Джефф Трэвис в середине 1970-х побывал в Сан-Франциско, где на примере магазина City Lights увидел, как работает независимая книжная индустрия. Вдохновившись, он решил придумать альтернативную систему распространения для музыкантов в родной Великобритании. Так появился магазин — и лейбл — Rough Trade. Он стал одним из символов инди-культуры рубежа 1970–1980-х годов. Без него не был бы возможен расцвет постпанка: через него Mute продавал первые записи Depeche Mode, а лейбл Factory — альбомы Joy Division.
Сам Rough Trade издавал панк и постпанк во всем его многообразии: Stiff Little Fingers, Swell Maps, Wire и, главное, The Smiths. Те хоть и сбежали с лейбла под конец карьеры, но сделали его финансово успешным. Без Джеффа Трэвиса как минимум британская музыка того времени точно была бы другой. В начале 1990-х лейбл обанкротился. Трэвис возродил его в начале 2000-х и вновь пришел к успеху. Именно Rough Trade стал издавать главные группы рок-ревайвла: The Strokes, The Libertines, The Hold Steady.
— Сейчас музыканты нередко воспринимают лейбл исключительно как средство дистрибуции: раскидали треки по стриминговым сервисам — и ладно. А вы как думаете, зачем нужны лейблы в 2019 году?
— Некоторым людям лейбл нужен, некоторым — нет. Зависит от ожиданий музыканта. Мы [в Rough Trade] видим, что люди все еще хотят работать с нами по множеству причин. У нас огромная международная суперструктура, 250 людей работают с артистами постоянно. С лейблом у вас появляется больше возможностей при заключении сделок. В конце концов, людям нужна поддержка в первые годы: им нужно оборудование, издатель. Им нужен кто‑то, с кем можно поговорить о проекте. Наконец, если вы хотите издать альбом на физическом носителе, это требует немалых затрат.
Если вы музыкант, то вам очень тяжело держать в голове все эти вещи. Да, есть музыканты, которые обходятся без лейбла, это абсолютно нормально. Но даже крупные, известные музыканты нуждаются в лейбле. Посмотрите на пример Radiohead: они попробовали поработать самостоятельно и в итоге вернулись к лейблу.
— К разговору о физических носителях: как Rough Trade пережил кризис и падение их продаж в 2000-е? Вам пришлось поменять свои планы в связи с этим?
— Нет, не пришлось. Мы продолжили делать, что и собирались: выпускать лучшую музыку, которую нам удавалось найти. Мы еле выжили, но мы выжили. Сейчас доходы со стриминговых сервисов наконец-то стали компенсировать падение продаж физических носителей. Надо посмотреть, что будет дальше.
— Вы возродили Rough Trade в 2000 году (в начале 1990-х лейбл обанкротился. — Прим. ред.).
— Да. Важной отправной точкой стало то, что мы договорились с [лейблом] Sanctuary (они стали миноритарными партнерами Rough Trade. — Прим. ред.). А потом мы подписали The Strokes и The Libertines.
— На момент подписания контракта с ними The Strokes и The Libertines же толком даже ничего не выпустили. Что вас привлекло в них?
— Они были просто двумя лучшими рок-группами на планете в тот момент. Ты должен работать с лучшими, ты должен уметь находить лучшее, что прямо перед твоими глазами. Не умеешь — учись.
Если ты услышишь что‑то великолепное, то это для тебя будет очевидно. Для тебя, но не для остальных. Надо понимать, что The Strokes тогда играли в Нью-Йорке, и никто их не хотел подписывать. Понадобилось двое человек из Англии (второй помимо Тревиса — экс-участница PiL Жанетт Ли, совладелица возрожденного Rough Trade. — Прим. ред.), [чтобы их стали слушать].
— Примерно то же самое ведь произошло с Talking Heads.
— То же было и с Джими Хендриксом. В США он был никому не нужен, а потом Хендрикса заприметил менеджер группы The Animals (Час Чандлер. — Прим. ред.) и отвез в Англию.
— Я скорее о тех группах, которые как‑то связаны с Rough Trade.
— Да. Было еще так, что они приехали в Лондон, пришли к нам в магазин, но на встречу с ними там никто не пришел. Были только они и мы, сотрудники магазина. Но при этом они все равно остались довольны. Мы напоили их чаем и проболтали с ними несколько часов. Замечательные люди.
— А кто сейчас лучшая группа на земле?
— Ну, мы недавно подписали Black Midi. Они — одна из лучших групп на данный момент. Ирландцы Girl Band (тоже клиенты Roug Trade. — Прим. ред.) — тоже. В этом прекрасная составляющая нашей работы: что‑то удивительное может тебя ждать прямо за углом. Особенно сейчас, когда каждый день выходит больше песен, чем когда‑либо.
— Как вы находите новое в этом ворохе информации?
— Во-первых, люди тебе что‑то рассказывают, и ты, как детектив, идешь по следу. Ну я читаю много всего, BrooklynVegan, London Stereoscopic, Resident Advisor, слушаю их рекомендации. Вот что я делаю: слушаю, слушаю, слушаю, пока что‑то не найду. Black Midi играли в The Windmill, пабе в Брикстоне, куда мы часто ходим слушать новых артистов. Еще группа Shame, которой мы немного помогали, нам о них рассказала. Мы пошли их послушать. Были люди, которые нам о них рассказывали и хвалили их. Ну, в общем, они были правы.
— А за продукцией каких лейблов вы следите?
