— Чем группа «Мальбэк» занималась в 2019 году?
— В 2019 году я писал сольный альбом.
— Ты говорил, что у тебя получится скорее рэп-альбом. Почему?
— Новый альбом уже готов, и я не могу сказать, что это на сто процентов рэп. Он действительно направлен на хип-хоп, там много куплетов с разными переходами, но по музыкальной составляющей нет таких треков, где полностью речитатив в припеве и куплете. Припевы полностью вокальные, но это такая смесь, опять же, получилась. Это скорее поп-альбом, наверное.
— Альбом в любом случае более урбанистичный что ли, чем все, что вы делали до этого, мне так показалось. И еще он мелодически будто бы понятнее и проще «Reptiland» получился.
— На сто процентов да.
— Почему вы с Сюзанной решили выпустить по сольнику?
— То, что выпустила Сюзанна, я не назвал бы сольником. Я думаю, этот релиз — предыстория к большим работам, которые мы все-таки реализуем. Мы решили выпустить по сольнику и в целом хотели заниматься сольным творчеством в полной мере. Я думаю, что мы будем выпускать, наверное, в ближайшее время какой‑то сингл или альбом с ней сделаем. Но желание состояться как сольный артист присутствует и у меня, и у Сюзанны. Это нормальная практика для нас.
— Смотри, как это может со стороны выглядеть: с определенных пор группу «Мальбэк» многие стали рассматривать как ваш дуэт с Сюзанной, и вот как будто вы решили показать, что и поодиночке вы самодостаточные творческие единицы.
— Для людей — наверное. Но мы в любом случае являлись самодостаточными творческими единицами. Для меня то, что мы делаем вместе [с Сюзанной], не совсем похоже на музыку, это какое‑то событие что ли. Тяжело сказать, как это точно можно охарактеризовать, но то, что мы вместе делаем, очевидно несет какой‑то больший энергетический посыл, более мощный, более явный. Однако в целом было желание сделать сольный альбом, большой.
— Немножко глупый вопрос: как легче писать треки — одному или вместе с Сюзанной?
— Это разный подход. Потому что когда мы писали «Reptiland», мы писали полностью всю музыку вместе с Сюзанной и Сашей (Пьяных — участник группы. — Прим. ред.), то есть втроем. Там был только один трек «Ближе», где Артем (Shumno — битмейкер, с недавних пор тоже участник концертного состава группы. — Прим. ред.) сделал музыку. А все остальное — это именно наши мысли в плане семплов, инструментов и в плане слов: когда мы пишем вместе (по крайней мере, так было на «Reptiland»), мы перебрасывались словами, какими‑то фразами. То есть там большинство текстов и всего сделано вместе. А сольно — это другая какая‑то история.
— Альбом называется «Roma». Опять же, со стороны может показаться, что «Мальбэк» — это сейчас один Роман и все.
— Данный альбом создан практически полностью с Артемом Shumno и мной. И Саша там делал несколько треков: «Ангел», «Всегда и снова», «Чистые реки» и «Кокон» — это как раз песня со второго ЕР, которая была переделана вместе с Артемом. Мы с Сашей договорились в какой‑то момент, что я буду делать сольный альбом, и решили оставить такое же название.
— Он нормально к этому отнесся?
— Саша и сам говорил в какой‑то момент, что он музыкально немного устал, что, возможно, сейчас есть смысл сделать какую‑то творческую паузу, чтобы дальше двигать что‑то более серьезное вместе.
— Тебе это не принесло дискомфорт?
— Дискомфорт в плане чего?
— Ну твой сподвижник говорит, что он исписался и отойдет от музыки, а у вас все-таки совместное творчество.
— Я не сказал, что он прям исписался. То есть тут скорее был такой момент осенью на нашем совместном концерте с Сюзанной: тогда все вышло из‑под контроля, и мы с Сашей в тот момент поругались, потому что там было много завязано технических моментов, за которые он отвечал (речь идет о том самом скандальном концерте, где Сюзанна пропела «Рома меня бьет, и я развожусь с ним». Впоследствии и Роман, и Сюзанна объяснили причины этого заявления в блоге «Вписка». — Прим. ред.). И да, был момент, когда мы решили, что мы какое‑то время не будем вместе двигаться.
