On-The-Go больше остальных местных англоязычных групп тяготели к экспериментам, вывертам, делали музыку сложнее, чем всегда казалось. Их новый альбом «Unsaid» кажется уходом от этой стратегии. Тут песни куда более простые, даже в чем‑то непритязательные. Это не первый раз, когда первоначально тольяттинская группа меняется до неузнавания — те, кто помнит еще вышедший в 2009-м одноименный альбом (который уже не найти на стримингах), оценят изменения, пожалуй, сильнее всего.
Несмотря на то что родным местам участников посвящена заглавная песня, а On-The-Go нисколько не открещиваются от первоначальной прописки, интервью проходит в уютном служебном помещении ГУМа, превращенном в маленькую студию. На катке играет группа Space, закат освещает Кремль, внутри звучит Муслим Магомаев, обстановка для интервью прямо противоположна образу самой группы, в прошлом году успешно выступившей на фестивале Reeperbahn, который, кажется, стал зацепкой для будущих европейских гастролей группы. Первый вопрос назревает сам собой:
— Я не могу не спросить: почему мы сидим в ГУМе?
Юра Макарычев: Это студия Estethic Joys Production, мы здесь репетируем. Эту базу в свое время организовал Илья Куснирович (здание ГУМа до 2059 года находится в аренде у группы компаний Bosco di Ciliegi, председателем наблюдательного совета которой является отец музыканта Михаил Куснирович. — Прим. ред.), они давно нас звали пользоваться пространством, потому что временами оно пустует. И время от времени мы собираемся здесь. Вот так дружба с Ильей, которая давным-давно началась с первых Bosco Fresh Fest, открыла нам двери в эту укромную и очень уютную репетиционную комнату.
Максим Макарычев: К ГУМу уже давно теплые чувства, особенно после съемки лайва здесь, сюда просто приятно возвращаться.
— Насколько я понимаю, работа над альбомом началась почти сразу после предыдущего, «Origins». Почему запись заняла целых четыре года?
Юра: Дело в том, что было ощущение, что нам нужна серьезная перезагрузка. Творчески мы оказались в кризисной ситуации и понимали, что постоянно пушить дедлайны было немного бесполезно. Хотелось как‑то выдохнуть, посмотреть на все со стороны, взглянуть на самих себя, как мы сделали когда‑то, когда переехали в Москву.
Максим: Перестала работать для нас, да. Подход, с которым мы делали последние несколько альбомов, — мы от него устали, и нам нужно было перестроиться, чтобы подойти к новому альбому по-новому.
Юра: Со свежими силами, да. Пауза помогла.
Максим: Все немножечко разбрелись по своим делам, приобрели новый опыт. Главное изменение — весь новый альбом, каждая песня родилась именно с текста.
Юра: Меня на это натолкнул прошлый альбом, там была песня Макса, «Two of a Kind», в которой он описал достаточно личную историю — а я стеснялся этого раньше, у меня больше получалось делать что‑то абстрактное. Я всегда заканчивал тексты в последний момент, не любил их, для меня это были самые невеселые и сложные моменты создания песен. И это была лотерея: когда‑то получалось классно и хорошо, они дружили с музыкой и отлично работали. Но я чувствовал, что контроля у меня над этим маловато. И я решил открыть в себе этот навык, развить его. Получил образование, много изучал поэзию как таковую, в первую очередь в сонграйтинге, стал больше слушать артистов, которые всегда были рассказчиками, опираться на их опыт, смотреть на свой подход по-другому — и ощутил в этом новую силу и большую целостность.
Максим: Да, Юра начал писать тексты к альбому в 2016-м, но активная стадия началась в конце 2018-го, когда мы начали выбираться на сессии.
Женя Меркушев: Мы еще год пожили с «Origins», в его настроении, потом у нас произошла инъекция свежей крови, пришел новый человек (барабанщик Григорий Добрынин ушел из группы в 2018 году, на его место пришел Максим Прокофьев. — Прим. ред.)…
Юра: А старый был изгнан самим собой.
Женя: У Гриши все классно с карьерой, мы продолжаем дружить, после своего ухода он отыграл уже три концерта, так что ушел он недалеко. И вот в октябре 2018-го мы начали работать.
Юра: Всё это заняло год, и последний месяц уже провели полностью на студии. Впервые в жизни не перессорились и кайфанули от процесса — и поняли, что написали классную пластинку. Для нас самих это прорыв, хочется в этом ключе писать и писать, работать дальше. Перезагрузка пошла нам на пользу.
— Повествователи в музыке — это кто в первую очередь?
