Laibach никогда не укладывались в нормативы рок-истории: образ старшеклассников, тренькавших по выходным на гитарах в родительском гараже, изначально от них максимально далек. С первых дней существования словенская группа, назвавшаяся немецким именем своей столицы, города Любляны, обозначила приоритеты и сферы интереса. Первым проектом коллектива, выросшего в промышленном эпицентре тоталитарной Югославии, стал антитоталитарный мультимедийный перформанс «Красный квартал» (он был запрещен еще до открытия — первое публичное появление группы случилось лишь два года спустя, и вскоре после этого первый солист Laibach Томаж Хостник покончил с собой), а символом — сразу и навсегда — был выбран «Черный крест» Малевича.
Оказавшие, как пишут в энциклопедиях, огромное влияние на мировую музыку, Laibach воплотили в себе все, что мы сейчас называем авангардным и концептуальным искусством — несмотря на то, что они как мало кто умеют раскачивать зал стадионными боевиками и в некотором смысле вырастили, например, группу Rammstein. Ранние работы Laibach требуют вдумчивого погружения — так же, впрочем, как и «Also Sprach Zarathustra», новейший альбом, сделанный по мотивам программного романа Ницше (именно «Заратустру» Laibach и привозят в Россию). Альбом изначально писался в качестве саундтрека к спектаклю — группа никогда не ограничивалась просто музыкой, с самого начала работая вместе с театральными проектами, перформансистами и художниками.
Laibach всегда интересовали крупные формы — и в искусстве, и в тематике. Laibach любили и любят выступать в военной форме, они много используют переосмысленную тоталитарную (в частности, нацистскую) символику, а большая часть их работ завязаны на рефлексии войны как феномена, государства как ее двигателя и тоталитаризма — как абсолют государства, довлеющего над личностью. Группа всегда верила и показывала, что искусство может быть даже не политическим, а сверхполитическим — и даже встала у истоков виртуального государства NSK (аббревиатура расшифровывается как Neue Slowenische Kunst — «Новое словенское искусство»). Это государство стало идеальной метаполитической структурой, лишенной полиции и источников власти; по меткому выражению одного из исследователей группы, NSK — кокон, в который завернулись его основатели, как это делают подростки, отгораживающие себя от окружающего мира.
Laibach существуют одновременно и вне, и внутри контекста: они вовлечены в культурный процесс в широком смысле и работают с вечными ценностями, такими как Ницше, Маркс («Kapital») и Бах («Laibachkunstderfuge»), но не гнушаются и поп-культуры, бесконечно анализируя ее («NATO», состоящий из кавер-версий околомилитаристских поп-песен). Laibach иронически называют себя «инженерами человеческих душ» — это выражение якобы использовал Сталин по отношению к советским писателям и, шире, людям, двигающим культуру. Это действительно в какой‑то степени так.
Как всякое по-настоящему великое искусство, Laibach многоуровневы, одновременно страшно ироничны и невероятно серьезны. Их эстетика считывается разными зрителями по-разному в зависимости от бэкграунда: хорошо известно, что их любят многие неонацисты (в том числе и российские), притом что именно Laibach, наверное, принадлежат самые пронзительные антитоталитарные вещи в современной музыке — от песни «Warszawskie dzieci», посвященной годовщине Варшавского восстания 1944 года, и до альбома гимнов «Volk», где каждый из 13 национальных гимнов 13 довольно воинственных стран был перепет и интерпретирован с огромной, невероятной любовью.
Любовь — это вообще не самая очевидная, но красной, главной нитью проходящая через все творчество Laibach тема. Ее многие не видят за военными маршами и клобуком Милана Фраса, харизматичного солиста группы, но с годами Laibach не то что становится мягче — нежнее. Продолжая аналогию с подростком, который курит и слушает музыку в своей комнате, плача от собственного бессилия, но, повзрослев, выходит в мир и меняет его к лучшему, — Laibach все чаще отказываются от своего трансцендентного созерцания происходящего и не столько фиксируют клубящийся на земле ужас, сколько принимают его, открывая другую, не менее движущую, чем война, силу человечества. И чем дальше, тем больше она все больше их занимает — Laibach в какой‑то степени нашли ответы на свои вопросы, которыми задавались с самого начала своего существования.
В 2015 году Laibach стали первой западной группой, отыгравшей концерт в Северной Корее. В страну, ставшую синонимом тоталитаризма, Laibach привезли в качестве основной программы каверы на песни из «Звуков музыки». Официальная версия — потому что мюзикл хорошо известен в Северной Корее: по нему дети в школе изучают английский язык. Неофициальная — потому что это гимн любви, которую Laibach излучает. И когда идеолог группы Иван Новак говорит о том, что главное потрясение в Северной Корее — это люди, это не пустые слова про «вы самые замечательные зрители». Laibach всю жизнь исследует и осмысляет природу человека в борьбе и синергии с тоталитарным государством, с годами все больше и больше сдвигая фокус с государства на собственно человека.
Позже с фильмом «День независимости», снятым по мотивам концерта, Laibach вернулись в Корею, но уже в Южную (афиша мероприятия начинается со слов — «В воздухе витают весна и предчувствие Армагеддона»). Laibach в интервью подчеркивают свою имморальность по отношению ко всему происходящему на политической арене, но на самом деле сложно найти более вовлеченную группу, и концерты в Кореях — это их шаг к миру во всем мире, как бы это патетически ни звучало. Их собственная дефиниция любви к человеку.
Предсмертное стихотворение Томажа Хостника, два года бывшего лицом и сердцем группы, стало так называемой «Апологией Laibach» — манифестом, вынесенным в отдельный раздел на официальном сайте. Стихотворение заканчивается словами: «Мы победили ночь, мы отдали долг, и свет — теперь наш». И свет, конечно, их.