинается все с гвоздя, который, вероятно, отсылает к выражению estar clavado — «быть обманутым» (clavo, «гвоздь» по-испански).

Печальная точка выставки. В 1953 году Фриде по колено ампутировали правую ногу, чтобы остановить начавшуюся гангрену. Физические страдания она заглушала алкоголем и сильными болеутоляющими, что отразилось на ее манере письма. Ушло внимание к деталям — растворение искалеченной фигуры в пространстве передано рваными, хаотичными мазками. В дневнике в это время она пишет «Я есть дезинтеграция». И это уже не естественное возвращение к земле — как на автопортрете середины 1940-х, где растения мирно прорастают через ее плоть, а болезненное разложение. В том же году, когда был написан «Круг», Фрида Кало умерла.