Юра: Их много. Леонард Коэн, Боб Дилан, Ник Кейв, Джонни Кэш, все-все-все. Мужички, которые не старались спортивным вокалом выдавать дичайшие вокализы, а рассказывали истории, и мне тоже в эту сторону хотелось шагнуть чуть больше, почувствовать себя комфортно. Я уже приближаюсь к преклонному возрасту, несмотря на то что моложусь всячески. Скоро начну закрашивать седые волосы.
И это, в принципе, естественный был для нас ход — было ощущение, что не хочется изобретать велосипед, не сильно экспериментировать, отталкиваться от самих песен. У нас не сильно получилось без экспериментов, естественно, потому что On-The-Go всегда были про это. Там много витиеватых ходов и интересных композиторских решений благодаря Максу. Мы просто стали старше, стали как‑то спокойнее все воспринимать, справляться со стрессом — в процессе записи к нам присоединился Саша Хьюман, и он добавил какой‑то гармонии в весь процесс. Это была отлаженная дружеская машина, и мы ощутили, что мы вновь в начале пути.
Максим: Да, Саша смог прочувствовать материал — и здорово, что в моменты нашей усталости он заряжал нас своей энергией.
— На прошлой неделе вышел сольный альбом Димы Мидборна, у участников вообще много сторонней работы, как это влияет на ваш рабочий процесс?
Юра: Это классно, это просто держит в тонусе, мы не просиживаем штаны в ожидании, что на нас сейчас как на группу упадет новая активность. Мы все всегда заняты, просто составляем расписание, учитывающее интересы каждого. Потому что личные интересы, семейная жизнь, стремления какие‑то — все это должно учитываться.
Женя: Вообще, Дима нас предал, конечно. Он, получается, сидит сейчас где‑то и тоже дает интервью по поводу своего сольного альбома. Но если серьезно, то это просто взросление. Ты просто понимаешь, что делаешь больше, и у тебя меньше ревности, потому что это глупая и ненужная штука. Дима выпустил альбом, а я его издал — и мы как‑то сосуществуем вполне приятно во всем этом.
Юра: Вообще, Дима для меня всегда был очень вдохновляющим человеком. Он как‑то методично и очень целенаправленно всегда прорабатывал в творчестве сложные моменты, бросался навстречу внутренним вызовам, для того чтобы прогрессировать. Игра на бас-гитаре, участие в более авангардных проектах, написание стихов, лекторство, диджеинг. Он всегда говорил, что ему это дается сложнее, чем нам, и что мы не пользуемся возможностями на полную — а он всегда берется за что‑то сложное для себя и справляется с этим. Может, я тоже теперь запишу сольный альбом, глядя на него.
Максим: Мне кажется, вся сторонняя работа сказывается очень позитивно. Я понимаю, что до недавних пор я жил группой и любые передряги воспринимал слишком близко к сердцу. Группа часто меня как радовала, так и уничтожала. И когда ты занимаешься чем‑то еще, то кругозор, конечно, сильно расширяется, ты можешь на все посмотреть со стороны.
— Мне показалось, что альбом довольно терапевтический, в общем-то, и фраза «профессиональная помощь» прямо упоминается в тексте одной из песен. Это же в целом тенденция в западной музыке, у нас пока этого практически нет.
Юра: В мировой музыке да. Мы себя больше всё равно ассоциируем с западной сценой, наверное, поэтому до сих пор не свернули с пути распевания на английском и не отсекаем для себя пути развития в Европе и, кто знает, даже в США. Этот контекст для меня очень близок. Я нахожусь, отчасти, в кризисе среднего возраста, поэтому смотрю со скромной улыбкой на мемы про психотерапевтов, так как в тот или иной момент жизни они относятся к каждому из нас.
Каждая песня во многом — разбор собственных страхов, наиболее волнительных моментов в жизни, самых личных и дорогих переживаний. Я просто почувствовал, что мне можно уже спокойно с высоты какого‑то своего жизненного опыта рассказать свою историю. Я пытался быть каким‑то лирическим героем, а сейчас мне хочется быть собой. И этот самый терапевтический момент в нашей музыке сильно помогает мне разгрузить голову, облегчает душевное состояние. И во время исполнения новых песен на сцене это невообразимо классно для меня работает — и для аудитории, как мне показалось, тоже.
Максим: Я думаю, что у нас у всех довольно похожий бэкграунд, и я понимаю и чувствую все, о чем Юра говорит в своих текстах…
Юра: Максу пришлось это прочувствовать, потому что он подбирал музыкальный ключ к моим идеям, но еще важно, что в последний месяц работы мы очень много общались, гораздо больше, чем когда‑либо, разгребали какие‑то свои невысказанные истории. На абсолютно взрослом флоу, без юношеской истерии или чего‑то такого тестостеронового.
