Могильщик, фаллос и миньон: кем подрабатывают актеры, драматурги и режиссеры

В конце девяностых я был студентом, учился на актера в Омске. И играл в Театре пантомимы у моего дяди. Прямо при театре была организована фирма по продаже крупы и муки, и все актеры в этой фирме работали. Я служил экспедитором, развозил провиант по магазинам и показывал, как оформить торговое пространство дюралайтом — таким светящимся гибким шнуром.

Примерно тогда же мама меня устроила оператором на предвыборную кампанию мэра Омска. Я ездил с его охранниками в «копейке». Мэр посещал дворы, собрания, детские дома. Охранник мне показывал на кого-нибудь и говорил: «Вот того сними». Я и снимал.

Подрабатывал фотомоделью, детским клоуном, Дедом Морозом, танцором в ночном клубе, грузчиком, аниматором всех мастей, мойщиком полов в Гостином Дворе в Питере, разносчиком листовок, звукорежиссером, диджеем. Мы с моим однокурсником Васей Щипицыным устроились в стрип-клуб ведущими. Задача — проводить веселые конкурсы. Например, кто быстрее выпьет кружку пива. Или кто больше выкурит сигарет одновременно — как Волк из «Ну, погоди!». Я помню, один человек выпил пиво и отгрыз кусок от стакана.

Еще я как-то поехал на кинофестиваль в Вологду. Мы с друзьями написали сценарий про Гаэтано ЧинизеллиДрессировщик, основатель и директор Цирка Чинизелли в Санкт-Петербурге. Туда приехали ведущие продюсеры России, чуть ли не сам Роднянский. И прямо после питчинга я приехал в Питер и с вокзала пошел на день рождения одного мальчика работать пиратом — с тем же реквизитом, который брал с собой на питчинг. Нарисовал себе фингал, надел треуголку, взял игрушечный пистолет. Это было лет семь назад — последний мой актерский выход. А когда я сам стал ставить спектакли, необходимость в таких заработках отпала.

Я закончил филфак МГУ: словенский язык и литература. Сидел себе в маленькой конторе, переводил что-то. При этом я с младших классов ходил в театральные студии, и вот один товарищ как-то говорит: «Пойду поступать в театральное». И я такой думаю: «Пойду-ка я с ним за компанию». В итоге мы поступили в ГИТИС на один и тот же курс. А у нашего мастера Владимира Алексеевича Андреева — но на курс раньше — учились шесть словенцев. Один из них, как закончил, уехал в Словению, немного там поработал артистом, но потом вернулся обратно и организовал здесь переводческое агентство. И я пошел к нему работать.

Переводить приходится очень разные вещи, в основном технические. Это и фармацевтика, и что-то связанное с бытовой техникой. Еще — хотя в последнее время редко, в связи с законом, который эти… [чудаки] приняли, — я работаю переводчиком на судах по усыновлению. Словения — страна маленькая. Соответственно, у них насчет усыновления очереди лет на десять. И словенцы за этим часто приезжают к нам. На судах по правилам должен быть официальный переводчик. И на таких слушаниях я работаю и получаю от этого огромное удовольствие.

В прошлом ноябре переводил на свадьбе. Невеста русская, жених словенец. Между собой они прекрасно общаются, но родственники же съехались и друзья — нужен был переводчик. Дело было в «Метрополе», то есть максимальный пафос. Все в золоте и все по обряду — папа ведет дочку к жениху, потом кидание денег и все такое. Но когда вышли цыгане с медведем, который раздавал листовки ясновидящей Ядвиги, я сказал: «Налейте мне водки».

По-моему, единственный способ подработать для режиссеров — это преподавание. Частных театральных школ сейчас немыслимое количество. Еще есть много агентств, которые занимаются устройством детей в кино. При них часто есть актерские курсы, им нужны педагоги. Другое дело, что такая подработка не может быть фрилансом. Если ты взялся вести группу, тебе нужно идти с ними к результату. Есть еще курсы для взрослых людей. Это вообще странная тема. У взрослых, в отличие от детей, отсутствует всякая мотивация. Дети хотят сниматься в кино, быть артистами, у них мечта, а взрослые приходят больше, кажется, знакомиться.

Артисты, вообще-то, по складу характера немножко дети. Они любят, скажем так, увлекательное сотворчество. И всякого рода обманы. Этому легко можно научиться — как раз когда работаешь с детьми. Кроме прочего, нужно уметь бесконечно терпеть капризы. Педагогика учит железному терпению. Дети к тебе открыты, они тебя любят совершенно естественно, и ты для них такой классный, каким никогда почти не бываешь для артистов — разве что на премьере. Поэтому если тебе совсем уж стало некомфортно с самим собой, можно пойти к детям поработать и немножечко воспрянуть духом.

