«Кураторы — худшие из художников»: о чем говорят участники Уральской биеннале

«Моя работа — про электромагнитные поля. Они окружают нас, но мы не можем их видеть. У меня есть специальные наушники для того, чтобы записывать, как звучат различные коммуникации, системы безопасности и так далее. Мой проект фактически представляет собой карту 50 мест в городе, электромагнитный шум которых люди могут послушать — и познакомиться с этим очень странным миром.

Я не думаю, что нахожусь сейчас на краю цивилизации. Для меня Россия, бесспорно, является частью Европы, и даже намного больше, чем Америка, — прежде всего в смысле культуры. Я и раньше бывала в России и в 2013 году в Москве собирала материал для такого же проекта. Здорово, что здесь я могу открывать новые вещи, которых уже нет в Европе.

Электромагнитные поля Екатеринбурга звучат так красиво. По всему городу у вас катаются троллейбусы, звук которых мне напоминает вой волков, — и это слышно постоянно. Многие вещи у вас звучат иначе: звук ваших роскошных торговых центров тоже трудно с чем-то спутать — они испускают очень короткие сигналы. А вообще Екатеринбург — это очень красивый город в классическом смысле, и здорово, что здесь сохранился старый мир — вроде все тех же троллейбусов.

Фильм «Квадрат» про безумного куратора я пока не видела, но на всякий случай хочу сказать, что кураторы — худшие из художников: большинство из них просто забирает нашу славу. А такие исключения, как куратор биеннале Жоан Рибас, случаются очень редко. Здорово, что «Квадрат» получил главный приз в Каннах, но я не думаю, что это знак каких-то больших перемен в обществе, сигнал того, что искусство вдруг стало более значимым. Искусство было важным всегда — вспомните хотя бы 1970-е, когда мое поколение устроило собственную революцию, не менее важную, чем студенческие волнения 1968 года. Я тоже была частью всего этого».

«Тема Уральской биеннале — «Новая грамотность» — мне очень близка: я много работаю с текстом — и в аудиальном творчестве, и в искусстве. Эта моя работа тоже связана с текстом и названа выдуманным словом, которое состоит из двух частей — «трансатлантика» и сленгового «трансуха».

От Екатеринбурга у меня странное ощущение: так бывает, если долго летишь куда-то, но оказываешься там же, где и садился в самолет. Я в России, вроде бы ничего особенно не поменялось. Хотя шла на выставку утром и почувствовала, что мы находимся не в Москве — это заметно по многим параметрам, особенно эстетическим.

Громкие культурные скандалы последнего времени прошли мимо меня. Намного больше меня волнует коллаборация Рианны с Puma и последний альбом Ланы Дель Рей. Не уверена даже, что посмотрю фильм «Квадрат», но новые серии «Рика и Морти» — точно. Видела уже шесть, они — отличные. Годовщина русской революции меня тоже не очень волнует — если честно, мне больше интересно то, что происходит сегодня».

«Для нас было важно, что «Новая грамотность» обращается к теме технологий. Они так сильно меняют мир вокруг нас, что требуют перестройки сознания всего общества. Нам действительно необходима тотально новая грамотность, новый ликбез в духе того, что делали Маяковский с товарищами. Еще очень здорово, что биеннале проходит именно в Екатеринбурге: прежде здесь не было таких гигантских проектов, которые бы включали в себя новые медиа. Это хороший знак, потому что сейчас Екатеринбург выглядит брошенным городом, который как будто потерял свое лицо и ищет новое.

Из всего, что происходит вокруг, самая болезненная тема для нас — арест Кирилла Серебренникова. Кажется, что система устроена так, чтобы можно было обвинить кого угодно в чем угодно, если просто возникнет такое желание».

«Я проработал преподавателем шесть лет, и первое, что бросилось мне в глаза, когда я пришел в вуз, — это что все парты были исписаны разными посланиями. В какой-то момент я начал коллекционировать эти штуковины — а самые интересные решил показать здесь. С одной стороны, они очень точно отражают наше время и то, что волнует молодых людей; с другой — воплощают протест: эти молодые люди не слушают лекцию, пока рисуют, и находятся в своеобразной оппозиции.

Кто виноват в бедах России, давно неинтересно обсуждать, а делать надо то, что волнует. Мы занимаемся искусством, кто-то поднимает ЖКХ на новый уровень: я был сегодня на одном из заседаний и слушал молодых энтузиастов. Но напряжение в обществе, конечно же, растет: недавно в Екатеринбурге человек въехал на машине в кинотеатр, протестуя против фильма «Матильда». И я слышу другие беспокойные сигналы. Я не понимаю, к чему все идет и что с этим делать дальше».