Максим: Да, я помню, что в конце каждой сессии, после каждого дня мы сидели на кухне и обсуждали не материал, а отношения между собой.
Юра: Мы по ощущениям стали ближе, лучше понимать друг друга, стали терпимее относиться к недостаткам, мы готовы состариться вместе. Такой романтический очень момент, второе дыхание.
— Меня привлекла фраза «ироничный сюжет о непростой финансовой ситуации» в описании песни «It’s Weird But It’s Alright». Что за история за этим стоит?
Юра: Это реальная история, у нас с женой наша родная однушка, которую мы сдаем, пойдет под снос в каком‑то ближайшем обозримом будущем в рамках программы реновации. Будущее этой недвижимости пока остается туманным, может, нас переселят всех вообще далеко за МКАД…
Максим: Поэтому песня получилась очень веселой.
Юра: Был вечер, когда мы с женой, подсчитав наши финансовые возможности, поняли, что нам, скорее всего, придется отказаться от нынешнего комфорта и с двумя детьми переехать в однушку, где мы будем вчетвером как‑то уживаться на тридцати метрах. Я был в шоке, что мы действительно пришли к такому решению, не мог уснуть и написал эту песню. Но в итоге все обошлось — и тем ценнее история, которая осталась на альбоме.
— Как эта история с программой реновации и прочими вещами, которые происходят в Москве и России, идут у вас вместе с западным взглядом на мир?
Юра: Мне всегда хотелось причислять себя к людям в целом, не руководствуясь принципом «где родился, там и пригодился». Это было осознанное, достаточно взвешенное решение, когда мы в самом начале выбрали английский язык. Сейчас кто‑то должен пройти этот путь самурая, нас немного осталось из золотого фонда Look At Me — Pompeya, Motorama…
Женя: Но и Motorama закрыли этот вопрос тремя проектами на русском языке.
Юра: Это нелегкий путь, но мне нравится быть в этом принципиальным.
Максим: Мы просто не видим группу On-The-Go иначе, если честно.
Юра: Да, я снова и снова прихожу к этому выводу — пока что на родном языке песни сами собой не появляются, и это усилие я сейчас над собой не готов сделать. Если оно придет естественно, то хорошо. Мне абсолютно комфортно [с совмещением западного взгляда и жизнью в России], я слежу за тем, что происходит во всем мире.
От местных историй, которые нас выносят, — митинги, эти страшные новые суды. Все это не обходит нас стороной, мы от этого не убегаем, но пускать это в творчество…
Женя: Но «Реновация» уже пошла, получается.
Юра: Это была очень личная история. Понимаете, я вчера смотрел Tiny Desk Concert Тейлор Свифт, и она довольно интересно рассказывала о том, как пишет песни. Она пыталась взять и примерить на себя тяготы мира, садилась и думала: сейчас я напишу об этом песню. И у нее не получалось. Для меня это тоже не работает — я в первую очередь обращаюсь к тому, что чувствую, что у меня внутри, что нуждается в том самом терапевтическом прорабатывании. Это получается естественнее.
Язык для меня не проблема, меня не смущает, что я не дотягиваю до уровня поэзии того же Дилана — в силу того, что я родился в России и пользуюсь английским в пределах своих возможностей. Но я считаю, что мой уровень позволяет комфортно существовать в мире музыки, не стесняясь того, что я родился не где‑то в Висконсине. У нас, конечно, есть эта внутренняя борьба за язык и за правду — вот эти гонения, которые начинаются, когда поколения сменяют друг друга, за этим очень забавно наблюдать, хотя это процессы довольно естественные. Но по мере того как ты развиваешься и развивается твое творчество, ты понимаешь, что для всего есть место.
Максим: Кому‑то действительно кажется, что раз мы поем на английском, то мы как‑то недовольны своей страной, но это вообще не так.
Юра: Это не значит, что мы хотим свалить, разорвать связи, мы просто хотим иметь возможность гастролировать за пределами страны, представлять ее.
— Те гонения, о которых вы чуть раньше говорили, это что? Я не совсем понимаю.
Юра: Все равно есть противостояние между сценами, разными поколениями, да и журналисты пытаются в этом участвовать и влиять на ситуацию. Когда говорят, что… Тот же Шурик Горбачев, (экс-главред «Афиши» и музыкальный редактор «Афиши». — Прим. ред.), он давно выражает эту позицию: давайте нести русскость в массы настолько, насколько это возможно. Но это не совсем применимо к каждому из нас, и не для всех это естественно — процессы же часто выстраиваются сами собой, нам нельзя все перелопатить так, чтобы записать альбом на русском, чтобы быть, как все.