А одноразовая подработка — это, например, мастер-класс. Пришел, провел, получил деньги. Например, лучшие страховщики России собираются, и им почему-то нужен в качестве тимбилдинга мастер-класс по актерскому мастерству. Первый курс института всегда выручает. Все тренинги, которые делают на первом курсе театрального института, везде проходят на ура — все эти ритмические рисунки, пересаживания по кругу, игры на внимание. Пятьдесят человек — серьезных, взрослых не только по возрасту, но и по содержанию, по отношению к себе самим — мужчин и женщин садятся на стулья в круг. И ты стараешься их зажечь. Главное — предлагать им как можно чаще смену заданий. Они садятся в круг, разбираются по номерам и друг другу посылают хлопки со словами: «Первый — четвертому!», «Четвертый — восьмому!», «Восьмой — десятому!». Если кто-то не успел или ошибся — выбывает. Остается один выигравший. Таких упражнений миллион. Обычно они поначалу считают, что с ними играются. А постепенно понимают, что все эти игрушки пройти практически невозможно.

Лет десять назад я служил актером в Тамбовском областном театре. Зарплата была тысяч шесть, и каждый месяц дирекция клялась поднять до пятнадцати. Живя этой надеждой, я взял кредит на ремонт квартиры, и мой ежемесячный платеж составлял 6500 при зарплате в 6000. Стал искать подработку. Вначале устроился грузчиком в ночную смену, но через месяц понял, что от недостатка сна умру быстрее, чем от голода. Увидел в местной газете объявление, что требуется человек в похоронную бригаду. Позвонил. Мне ответили: «Че хотел?» Я им: «Работу ищу». Они: «Берем. Приходи». Пришел. Подвальное помещение, над входной дверью черной краской от руки было написано «Пантеон». Внутри пахло свежим деревом. Этот запах потом года три ассоциировался с мертвыми людьми. В каморке, где сидела бригада, пахло еще перегаром, по́том и луком. Пожали руки, познакомились, выпили. На газете, где была закуска и водка, я написал свой номер телефона, на что бригадир сказал: «Как только, так позвоню». Вечером мне позвонили и сказали, чтоб был на Полынковском кладбище в 5:30 утра. Так я стал работником ритуального агентства «Пантеон». В дни, когда не было репетиций и спектаклей, мы на пазике ездили по городу, забирали мертвых из домов, составляли сметы похорон и везли тело в морг. Потом уже одетого и загримированного человека везли в церковь, там его отпевали. Потом несли к могиле, закапывали, делали холм, получали деньги, еду, алкоголь и возвращались в подвал делить эти самые деньги, еду и алкоголь. Вот такие будни в течение трех лет. Было неловко, а потом уже и смешно: ты несешь гроб, а тебя узнают по ролям люди из похоронной процессии. Начинают спрашивать: «Как это вы запоминаете столько текста?» А у тебя на плече гроб, духовой оркестр разрывается в марше, и ты беседуешь о системе Станиславского.

Я училась в Екатеринбурге в Школе современного танца Льва Шульмана при Центре современного искусства, а потом нас всем курсом выгнали. Тут же поступило предложение поехать в Москву на летнюю школу — нас позвал Александр ПепеляевХореограф, создатель «Кинетического театра», преподает в России, Европе и США. Его постановка «Кафе Идиот» получила «Золотую Маску» в 2016 году в номинации «Лучший спектакль в современном танце».. Нужны были деньги на переезд. Нас было пятеро профессионалов, мы пошли в ночной клуб «Малахит» — там уже работал Женя Мартьянов, один из наших педагогов. В клубе трудились гоу-гоу и балет. Мы пошли в балет. По-моему, номера там ставил какой-то англичанин. И каждую неделю была новая программа. Платили хорошо.

Однажды нам раздали костюмы… [фаллосов]. Они были неудобными, там не хватало места для рук. Вместо обуви на ногах были яйца. Большая трагедия была, когда кто-то падал. Потому что очень тяжело было встать без посторонней помощи. Потом еще меня звали перейти в стриптиз, и были еще номера топлес, но я запротестовала. Конечно, в… [фаллосах] трудно ходить, но хоть лица было не видно. Мне тогда было лет, наверное, шестнадцать или семнадцать.

В «Малахите» я работала, пока Пепеляев не взял меня в «Лебединое озеро» в Эстонии. Мы без конца гастролировали, пока не настали темные времена и все закончилось. Пепеляев сфокусировался на постановках для разных европейских компаний. Мне тоже хотелось делать что-то самостоятельно, но денег не было.