— Мне очень нравится то, что выпускает Hyperdub. И мне нравится чикагская исполнительница Jlin, которую они выпускают.
— Вернемся на тридцать лет назад. Вы когда‑то пытались подписать Принса, но у вас не получилось. Почему?
— Я увидел его на концерте в Сан-Франциско в небольшом клубе. Меня туда повел Грейл Маркус, мой друг и один из лучших музыкальных журналистов в Америке. Тогда только вышел альбом [Принса] «Dirty Mind». Он мне очень нравился. Но я его вообще полюбил до этого. Чтобы как‑то заработать на жизнь, так как дохода в магазине не хватало, я диджеил в одном лондонском клубе — и благодаря этому я знал уже о записях Принса, и они мне нравились. А тот концерт Принса в Сан-Франциско стал одним из лучших, что я видел в жизни.
Тогда Принс издавался на Warner Brothers, но только в США. [В 1982 году] я связался с менеджментом артиста и предложил издать Принса в Европе. Его представители с радостью согласились: на подходе как раз был альбом «1999». Однако Warner Brothers отказались. В общем, да, мы были близки [к подписанию Принса на Rough Trade] (смеется).
— В конце 1970-х годов инди-лейблы впервые стали важной единицей на рынке. Почему так произошло, по-вашему?
— Панк все изменил. Он способствовал распространению духа DIY среди музыкантов. Они, вместо того чтобы нести записи на мейджоры, издавали музыку самостоятельно [в том числе на собственных лейблах]. The Desperate Bicycles, Scritti Politti, Buzzcocks. [Дебютный] EP последних «Spiral Scratch» оказал большое влияние на культуру DIY. Именно с него началась наша история с сетью дистрибуции, когда небольшие лейблы стали поставлять нам новую музыку: менеджер группы приехал к нам в Лондон, поставил EP, и мы сразу купили тираж.
Наша идея была создать альтернативную систему распространения музыки. И это у нас получилось. И позволило другим лейблам процветать: Mute, Factory, Creation, 4AD — всем им. Мы создали систему, которая была такой же эффективной, как и другая (у мейджоров. — Прим. ред.). Это во многом способствовало расцвету постпанка в начале 1980-х. Система распространения разрасталась все 1980-е, пока в итоге не вышла из‑под контроля.
— Одни из самых интересных артистов на заре Rough Trade были Swell Maps. При этом о них как‑то совсем позабыли. Можете немного о них рассказать?
— Это как раз история про DIY. Братья Никки и Эпик (сооснователи группы. — Прим. ред.) основали свой лейбл Rather, записали на нем первый EP «Read about Seymour» и приехали с ним к нам. Вот так мы и познакомились. Мы их очень полюбили. Их выступление в небольшом клубе Moonlight до сих пор одно из моих самых любимых. В общем, мы им предложили помочь с выпуском следующего диска, и они согласились. Тогда каждый артист буквально пытался запустить свой лейбл. Это был совсем другой дух. Люди не ждали позволения издать их записи, они их брали и выпускали самостоятельно.
— Момент, когда вы поняли, что Rough Trade стал успешным лейблом, — когда это было?
— Наверное, когда мы подписали The Smiths.
— Я знаю, что, несмотря на то что группа была в непростых отношениях с лейблом и в итоге ушла с него, вы все еще общаетесь с Джонни Марром, и он даже десять лет назад брал у вас интервью для The Guardian.
— Мы до сих пор дружим. Он прекрасный человек. Он всегда хорошо отзывался о лейбле и считает, что отношения The Smiths и Rough Trade были своевременными.
— Я знаю еще, что впервые какой‑то национальный успех к вам пришел, когда вышел первый альбом Stiff Little Fingers (североирландская панк-группа. — Прим. ред.).
— Да. «Inflammable Material» был вообще первым альбомом, который мы выпустили. Я его спродюсировал вместе с Майо Томпсоном (продюсер множества релизов Rough Trade на рубеже 1970–1980-х годов, также основатель авант-поп-группы Red Crayola. — Прим. ред.). За две недели продалось 100 тысяч копий. Это очень помогло нашей дальнейшей работе, обеспечило деньгами следующие релизы.
— Вы до лейбла работали учителем. Почему вы бросили работу?
— Из‑за других учителей. Дети были великолепные, но когда заходишь в учительскую, а там этих детей и так и сяк обсуждают. Они не уважали детей. Мне это не нравилось, вот я и ушел.
— И после этого вы отправились в путешествие, в ходе которого оказались в Сан-Франциско и увидели книжный магазин City Lights, который вас вдохновил на создание Rough Trade. А чем?
— Ну, прежде всего, мне нравилось творчество [поэта и основателя издательства и магазина City Lights Лоренса] Ферлингетти. Мне нравилось, что он писал, что он издавал, сама идея независимого издательства. Мне нравились битники, Керуак, объединение Black Mountain poets, их работа со словом. И мне нравилось, что все это издается у Ферлингетти. Я задумался: было бы хорошо сделать нечто подобное и в музыке. Меня вдохновлял не только City Lights, но и большие независимые лейблы прошлого вроде Sun или Motown.
Сейчас мне нравится думать о Rough Trade в континууме великих инди-лейблов. Я горд им и горд тем, что мы выжили. Мы все еще интересны людям.
Джефф Тревис выступит с лекцией «Как сделать великий независимый лейбл» в московском Доме культур 17 сентября и в петербургской Новой Голландии 18 сентября. Мероприятия пройдут в рамках Года музыки Великобритании и России.