«В детстве мне очень хотелось быть конкретным человеком — Юрием Сенкевичем. Это ведущий советской передачи «Клуб путешественников». Хотелось быть человеком, который путешествует на каких-то плотах и показывает амфоры и дудочки индейцев. Когда я был маленький, я думал: как же круто! Но понимал, что особенных шансов путешествовать нет. И вот, может быть, чего-то в жизни я недополучил, не знаю. Но что Бог дал — так это любимое занятие. Я много путешествую по миру. Я езжу на лайках, на оленях, плаваю на кораблях, летаю на вертолетах.
И вот недавно у меня был полет на самолете такой, опасный. Когда вывалились эти. Маски кислородные. И там люди кричали, молились, а я удивительным образом ничего не делал, я вжался в кресло и думаю: так, хорошо, мы сейчас умрем. Ха-ха-ха, ну умрем, ну ладно. Так. У меня же есть небольшой капиталец, жена знает, где его взять, очень хорошо. Значит, сыну от первой жены она тоже деньги передаст. Он доучится. Он уже нормальный парень, вырос, боец, ну справится как-то. Вот маме, конечно, будет тяжело. Лучше не переживать своих детей. Маме будет трудно, да. Но вообще-то я готов. Я готов умереть. Сколько будет полет вниз? Одна минута, две. В общем-то, ничего прям уж настолько важного, что я еще очень хотел бы сделать, не осталось. Ну будет одной книгой больше, увижу еще 5–10 стран. Я еще не видел Аргентину, не видел этих пони, не танцевал танго. Но ведь я могу этого и не делать.
И когда нас отпустило и стюардессы заправили обратно эти штуки, я думаю: подождите. Неужели у меня нет больше вот этих мегажеланий, которые могли бы быть двигателями жизни? Ну пожил, пожил, окей. По миру поездил, сына родил, книжку написал. И вроде не мудак. Чего ты еще хочешь?
И вот тогда мне стало страшно. Не оттого, что мы чуть не разбились. А оттого, что не за что держаться. Твои цели должны быть чуть-чуть недостижимы. И ты должен к ним идти, ты должен верить, добиваться их. И я искренне боюсь сказать фразу: «Все, этого достаточно». Потому что это значит — миссия выполнена. И пора уходить. Как только я приму это и примирюсь — мне конец».
«Идем на вечеринку. «А почему ты надел костюм?» — «Ну… Мы идем на вечеринку». — «Ты же знаешь, что у меня сейчас все платья в стирке». — «Нет, Илона, я не знал». — «То есть ты будешь в костюме, а я буду как урод? Ты это специально!» Берет кухонный нож для хлеба, такой, с зазубринами, и режет себе вены. Все стены в крови. И это уже вроде последняя капля. Но ты не можешь ее сейчас бросить. Ты же отвез девушку в больницу, там перевязка, нужно хотя бы, чтобы она оклемалась.
Наконец, однажды, через два года совместной жизни, я решаюсь уйти, собираю сумку. Выхожу — и там висит желтый халат. Ее дурацкий желтый халат. И вдруг я понимаю: я вот сейчас уйду, она вернется, будет здесь сидеть в этом халате и плакать. Будет больно, будет такое горе. Потому что на меня надеются. Потому что я должен. И с этими мыслями я ставлю сумку на пол.
Я прожил с ней еще два года. Это были потерянные, выброшенные годы. Это не была любовь, я сейчас точно понимаю. У меня же есть опыт любви. Я не вынес из этого никаких уроков, не сделал никаких выводов. Зачем я это делал? Что меня держало? Ну желтый халат, ну и хрен с ним! Почему я должен?
У Тарковского было в дневниках, в его «Мартирологе»: «Я в какой-то момент думал, что смысл жизни — это женщина и любовь к ней. Я стал рабом этой женщины. Потом у меня был период, что смысл жизни — это Бог, и я стал рабом Бога. Я приносил ему жертву. Потом это была работа, я стал рабом работы, а сейчас я думаю, что это рабство на фиг никому не нужно. Ни женщине, ни Богу, ни работе, смысл в чем-то совершенно другом». Он не говорит — в чем. Но говорит, что ему стало намного легче».
***
«У меня в жизни был настоящий мистический опыт. Я думаю, я верю, что я действительно путешествовал по прошлым жизням. У нас в Латвии есть такая женщина, ее зовут Ирина, у нее невероятные фиолетовые глаза, в которые больно смотреть, настолько они чистые, что ли. И она занимается каналами. Это не гипноз. Ты садишься напротив нее. Она говорит: «Алекс, сейчас вы закроете глаза, я буду вашим каналом. Просто рассказывайте, что вы видите». Я говорю: а можно увидеть, с чего все началось? Мое первое воплощение? И вдруг я вижу скалу в темноте, и на этой скале сидит мохнатое существо. Уже человекоподобное. Знаете схему эволюции человека? Такую цепочку фигур. Это тот, кто уже почти встал, но еще горбатый. И он воет. Воет на звезды.
Это я. Я вою».