Я переехала учиться хореографии в Амстердам. Самый распространенный вид подработки здесь — позирование для художественных студий. Часто в студии собираются почему-то пожилые люди. Либо они рисуют твой портрет, либо полностью тебя обнаженную, либо — самый хардкор — частично одетую. На меня голую надели какую-то шкуру, и, блин, я в этот момент поняла, что это самое плохое. Голое обнаженное тело — это просто тело, а стоит что-то к нему добавить, получается эротика. Но самый ужас состоит не в этом. «Окей, — думаю я, — я пройду через это; восемь мужиков меня рисуют, это не страшно». Но там ужасно холодно. Они часто собираются в подвалах, где обогреватель распространяется в область до пупка. К тому же иногда ты обязан держать позу полчаса. И думаешь: «Зачем мне все это надо?»

В Большом театре я занимаю должность заведующего реквизиторским цехом. Работа, прямо скажем, не творческая и связана с бумагами, графиками, организацией. Но я не жалуюсь, поскольку наконец завязал с подработками на вечеринках, свадьбах и квестах.

Например, для одного квеста про советского маньяка я оформлял комнату в советском духе. Денег немного, даже на хлам с «Авито» не хватало. Я нашел расселенную пятиэтажку под снос. Охранники за пару бутылок водки разрешили мне проникнуть внутрь и забрать все, что покажется пригодным. Там я нашел советские шкафы-стенки, ковры, всякие вазочки, стаканчики — все необходимое в лучшем виде. Одна комната меня впечатлила особенно сильно: весь пол был завален пуговицами. Буквально. За окном — дождь, осень, светло, а в комнате только горы пуговиц. И одна книга лежит на полу — «Мертвые души».

Вообще же, профессиональных театральных художников зовут оформлять вечеринки в крайнем случае и в самый последний момент, когда что-то пошло не так. Типичный случай: срочно надо спасти закрытую вечеринку с голыми женщинами и кокаином. Как правило, зовут буквально за пару часов до старта, когда идей нет, пространство пустое, бюджет — 5 тысяч рублей. В таких случаях я еду в свой любимый магазин «Леруа Мерлен» и придумываю там на ходу. Один раз я закупил лампочек, проводов и белой бумаги, сделал из всего этого полутораметровые светящиеся розы. И мне нетрудно, и клиент в восторге.

А в идеальном мире сценограф — это не оформитель, а человек, организующий пространство, создающий миры. Его работа — окунаться в неизвестность. В идеальном мире задачи ставит сам художник, и последнее слово всегда за ним. И, кстати, такие примеры есть и в мире реальном: существуют театральные художники высоченного уровня, которые могут сегодня свободно заниматься творчеством, минуя прагматические вопросы.

В институте я подрабатывала администратором в студии йоги у друзей. Один раз, когда не пришел преподаватель, провела занятие за него. Вообще, чтобы преподавать, нужно пройти двухгодичный курс. В конце — экзамен. Показываешь все позы, демонстрируешь владение теоретическими знаниями и получаешь сертификат со штампами.

Был период, когда я вела по шесть занятий в неделю. Сейчас оставила себе только одну группу и с несколькими людьми занимаюсь индивидуально. То есть это уже не столько для дополнительного заработка, сколько просто для себя. Мне это интересно — видишь практический результат. Ты поработал с человеком, он стал прямее. Занимаешься год, видишь «до» и «после» — просто небо и земля.

Несколько лет назад у нас в театре все актеры занимались йогой. У нас ведь все упражнения — на концентрацию, мы тренируемся держать внимание на теле, на пространстве. Йога — это то же самое.

Если у драматурга нет заказа от театра, он пишет для ТВ, кино и рекламы. Другие варианты: социальные проекты, преподавание (если заплатят — хорошо), лекции и мастер-классы. Театры залупаются платить и все жалуются, мол, им драматурги не приносят заработка.

Я генерировала сюжеты для сериала «Девчонки» на ТНТ. Это когда ты сидишь и выдаешь по десять вариантов того, что может приключиться с одной героиней. Мне, кстати, так и не заплатили, потому что, видимо, ничего не взяли в работу. Еще писала диалоги к парочке серий «Чемпионок» для MTV.

Мне, на самом деле, очень нравится писать сценарии к мероприятиям. Я этого не чураюсь, там прямо креатив и свобода может быть. Для студии «Воздух» я, например, попробовала сделать то, что придумала в ШТЛ (Школа театрального лидера при Центре им. Мейерхольда. — Прим. ред.), — инструкцию к перформансу. Это когда люди выполняют некие указания: они могут быть как веселыми, так даже и с социальной нагрузкой. Был голос, который из динамиков транслировал житейские мудрости типа: «Не пейте воду из-под крана», «Не покупайте билеты с рук». Также люди читали проекцию, которая указывала им, какое следующее простейшее физическое действие совершить — почесать голову, отойти к стене. Идея была в том, что все мы погрязли в ритуалах и рутине, часто мы делаем не то, что хотим, а то, что нам диктуют «голоса» — телевидение, начальство, члены семьи.

