Как выбирать пиво к умной книжке, арт-альбому или самиздатному журналу

Липа: «Сейчас начинает возрождаться этот старинный северноевропейский стиль пивоварения, и это один из примеров — настолько старинный стиль, что даже называние похоже на «мумию». На вкус оно — будто пьешь травяную настойку и закусываешь бисквитным пирогом, и от всего этого тебе действительно хорошо. Очень интересное сочетание, а Скандинавия — один из самых интересных регионов на предмет крафта».

Крюков: «Нас заинтересовало, что это пиво старое и травяное. На этот случай у нас есть отличный букинист — альманах «Тарусские страницы». Достаточно старая книжка: вот тут даже вырезана по непонятным причинам часть страницы — и, кажется, что‑то более травяное в ассортименте нашего уголка найти будет сложно. В редакционном совете — Константин Георгиевич Паустовский, например. Каждый человек, кто был в Тарусе, знает, что это мир добра. И неважно уже, про что эта книга, обязательно про все хорошее».

Липа: «Это такой кислый эль — как будто взяли носки после пробежки и добавили солод. И получилась прежде всего свежесть. В пиве каждый год что‑то становится модным, и вот это тренд 2016 года — дикие дрожжи, спонтанное брожение. Его специально хитро варят, чтобы оно было таким кислым. А еще в этом семействе напитков имеются настолько кислые эли, что они как винчик — долго выдерживаются в бочках».

Зайкина: «Кислый эль — мода года, и модный ответ от «Живет и работает» — зины, которым в нашем шкафу посвящена целая полка. В первом, New Weird Russia, неизвестные люди присылали в неизвестную редакцию свои литературные истории. В Leb wohl Lotte Настя Кайнеанунг интерпретировала отрывок из «Страданий юного Вертера». А вот Стас Гайворонский из «Ходасевича» и Юлия Попова, модный дизайнер, — они сделали истории про Выхино. И наконец, последний журнал — остаток тиража зина «Четыре», который издали художники Саша Маршани, Саша Федоровская, Маша Базилевская и Марта Пфайффер. Кроме как у нас, его уже нигде больше не найти».

Бадаков: «Это очень крепкий эль в бельгийском стиле. Есть исконные бельгийские сорта пива — дюбель, трипель, квадрюпель: соответственно, полегче, покрепче и хардкор. Бельгийские пивоварни — по-хорошему — должны достойно уметь варить свои исконные сорта. Вот этот квадрюпель — такой немного старомодный, в стиле, который часто практикуют в бельгийских монастырях. Иногда после­ закрытия бара мы с А­ндреем и Денисом оста­емся и выпиваем на тр­оих бутылочку. А потом — оп! — ­и утро».

Крюков: «Дюбель, трипель и квадрюпель — все это история про то, как нечто набирает запредельную концентрацию. Хорошая аналогия в мире книг — альманах издательства «База», посвященный французскому философскому журналу Tel Quel, где печатались Барт и Деррида. Огромный труд с дикой концентрацией авторов, разнесенных по годам. К этому можно присовокупить издание Льва Рубинштейна — в нем собраны все его открытки с 70-х годов. Такой квадрюпель Рубинштейна».

Липа: «Выраженная тенденция в крафте конца 2016-го — IPA с добавлением определенных дрожжей, которые дают ему фруктовый аромат и практически убирают горечь. По определению IPA должен быть горьким, а здесь этого нет, и это странно. Кроме того, и цвет у него такой — непрозрачный и мутный, — что можно подумать, будто пьешь сок. За последние месяцы ушедшего года он стал очень популярным — как группа «Грибы», только гораздо приятнее».

Крюков: «У этого IPA нет характерной горечи — это нечто, что выдает себя за другое. В таком случае в комплект к нему пойдет идеальная история от издательства Ad Mаrginem. Они сделали серию репринтов детских книг 1920–1930-х годов, где участвовали великие художники и авторы — от Мандельштама до Катаева. Мы привыкли, что Ad Marginem выпускает книжки с текстами, а здесь они впервые выходят практически полностью в пространство картинок, при этом их посыл будто остается прежним».