— И что в итоге?
— В итоге сейчас мы с Сашей планируем сделать альбом, он остается членом команды в любом случае. Он делал альбом с Лизой Громовой («Глупая скучная собака». — Прим. ред.), он делал несколько треков для альбома, который мы продюсировали для Эрики Лундмоен («Источник». — Прим. ред.). Да и в целом мы всегда остаемся на связи, остаемся командой, постоянно, каждый день что‑то придумываем. В этом альбоме он принимал много решений со стороны.
— Я послушал альбом, и мне он показался прямо очень личным на фоне прочих, особенно самокопательным.
— Вот это и есть одна из причин, по которой Саша сказал, что «ты делаешь это сам, это круто», и я думаю, что в любом случае он является, с одной стороны, тем человеком, который все здраво оценивает и понимает, а с другой — как и любой человек, находится в стороне.
Мы много раз это обсуждали, что мне нужно сделать какой‑то личный сольный альбом, просто вопрос в названии. Нужно было либо придумывать совсем новое, и людям было бы не очень понятно, чем это отличается от «Мальбэк», ведь голос все тот же, либо нужно было называть себя «Рома Мальбэк», либо просто «Рома», что тоже в целом было бы так себе. И альбом в целом появился сравнительно недавно. Мы завершили его, там был немного другой треклист, мы некоторые песни вообще выкинули и последние несколько песен написали вообще в последний месяц. И он в таком виде, в котором он есть. Конечно, я и сам уже подустал от этого материала.
— Почему?
— Он меня немного тяготит.
— Насколько вообще тяжело было его писать? Не в техническом, а в моральном, эмоциональном?
— В какой‑то момент закрутилось-завертелось, пошло в каком‑то не в том направлении, в каком все задумывали, и никто, наверное, ничего конкретного и не задумывал. Я думаю, это еще потому, что мы все являемся абсолютно свободными творческими единицами, понятно, что я пытался как‑то себя проявить в роли какого‑то главного человека и продюсера для всей нашей команды, и вся эта совместная история закрутилась-завертелась неожиданно для нас самих, что мы в какой‑то момент вряд ли все приняли правильное решение: это касается и концертов — стоит ли там выступать или не стоит. В итоге мы как‑то вымотались.
В альбоме есть одна песня, которую мы написали сразу после Франции, — «Ты все поймешь». И она отличается и по звучанию.
— Не возникало желания все бросить и уехать? Вообще, надолго?
— Есть такие планы на самом деле. Не насовсем уехать есть планы, просто пожить где‑то в других странах, позаниматься тем, чтобы учить языки: английский — он как бы есть, его нужно просто закрепить, плюс французский хотелось бы выучить и в целом попробовать, да, пожить в других местах.
— Ты сказал про какие‑то решения, которые были, возможно, не совсем правильными. О чем идет речь?
— Это не о каких‑то конкретных, это в целом ты принимаешь решение, работать с тем человеком или не работать, снять клип на одну песню или на другую. Это какие‑то творческие решения, которые в итоге человека к чему-то приводят. Ну вот касательно альбома «Reptiland»: он не был правильно подготовлен, не был правильно выпущен, так, как мы это хотели сделать. Потому что мы работали, опять же, с определенным человеком, который занимался этим всем. То есть мы доверились, а получилось не так, как я хотел. Ну и таких моментов много.
— А что именно не получилось?
— Мне просто кажется, что такие альбомы нужно как‑то более интересно запускать, с какими‑то перформансами. У нас были идеи, мысли, в планах намного больше клипов, просто мы их не сняли, не реализовали, потому что начались проблемы в наших отношениях, и поэтому не было реализовано все.
— Речь именно о том, как этот материал был представлен?
— Да.