Вообще, я уже размышляю над тем, чтобы вернуться в офис и, как в те времена, когда была «неизвестная», «начинающая» и все прочее, сидеть полдня работу делать, а полдня писать. Или вообще бросить это неблагодарное дело и уехать куда-нибудь официанткой в тепле работать. Еще танцевать умею.

После театрального в Воронеже я переехал в Москву и, конечно, думал, что пройдет полгодика-год, я попаду в театр, начну сниматься, прославлюсь! Естественно, этого не случилось. Я тыкался-мыкался по кастингам. Съемки были убогие, всякие дешевые сериалы типа «Прокурорской проверки», которые идут по федеральным каналам. Переиграл всех педофилов, наркоманов и убийц.

В итоге я стал продавцом в бутике в ЦУМе. Ушел в запой, в депрессию, в наркотики. Потом меня вытащили, позвали сначала в один театральный проект, потом уже в «Театр.doc». Я пришел помогать делать ремонт и заодно рассказал там про идею своего проекта. Хотел делать спектакль про геев. Я принес интервью, которые я взял у знакомых и знакомых знакомых. Еще год мы набирали материал, драматург Нана Гринштейн сделала из него пьесу, а режиссер Настя Патлай эту пьесу поставила. Так в итоге появился спектакль «Выйти из шкафа».

Меня недавно позвали работать в театр: 15 тысяч оклад, работа шесть дней в неделю. Спасибо, нет. В негосударственных театрах, как «Театр.doc», еще меньше денег. Но там хотя бы ты работаешь не потому, что жена режиссера вдруг захотела сыграть Аркадину и теперь мы ставим Чехова.

Аниматором я стал, когда меня выгнали из двух театров, и я сидел без работы и без денег. Вообще. Одно время я жил практически на улице. Из Воронежа ко мне переехала однокурсница — она тоже актриса-неудачница. Долго думали, чем бы заработать. И нашли прям рядом с домом агентство по организации праздников. Мы решили, это судьба.

Устроено это так. Предположим, заказали «Фиксиков». Мы едем в костюмах фиксиков развлекать детей приближенно к сценарию мультфильма — чиним помогатор или что-то в этом роде. У нас там есть реквизит — в основном все тряпочное (тоннель, через который нужно пролазить, гигантский парашют), чтобы дети не переубивали друг друга. Все время стараемся что-то придумывать. Например, шоу гигантских мыльных пузырей. Видели когда-нибудь? Такие пузыри, куда человек помещается. Или научное шоу с жидким азотом и сухим льдом. Нас заказывают на дом, в кафе, рестораны, в парк — куда пошлют, туда и едем.

Недавно работал на дне рождения в ресторане в Новокосино. В костюме миньона. В торговом центре. Там детская комната, в ней дикие абсолютно дети. В меня кидали всем, что было под рукой. Кусали, били, обзывали. В принципе, я уже к этому привык, это нормально.

Как только мне позвонит Звягинцев и скажет: «Валерон, для тебя есть роль», я скажу: «Окей, отменяю заказ на завтра на две тыщи. Еду к вам».

Ни в один театр меня не взяли. Потому что я закончил ИСИ. В каждом театре, куда мы всем курсом приходили на прослушивания, нам говорили: «В этом году нет набора». В Театре на Таганке нам сказали: «Подождите здесь». И мы сидели пять часов, пока нас запустят. Оказалось, что они просто ждали чуваков из ГИТИСа. Потом вышла девушка, сказала: «Ребят, извините, вы не пройдете».

В театр «Шалом» некоторых с моего курса взяли — но не меня. Я на месяц забухал. И узнал от друзей, что есть такой Московский государственный театр художественной публицистики, где как раз освободилась ставка актера. Там я в итоге просидел семь лет. Играли жития святых и детские спектакли. Про меня даже пьесу написали — «Щенок Зяба».

Я работал официантом в кафе Lavkalavka, в пабе «Джон Донн», барменом в ресторане «Море суши», бариста в «Jazz Кофе» и в Subway. Какой-то чувак выиграл тендер на сборку табло для казанского Сбербанка, снял какое-то помещение в Текстильщиках, и там ночами несколько случайных человек, включая меня, этим занимались. Еще работал зазывалой на механического быка на «Нашествии». Сорвал там горло.

Недавно на «Мультимире» я был джингликом Бедокуром. Знаешь Бедокура? Синяя херня, которая бегает. Это был я. На каком-то корпоративе мне выдали костюм Чеширского кота. И почему-то все хотели танцевать с котом. Тогда я понял, что работаю начинкой для ростовой куклы. Подбегает к тебе девочка, обнимает. Но не тебя, а твой костюм. Ты — начинка. От тебя не требуется ни черта, кроме физической выносливости.