Гобелен — декоративная шпалера, то есть ковер без ворса, тканая картина. Гобелены могут изготавливаться из натуральной шерсти и шелка, из хлопка и синтетики, украшаться золотом, серебром, цветной проволокой и просто тканой аппликацией. Часто создаются целые сюжетно связанные серии шпалер. Изготовление гобеленов — это всегда ручной труд.
«Для музея Триеннале гобелена — очень важное событие. В музее хранится одна из самых больших коллекций декоративно-прикладного искусства в России — работы художников бывших союзных республик, мастеров разных поколений и разных творческих направлений. Гобелены — значительная ее часть. Самый ранний гобелен датируется 1949 годом. Коллекция постоянно пополняется и в современном виде включает в себя не только работы советских художников, но и произведения шпалерного искусства русской и европейской школы XVII–XIX веков.
Часть работ можно увидеть каждый день в постоянной музейной экспозиции «Искусство большого стиля», но раз в три года, на триеннале, наравне с представителями старой школы выставляются совсем молодые художники по гобелену — за ними будущее российского ручного ткачества».
«Я ничего не знала о ткачестве до поступления в Строгановку. Изначально собиралась поступать на графический дизайн — хотела быть коммуникативным дизайнером. Но случайно забрела на девятый этаж академии — на кафедру текстиля. Вообще это было очень спонтанным решением — в конце апреля, перед самым поступлением, взять и поменять кафедру. Все моему решению очень удивились, говорили: господи, ну что ты придумала, какой-то XIX век, а «Графический дизайн» — такая модная кафедра, после нее все находят нормальную работу! Я все это прекрасно понимала, но спустя годы могу честно сказать: я нисколько о своем решении не жалею.
Мне нравится заниматься ручным трудом, а не сидеть за компьютером. И я рада, что поступила именно на текстиль, именно в Строгановку, потому что в противном случае я вряд ли бы занималась сейчас гобеленами. Меня учили Сергей Владимирович Гавин и Александр Сергеевич Гораздин — люди с горящими глазами, настоящие мастера своего дела, заражающие любовью.
Вообще гобелены принято относить к монументальному виду искусства. Тут важно чувствовать разницу между тем, что делаю я в своей «Зеленой основе», и тем, что можно увидеть на выставке в «Царицыне». В музее представлены крупноформатные работы, тематические и наделенные смыслом. Я же занимаюсь небольшими форматами, мини-гобеленами. Сейчас это очень популярная в Европе область ткачества — мне кажется, им занимаются абсолютно все, потому что инстаграм просто пестрит ими. Понятно, что пока это скорее западная история, но постепенно мини-гобелены становятся популярными и в России. И я этому очень рада, но при этом хотелось бы, чтобы люди понимали одну вещь.
Такие проекты как раз показывают, что с гобеленами связаны глубокие традиции. Моя «Зеленая основа» — тоже сложнее уровня хобби. Я провожу мастер-классы, рассказываю про ткачество — мне хочется объяснить людям, как это все интересно.
«Зеленая основа» — мой первый проект, и он отнимает кучу времени. Нужно не только соткать гобелен, но и хорошо его сфотографировать, и написать интересный пост в инстаграм. Но я чувствую, что работа очень важная. Грустно, когда реально хорошие художники, у которых много работ, сидят дома, свернув гобелены в рулоны. Грустно, когда художник вынужден идти работать не по профилю, а ткать только для себя и только в свободное время. Я с удовольствием работаю на заказ — для меня это прямо радость.
Художник должен уметь найти общий язык с заказчиком, понять, что тот хочет, но при этом воплотить в работе и какие-то собственные идеи. Не нужно подстраиваться и ткать то, что тебе не нравится, нужно найти компромисс. Цель не в том, чтобы угодить, а чтобы сделать работу востребованной. Дело даже не в оплате труда, а в том, что ты делаешь свою работу нужной кому-то еще, кроме тебя. К примеру, у меня был не так давно большой заказ — я ткала гобелены для ресторана «Классика жанра» в Челябинске. Несколько моих работ находятся в частных интерьерах. И это все работы, за которые мне не стыдно, потому что они правда хорошие».
«Мои родители — художники, оба окончили Мухинское училище в Петербурге — ныне это Академия Штиглица. Я начал рисовать, когда мне еще и трех не было. Потом стал учиться — делал сначала графику, потом живопись, в конкурсах участвовал, — а когда встал вопрос о среднем профессиональном образовании, мама открыла при саратовском Политехе отделение по текстилю, и я пошел учиться туда. Так я познакомился с ткачеством и с тех пор занимаюсь только этим.
Все художники делают гобелены на свои деньги. Времена, когда во время учебы предоставляли какие-то расходные материалы, давно прошли. Обычные траты на материалы — это около пятнадцати тысяч рублей. Я не считаю, что это какие-то огромные деньги. Существенные — да, но если скупиться, то и становиться художником по гобелену не стоит. Я просто стараюсь не делать больших вещей. Самая масштабная моя работа — метр на полтора.