— Вообще, когда я впервые услышал «Reptiland» в прошлом году, у меня сложилось ощущение, будто вы решили специально сделать такой очень навороченный в музыкальном и в мелодическом смысле альбом, будто вы не захотели играть по правилам чартов, не делать дальше какие‑то очевидные, слишком понятные песни, а сделать, наоборот, что‑то противоположное.
— Это не было сделано осознанно, не было запланировано. Мы просто начали писать альбом, нам было кайфово, и мы его писали. Мы не планировали сделать арт-альбом, и в целом было желание просто сделать какой‑то прикольный материал. У нас не было четких планов именно избежать песен для чартов. Такие песни, как «Волнует меня», «Ближе», мне кажется, вполне себе могли бы существовать [в чартах].
Да, там есть свои нюансы. В любом случае это не продуманный материал в коммерческом смысле, мы не рассчитывали на это. Просто писали, писали, и в итоге оказалось 8 треков. Просто альбом «Новое искусство» был полностью моим альбомом. Ну как моим — моим с Сашей.
Вот песня «Равнодушие» давно была написана. И получается, что это был альбом, в который Сюзанна вписала припевы, потому что их там не было. Песню «Гипнозы» мы вместе написали, она написала свою часть, я — свою, но в целом это был больше мой материал.
А в «Reptiland» абсолютно другой подход был, это уже совместная деятельность. Сюзанна недавно тоже его переслушивала, неделю назад, и говорит: «А что, прикольный альбом». Она тоже его давно не слушала. Так получилось, что в один день и она, и Петар Мартич [из группы «Пасош»], друг мой, послушали альбом, и он им понравился. Ну так, видимо, на свежее ухо. Он странно еще сделан в плане звука.
— Ты доволен этим альбомом: в смысле песен, а не визуализации?
— Доволен, но его можно было сделать погромче. Но есть много людей, которые говорят, что он звучит неправильно и грязно.
— Не боишься не перегнать новыми песнями по цифрам «Гипнозы» и «Равнодушие»?
— Это не было продюсерским проектом, который я сам запустил и сказал: вот я буду тут петь, мне нужна девчонка на припевы. Это не было специальным расчетом. Мы не ожидали такого успеха, мы его получили. Я не могу сказать, что мы должны сейчас что‑то делать специально для того, чтобы получить такой же успех.
Я уверен, что если задамся целью, у меня получится не то что повторить этот успех, а перегнать его. Но есть пример из нашего творчества: когда мы выпустили песню «Высота», ее поддержали все, прослушиваний достаточно — столько же, сколько у «Стильного бита». Если бы мы сняли на «Высоту» какой‑то коммерческий клип, то, возможно, успех был бы еще больше.
— Когда я впервые услышал песню «Высота», она мне показалась будто бы расчетливой какой‑то.
— Это наша единственная песня, которая была расчетливой. Но я не могу сказать при этом, что она не была написана от души: куплеты были написаны мной с вдохновением, так сказать. Просто там музыка такая… Мы с Артемом ее делали, и Артему она не нравится.
— Твоя цитата: «Моя глобальная цель в жизни — снимать кино». Цель не изменилась?
— Не изменилась, но я не могу сказать, что мне вообще сейчас интересно существовать в русскоязычном пространстве. Мне определенно было интересно делать свою музыку, мне хочется, чтобы ее слушало как можно больше людей. Но грандиозные цели — стать здесь самым лучшим и самым крутым — у меня за все это время как будто бы отпали.
Ты просто приезжаешь на какую‑то съемку: и все здесь как‑то не совсем так. Мы об этом говорили с Сюзанной: здесь можно существовать, развиваться, но мы как будто бы оба не подходим [к русскоязычному пространству].
— В чем это выражается?
— В визуальном плане, свободе. Тут нет творческой свободы: если взять Европу и Америку, там есть хотя бы журналы, на которых появляются лица. Даже если не брать Dazed, много журналов выходят с артом, фото, а у нас, по-моему, даже Numero уже не существует.
Эти вещи меня расстраивают. Чтобы, например, запускать такой альбом, как «Reptiland», в него нужно вкладывать много денег. Мы хотели делать мультик с девочкой, даже первую серию уже сделали, но не успели весь мультик доделать по срокам и в итоге отказались от этой идеи. Мы хотели сделать мерч, перформанс — не просто людей на концерт позвать. В итоге у нас этого не получилось сделать: наверное, из‑за отсутствия опыта.