«Меня очень волнует процесс трансформации — как меняются и развиваются вещи, как формируется материал. Всех людей защищает кожа, одежда и дом, а мой проект — это что-то посередине: дом в форме человеческого тела. Непонятно, кто это — дети или взрослые, мужчины или дети. Скорее индивидуумы, которые создают общество, как дома создают город.

Я не согласен с тем, что две главные беды России — дураки и дороги. Автомобиля у меня нет, и дороги меня не очень волнуют, а людей я до этого встречал очень милых и культурных. И говорить, что Екатеринбург находится на краю мира, я бы не стал: это очень красивый город, а полеты и интернет сегодня отменяют все расстояния. Если бы я мог здесь что-то изменить, то выбрал бы общественный транспорт: с ним действительно беда.

Фильм «Квадрат» я не смотрел. Честно говоря, я не думаю, что искусство сегодня набирает популярность, — напротив, оно даже стало немного более маргинальным: во времена Караваджо в церкви висела единственная картина в городе, а сегодня мир просто переполнен изображениями. Думаю, художники как раз и должны придумать, как с ними обращаться, — и в смысле дизайна, и в смысле политики и экономики. Кто, как не художники, предложит другой взгляд на мир?

Мне очень стыдно, но про годовщину русской революции я слышу впервые. И не только я: наше радио и газеты совсем не говорят об этом. Конечно, всех нас в школе учили и рассказывали, что у вас случилось в 1917 году, но почему-то мы сейчас об этом совсем не вспоминаем. А на ваши скандалы в культуре я, если честно, сам стараюсь не обращать внимания — не люблю журналистов за то, что они делают много шума практически из ничего и стравливают страны друг с другом. Я люблю Россию, ваши книги и искусство (мой любимый писатель — Хармс, а еще мне очень нравятся Ильф и Петров), у меня много русских друзей, а за тем, что говорят о России в медиа, я даже не слежу».

«Я часто создаю звуковые скульптуры, а в этой работе попытался использовать объекты, которые были на фабрике до меня. Эту инсталляцию заставляет звучать встроенная система магнитов — из-за них струны вибрируют. Говорить, что я заставляю звучать здание, было бы слишком прямолинейно, но в некотором смысле это так: струна в высоту как раз достигает потолка. В любом случае мне кажется, что работа должна говорить за себя — мне не хотелось бы слишком много объяснять.

Если бы я мог изменить что-то одно в Екатеринбурге, то это были бы дороги. Я очень чувствителен к звукам, а ваши дороги так сильно шумят, что находиться в городе тяжело.

Я уже был в России десять лет назад, но тогда в качестве туриста. Может быть, поэтому и не замечаю больших изменений: я смотрю совсем разными глазами на вашу страну — все-таки в этот раз я приехал работать. Но хорошо, что я успел побывать здесь раньше и составить собственное мнение: о политике России у нас говорят много разного, и если бы я лично не увидел, что все не так страшно, то побоялся бы ехать».

«У России есть серьезная проблема регионов. Между вашими городами такой же разрыв, как между классами в капитализме, когда у 5% есть все, а у 95% — ничего: сколько можно делать все выставки и галереи в Москве? Поэтому хорошо, что такой большой проект проходит на Урале при участии очень сильного и честного куратора. Честный куратор — тот, кто думает в первую очередь о художниках и важности своей темы, а не о себе и своей карьере, не пытается работать только со звездами, чтобы его имя часто звучало.

Екатеринбург я люблю гораздо больше, чем Москву. В Москве кругом деньги, а здесь люди намного более доброжелательные. Знаете, как в Москве тебе с каменным лицом говорят «Приятного аппетита» или «Доброго пути»? Если в парижском метро я улыбнусь человеку, а он не улыбнется в ответ, то тебя просто парализует — такого просто не может быть. А у вас люди по-прежнему такие закрытые; мне приходилось вынимать из себя это долгие годы.

Мне нравится думать о том, как меняется язык и территория, и мне нравится игра слов, которую я здесь постоянно нахожу, — типа «Putin — puma». Тут у меня есть свои зрители, которые тонко чувствуют этот юмор: французам не объяснишь игру слов «политзаключенные — поэтзаключенные». Про то, что происходит у вас в культуре, я могу сказать только одно слово: паранойя. Я не знаю, будет ли все дальше смягчаться или, наоборот, это странное следствие всеобщего состояния. Страх везде, а не только здесь: после каждого теракта нарастает беспокойство французских властей, и конфронтация становится все более видимой».