Я про себя давно уже все понял. Как только начал ткать, осознал, что не буду этим зарабатывать на жизнь, не буду делать гобелены на заказ. Это очень трудоемкая работа, она забирает много времени и сил внутренних: ткать для заказчика, который будет еще указывать, что и как я должен делать, — это слишком. Так что тку только для себя, воплощаю в гобеленах свои идеи. И ни одну работу продавать не собираюсь. У меня их всего-то семь. Сейчас я учусь в Академии Штиглица на «интерьере», чтобы зарабатывать на жизнь как архитектор, а не как мастер по гобелену.
Я не могу сказать ни про себя, ни про кого-то из знакомых, что вот он сейчас делает что-то такое, что действительно может являться передовым в области ткацкого искусства в России. Если говорить про Запад, то там другая проблема. Есть прием, есть техники, но нет философии. То есть постмодернизм пустил свои корни везде, и, к сожалению, зачастую за каким-то интересным стилистическим приемом нет философской глубины. В России обратная история, здесь искусство всегда было очень вдумчивым.
Сейчас гобелены начинают возрождаться. А до того был достаточно серьезный застой: в девяностые годы мало кто мог позволить себе заниматься искусством. Будущее гобелена с точки зрения технологий, возможно, будет решено через различные мультимедийные материалы. Допустим, можно будет использовать проекции. Уже разрабатывают для этого специальные ткани и нити. Можно будет делать целые пространства — возможно, даже жилые — с использованием мультимедийных гобеленов. И в таких интерьерах можно будет все менять бесконечное количество раз — цвета, насыщенность, яркость. Это очень интересная тема, она уже вовсю идет, но примеров пока немного, и я сам только начинаю в этом разбираться».
Ирина Смагина «Стражи» (2017). Джут, шерсть, полушерсть, фасонная нить, ручное ткачество
Малик Муканов, Айдар Жамхан «Гость» (из серии «Степная мозаика») (2017). Шерсть, ручное ткачество
Галина Бушуева «Весенние тени в Царицыне (триптих)» (2017). Шерсть, хлопок, нить, синтетическое волокно, шпалерное ткачество
Евгения Немировская «Колонны (триптих)» (2017). Шерсть, лен, ручное ткачество
Людмила Белянкина «Ночь» (2017). Хлопок, полиамид, ручное ткачество
Елена Молчановская «Лес». Шерсть, ручное качество
Елена Демидова «Отражение» (2017). Шерсть, ручное ткачество
Лариса Рубцова «Сады вдохновения Анри Руссо» (2017). Шерсть, полушерсть, акрил
Владимир Мухин «Парк постиндустриального периода» (2017). Шерсть, полушерсть, ручное ткачество
Владимир Мухин «Лестница в небо» (2016). Шерсть, полушерсть, ручное ткачество
«Ответ на вопрос «Почему именно гобелены?» может быть только один. Ты либо «заболел», либо «не заболел». Не бывает такого, что ты сел и подумал: а займусь-ка я ткачеством. Когда ты пробуешь ткачество в процессе обучения, внутри тебя либо что-то екает, либо нет. Если екнуло, то все. Ты потом всеми правдами и неправдами будешь этим заниматься. Круг людей, ткущих гобелены, очень маленький не потому, что это тяжело и дорого, а потому, что это «болезнь». В самом хорошем смысле этого слова. Но я знаю людей, которые попробовали — и не подсели.
Я «заболела». Мастерской у меня нет. Ткацкий станок — два метра шириной — стоит у меня дома. Прямо в комнате. Он переехал со мной в новую квартиру, и вся мебель уже покупалась под него, и он специально утоплен в нише, чтобы было место для ниток и все такое. С одной стороны, это удобно — можешь хоть ночью работать. С другой стороны, неудобно, потому что станок — это пыль и главное место в интерьере, и никуда его не деть, не спрятать. Но мне очень повезло с мужем. Он во всем помогает, даже красит нити, распутывает их для меня — хотя никакого отношения к творчеству не имеет, он вообще программист.
На заказ я не работаю — ни за что! Работа с заказчиком — это самое тяжелое дело. Во-первых, заказчик никогда не знает, что хочет. Во-вторых, обычно хочет просто красивую картинку, и если переносить какой-то композиционный сюжет на гобелен, то я вообще не представлю, как это — через силу, что ли, ткать? Когда я выпускалась из Строгановки, у меня была идея: творчеством я занимаюсь только для себя. Благо мне это позволяет жизнь. Я преподаю в свое удовольствие, общаюсь со студентами, но рисую и тку исключительно для себя. Я вообще не уверена, что когда-нибудь это будет приносить материальную прибыль — только моральное удовлетворение.
Законченных гобеленов у меня две штуки, третий на подходе. Гобелен — это ведь что такое? Надо сесть и не вставать. Если хоть на пару дней выпал из работы, приходится начинать все заново.