— Есть расхожее мнение: в России низкий уровень визуальной культуры. Согласен?
— Думаю, что да. Это касается и визуальной культуры, и музыкальной: потому что тем людям, которые для меня являются авторитетами в обычной жизни или в чем‑то помогали, все равно, что слушать.
Я был во Франции у папы на дне рождения, мы были в караоке, и там пели французы и русские. Почему‑то у всех французов голоса были шире, чем у русских, раз в пять — и это были обычные люди. Может, это связано с культурой на глобальном уровне. Может быть, Франция более музыкальная страна.
— Ты и про музыку, и про визуал?
— Я бы не сказал, что в Украине какой‑то сильный визуал, но он свой. Он больше пропитан магией.
— А почему в России ситуация, на твой взгляд, хуже?
— Недавно с кем‑то это обсуждал: в Казахстане и Украине музыканты пытаются делать что‑то свое, а в России люди будто бы смотрят друг на друга и пытаются не черпать что‑то с Запада, а часто воруют друг у друга.
Понятно, что есть много примеров интересной музыки: те же Shortparis. Я не скажу, что мне нравится этот альбом («Так закалялась сталь». — Прим. ред.), который они выпустили, но я был еще на самых первых их концертах, и в плане лайва это было очень круто. Но что касается политического подтекста их теперешней музыки — я это не люблю: будь то оппозиционные мысли или наоборот.
— Кстати, почему? Я просто помню ваш клип с Мартичем 2010 года (17-летние Варнин и Петар Мартич записали и экранизировали рэп-трек об антиимигрантских волнениях на Манежной площади. — Прим. ред.).
— Возможно, тогда мы были подростками, и нас это волновало. У нас было много друзей с Кавказа, мы были внешне похожи на кавказских подростков, мажоров. Наверное, нас тогда реально волновала эта ситуация, потому что это была проблема. Я думаю, это вопрос каждого: когда тебя это волнует сильно, ты высказываешься. Понятно, что сейчас есть несколько известных рэперов, для кого это очевидная конъюнктура.
— Почему?
— Я это чувствую. Я не могу привести какие‑то доводы и факты, но я просто чувствую. А конъюнктура может быть и неосознанной. Как и у нас: мы неосознанно сделали хитовые песни и попали в какую‑то волну. Это просто мышление человека: оно может двигаться определенным образом совершенно не специально.
— Просто я вижу так: градус социального напряжения поднимается все выше и выше — у человека, который следит за повесткой, сама собой может появиться рефлексия на этот счет. Почему она не появляется у тебя?
— Я не могу сказать, что она у меня не появляется: я просто тоже много ездил по России, и для меня все это — проблема не конкретной власти, а людей в целом, их желаний, развития. Это определенный менталитет. Мне кажется, это глобальная проблема, возникшая из ряда обстоятельств. Я пытаюсь в этом разобраться, но не могу на сто процентов сформировать свою позицию и говорить об этом в песнях: я не тот человек, который до конца понимает, что происходит. Мне в целом просто некомфортно слушать многие песни, связанные с политикой, — они как‑то сделаны неталантливо.
— Возникает ощущение, что тебе некомфортно жить в России.
— И комфортно, и некомфортно. Мне во многом нравится Москва, во многом — нет. Опять же, не могу пока в этом разобраться. Разочарование — да, оно есть. То, из‑за чего возникли митинги, — отвратительно. Просто я не считаю, что я могу что‑то сказать.
— Недавно мой коллега Коля Редькин написал большой текст, где дал понять: классная и передовая новая поп-музыка в России — это все-таки штучный товар, а не большая волна. Согласен с этим тезисом?
— Согласен. Более того, если бы мы сделали все более правильно и были бы не только мы, а еще несколько каких‑то суперсильных артистов, то можно было бы что‑то поменять. За нами бы пошло больше людей.