Бадаков: «Есть такой стиль пива, в нашем случае сваренный топовой бельгийской пивоварней, — сэзон. Его довольно давно начали варить в Валлонии. Суть в том, что в пиво добавляли не только хмель, но и травы, специи, которые можно было найти в регионе. Варили зимой и по возможности делали крепким, чтобы оно не испортилось к лету. Потому что летом — сбор урожая, а пить-то в поле надо. Приставка «империал» значит, что оно еще и крепкое, а, значит, вкусное. Просто я так считаю: почти все, что крепкое, — вкусное».

Крюков: «Вот, например, наш товарищ Стас Наранович, редактор сайта «Горький», спрашивает, с чем связан интерес широкой общественности к философским книгам. И сам себе он отвечает: ни с чем. Это просто такой сезонный вопрос. Сейчас стали популярны, скажем, философские сюжеты, иногда уходящие в сторону урбанистики или фотографии. А иногда — просто в розовый цвет».

Бадаков: «Опять приставка «имперский» — значит, плотное и крепкое. В данном случае мягкое и даже бархатистое. Ценители крафта обычно как раз за империал-стаутами охотятся, потому что с ними часто экспериментируют и добавляют разные ингредиенты во время варки — начиная с кофе и заканчивая малиной. IPA все пьют, потому что он горький и похож на пиво, а империал-стаут может быть выдержан в коньячных бочках. Иногда даже не понять, пиво ты пьешь или не пиво».

Крюков: «Речь про роскошное эстонское пиво, сравнимое по благородству с вином или коньяком. К такому подойдут альбомы нашего японского друга Икуру Кувадзимы. Странное образование: вроде бы это книжка, но открывается не с той стороны и разворачивается как‑то хитро. Стоит немало, хотя вроде бы это книжка, а не альбом. Короче, крутые японские штуки».

Липа: «Все, что мы говорили до того об империал-стаутах, можно забыть, потому что это пиво из пив, вкусное и дорогое. Делает его одна из лучших пивоварен Западной Европы, кроме того, оно выдержано в бочке из‑под бурбона, которая дает специфический аромат и 12 градусов. Будь моя воля, я бы покупал его ящиками и выдерживал, а потом пил бы сам, доставая только в непростые моменты жизни. От него может создаться такое философское настроение, когда хочется подумать об альт-райтах и их будущем в рамках мировой политической системы».

Крюков: «Идеальный рецепт для тяжелых моментов жизни — чтение исчезающих книг. Вот, например, от того же Ad Marginem — по-моему, третий текст писателя Козлова 2004 года. В отличие от первых двух он уже утратил некую лихость, но еще прыщаво-жесткий. Читать его не очень интересно — тем более за первые два романа («Гопники» и «Школа») мы уже поняли настроение автора, — если бы не одно но. Этот текст обладает чудодейственным абсолютно воздействием: Козлов описывает челночные будни 90-х в Белоруссии и живописует их таким мощным образом, что, прочитав страниц 20, понимаешь главное. Твоя жизнь удалась, нужно идти и радоваться, потому что у героев «Варшавы» происходит такое, что не дай бог, — такое шершавое, заскорузлое ничто».

Бадаков: «Вот эта вот ­каталонская пивоварня­ потратила целый год, чтобы сделать пи­во похожим на сангрию­. И, признаться, санг­рию я не люблю, а вот­ пиво, на нее похожее, — вполне. Обмотался х­амоном с ног до голов­ы и пьешь».

Крюков: «Испанская тема нам несколько чужда — тем более сейчас на дворе мороз. Но, на счастье, в шкафу присутствуют Сервантес со своей «Интермедией» и Хосе Ортега-и-Гассет».

Липа: «Одна литовская пивоварня сварила пиво, которое назвали джин-тоник, конечно, не добавляя ни одного ни другого. По вкусу — как рассольник, такое пиво для опохмела. Люди, не страдающие алкоголизмом, скорее всего, не оценят».

Крюков: «Вот продукция издательства «Красный матрос» полностью для опохмела. У нас ее, к счастью, много. И отдельно стоит отметить вот эту книгу Вадима Кожевникова «Март–апрель»: любому мужчине с любого похмелья решает все вопросы. Ведь похмелье — это что такое: утренний подвиг, который длится до самого вечера. А тут все героическое и правильное. Если начать читать в метро, то придется реветь прямо в поезде. Потому что внутри — самый что ни на есть героизм».

Бар «Сосна и липа» регулярно меняет ассортимент напитков — представленных в материале может не оказаться в наличии. Редакция предупреждает о вреде алкоголя для здоровья.