Ты садишься и видишь перед собой просто мотки разноцветных нитей, и из этого многообразия надо попасть в тон, попасть в цвет. Создание гобелена — очень живой процесс. Представьте: вы начинаете гобелен весной, и вот прошло лето, прошла осень, наступила зима, прошел год, и — сколько всего за это время случается событий? — вы уже совсем другой человек. Свой дипломный проект, к примеру, я ткала девять месяцев — каждый день с утра до вечера».
«Сначала я хотела быть художником-мультипликатором, но не хватало образования — я не ходила в художественную школу, — и в пятнадцать лет я попала в училище, где изучала ковроткачество, традиционные техники ручного ткачества и многое другое. Мне все это очень нравилось, и вот уже без малого лет десять я этим занимаюсь.
Не могу сказать, что люблю ткачество безумно, как некоторые. Другие обожают: для них ткать — как дышать. Я — нет. Возможно, из-за того, что гобелены — это всегда ужасно долго… Я тут недавно прочла у Хундертвассера, что ткачество — это настолько длинный процесс, что если бы, к примеру, Дюрер и Брейгель, вместо того чтобы писать свои прекрасные полотна, сидели за станками и ткали, у каждого получился бы квадратный метр гобелена, и в этом не было бы ничего от Дюрера и Брейгеля, которых мы знаем и любим. Они бы столько энергии на ткачество потратили, что на живопись их бы просто не хватило! Не знаю, возможно, мне стоит сначала попробовать себя в более быстрых техниках, а уже потом с приобретенным опытом вернуться к гобеленам?..
В Петербурге, где я сейчас живу, все, кто занимается гобеленом, помимо прочего пытаются его популяризовать. Хочется народ с этим видом искусства познакомить! А то из-за того, что это немножко забытое искусство, к нему относятся как к какому-то ремеслу, причем не очень уважаемому. Моя знакомая Катя Абламская открыла небольшую компанию «Зеленая основа», рассказывает о гобеленах и немного их продает.
Я заметила, что в Прибалтике и Финляндии к гобеленам другое отношение — более простое, что ли, и легкое. Там ткачество не вызывает удивления, потому что с ним все так или иначе знакомы: у кого-то бабушка ткала, кто-то сам на досуге за станком сидит. И существует очень развитая инфраструктура: изготавливаются станки, продаются нити и вся эта атрибутика для гобелена. Все работают друг на друга: коллекционеры покупают, художники проводят мастер-классы, все больше людей хотят этим заниматься, производители станков и всей сопутствующей атрибутики наращивают производство. А у нас… Ну, я не понимаю, почему этого не происходит. Может, потому что города Москва и Питер — слишком большие города и в них все растворяется?
И еще проблема: старая школа подминает под себя молодых. На любом смотре тебя так раскритикуют — нет композиции, неправильная цветовая гамма! — что сразу хочется все бросить и никогда этим больше не заниматься.
Не хватает легкости в этом вопросе — все сидят в своих застенках и годами ткут свои гобелены. Не хватает юмора, простоты, отходчивости. У тебя получился один гобелен, у меня другой — и это абсолютно нормально».
Цели обязательно стать мастером по гобелену у меня не было. Я просто поступил в институт, познакомился там с Сергеем Владимировичем Гавиным, который понравился мне и как художник, и как человек, и решил, что у него и буду учиться. Он рассказал мне про старинные гобелены, объяснив, помимо прочего, что все это тяжело, долго, дорого. Но на самом деле меня всегда привлекало монументальное искусство — росписи на стенах, большие форматы. В Строгановке, где я учился, одной из таких возможностей работать с монументальными вещами были гобелены.
Естественно, история знает времена, когда художники по гобеленам жили и довольно неплохо зарабатывали. То есть теоретически быть финансово успешным мастером по гобелену реально. Но есть одна современная проблема. Сейчас нет таких интерьеров, зданий больших, комнат, где бы гобелены можно было применить. Раньше вон сколько дворцов строили — и гобелены в каждом были нужны. А сейчас просто нет ни дворцов таких, ни богачей, которые бы платили огромные деньги за гобелены. Мне кажется, все упирается в отсутствие спроса.
Сам я сейчас больше рисую эскизные варианты — непосредственно с материалом почти не работаю. Я учусь в другом городе, и у меня нет мастерской, в которой я бы мог спокойно любимым делом заниматься. Работа над гобеленом — это работа на полгода или даже год. А тут то на одной квартире живешь, то на другой, и переезды эти совершенно невозможны со станком. Так что я больше работаю над эскизами и иллюстрациями, но про гобелены помню всегда и иногда думаю, как это было бы круто.
Кстати, я тут недавно был в магазине IKEA. И, проходя по залам, увидел, что там продают ковры ручной работы. То есть, в принципе, получается, что огромная корпорация посчитала и вычислила, что ручное ткачество будет востребовано. Ковер не гобелен, но что-то близкое и рядом. Так что, я считаю, это для всех нас очень хорошая новость».