Возможно, «Reptiland» в стратегическом смысле был не особо правильным. Это, опять же, возможно: я не жалею ни о чем и не утверждаю на 100%. Но если пофантазировать и порефлексировать на этот счет, то скорее мы должны были закрепиться очень сильно в том, что мы делали с Сюзанной вдвоем: мы могли бы сделать более коммерческие песни — они, наверное, все равно воспринимались бы аудиторией как нечто новое и крутое.
Если бы мы укоренили тогда свои позиции, набрали бы критическую массу, сформировали бы вокруг себя базу артистов, как мы пытались сделать в случае с Эрикой Лундмоен (но не получилось), то, наверное, можно было что‑то поменять в тот момент.
— Если говорить задним числом: не жалеешь сейчас, что этого не произошло?
— Как человек, который не привык проигрывать, наверное, жалею. Но не случилось: потому что очень много шансов было, что это не случится. Слишком много.
— А о чем речь?
— В этом случае, все должно было идеально пойти. Должны были сразу вокруг нас появиться крутые и грамотные менеджеры, которые бы сказали: нужно делать вот так, так и так. Когда ты становишься популярным с материалом, который ты сделал полностью сам, естественно, ты начинаешь слишком сильно в себя верить, а это тоже плохо. Когда это не выверенная ситуация, которую ты долго продумывал, а внезапный успех из‑за таланта, творчества и стечения обстоятельств, ты начинаешь думать, что можешь сделать и то, и то.
— У тебя было такое ощущение, что ты можешь это сделать?
— Да, просто нужно было сделать сразу после «Нового искусства» совместный какой‑то сильный альбом — не нужно было выпускать «Плаксу». Если бы мы даже «Reptiland» выпустили в тот момент, у него было бы намного больше охвата.
Еще могу сказать: с каждым релизом все происходит в последний момент. Даже сейчас с моим альбомом все было отгружено в последний момент: я не умею работать заранее, делать какую‑то осознанную работу по подготовке к выпуску материала.
Я не говорю, что мне не нравится альбом «Плакса» и там плохие песни: там все, как мы могли и хотели сделать. О самих песнях я не жалею, но понимаю сейчас по прошествии времени, что не нужно было это делать. Я вообще считаю, что глупо о чем‑то жалеть: сейчас у меня есть альбом из пятнадцати песен, который нужно выпускать, и делать это уверенно.
— Повторю вопрос, который задавал вам два года назад Андрей Никитин: новая музыка в России на подъеме или в застое?
— (пауза) Я думаю, что она стопроцентно в застое. Есть люди, которые появляются и делают суперкрутую и очаровательную музыку, но вопрос в том, получится ли у них закрепиться? Я думаю, что в застое: даже талантливые люди (мы это видели на примере артистов, которым мы помогали) все равно очень сильно зависят от общего мнения и тяготеют к просмотрам и прослушиваниям любой ценой. Город Москва и топ-чарты могут сломать многих потенциально хороших артистов своим мнением о том, что сейчас популярно.
— По-твоему, вообще не нужно оглядываться на метрики успеха?
— Нужно, но надо иметь четкие установки и фокус на собственную уникальность. Важно не быть похожим на кого‑либо: и в визуальном стиле, и в музыке. Нужно создать свой уникальный стиль, чтобы иметь узнаваемость, чтобы ты не был тем артистом, которого могут заказать на корпоратив, а могут заказать пять других, потому что вы все одинаковые.
Если говорить о том, жалею ли я об упущенных возможностях? Нет: это большой опыт, который мы получили — может быть, мы бы его не получили, если все было бы на сто процентов хорошо. Кризис в любом случае случается у всех: я не знаю, насколько можно назвать кризисом то, что было у нас, но это было очень хаотичным движением вперед.
Я думаю, сейчас нужно сделать определенные шаги и понять, что нам нужно. Мы летом отказались от всех концертов, потому что Сюзанна была беременна, — мы начали думать обо всем этом, и я до сих пор думаю. Я бы еще год, наверное, не выступал, но скоро начнем. Сейчас есть момент, в котором можно все направить по-другому.