Максим: Все десятые мы наблюдали за тем, как мощно развивается русскоязычная сцена, — и это очень здорово, мы очень рады этому. Просто был период времени, когда было отношение, что если ты поешь на английском, то ты *************** [выпендриваешься].
Женя: Немножечко музыкального шовинизма, так сказать, мы испытывали.
Юра: Да, это не то чтобы гонения, но некий прессинг нами точно ощущался.
Максим: И ты в этот момент думаешь: эй, чуваки, я просто музыкой занимаюсь! Сейчас этого уже нет — и это хорошо.
— На альбоме с вами как раз поют люди, которые успешно перешли с английского на русский, Надежда Грицкевич из «Наади» и Катя Шилоносова из «ГШ».
Максим: Если честно, мы об этом даже не задумывались.
Юра: Но факт налицо, да. Так получилось, что мы и с Надей, и с Катей познакомились примерно в одно время, когда для нас все только начиналось. Как‑то все время пересекались, участвовали в совместных мероприятиях, симпатизировали друг другу — и для нас естественно было обратиться к женским голосам. Пригласить Надю было спонтанным решением — мы придумали концепцию концерта с друзьями и вспомнили, что когда‑то давно On-The-Go хотели записать совместную песню с Moremoney, ее предыдущим проектом.
Максим: Мы долго думали, что можно придумать для этого концерта, и вытащили эту песню из закромов. Она была довольно меланхоличной, полностью электронная песня с одной гармонией на все. И я вытащил Надин вокал — у нее там потрясающая мелодия — и целиком переделал аранжировку. Нам так понравилось, что мы спросили у Нади использовать ее песню и на альбоме.
Юра: Надя обрадовалась такой возможности — вдруг в какой‑нибудь сериал Netflix возьмут эту песню. А Катя появилась на альбоме так: прослушивая демку этой песни — одной из самых терапевтических с альбома про эмоциональное дно в отношениях, — я совершенно отчетливо понял, что слышу ее голос в дуэте со мной. И двойная удача, что Катя и согласилась, и оказалась в тот момент в Москве, чтобы приехать и записать с нами трек.
— Раньше у вас не было совместных песен, насколько я помню. Почему так выходило?
Юра: Да, мы всегда были буками замкнутыми.
Максим: Московский период в плане процесса написания песен был именно таким, да. И «Unsaid» нравится как раз тем, что над альбомом работало много людей. Это оживляет музыкальный процесс, он становится просто интереснее — когда вы вдвоем сидите в четырех стенах, это очень тяжело.
Юра: Помню, когда приехала Катя, мы с ней в перерывах между работой постоянно смотрели все late night show и обсуждали ведущих — выяснилось, что мы оба очень сильно гикуем по этому поводу. Сошлись на том, что любим Джимми Фэллона в нынешней ипостаси больше всего.
Максим: В работе с Катей мне очень понравилось, как она приехала и сразу же часа три вместе со мной сочиняла партию баса. В итоге времени на свой вокал ей не хватило, и его она потом прислала нам, записав уже у себя дома.
И мы поняли, что это напрямую связано с тем, что чем больше единомышленников пускаешь в материал, тем лучше. Мы с Юрой наконец-то смогли открыться и остальным участникам, и людям со стороны.
— «Unsaid», как мы уже говорили, действительно кажется проще и веселее; как на альбоме появилась акустическая гитара?
Юра: Макс просто достал ее из чехла. Но вообще откуда‑то появились кантри и фолк, хотя мы никогда по этому особо не угорали — вроде всегда были далеки от южных американских акцентов.
Максим: Тут дело даже не в акустике — на альбоме есть необычный инструмент, гитара-резонатор, я случайно увидел ее в магазине и купил. Мастер живет в Монтане и собирает гитары из развалившихся зданий. И вот у нее как раз есть это южное звучание. А акустика… Я думаю, что за годы адских экспериментов On-The-Go над звуком и тембрами захотелось сделать что‑то простое. Я всегда страдал, что я музыкант, но не могу просто сесть с акустической гитарой и спеть свою песню.
И так все сложилось, что Юра начал писать тексты, откровенно говорить о своей жизни — и не очень понятно, зачем заморачиваться, хотелось минимально гармонизировать, настроенчески обогатить — и все. Не хотелось его перебивать. И эта простота в подборе инструментов мне показалась очень привлекательной. Вообще, я понял, что раньше я 80% работы над альбомами проводил не с инструментами, а за компьютером, это захотелось изменить.
— Мы уже говорили про самурайский путь, как вам кажется, нужна ли русской музыке новая англоязычная волна — и возможна ли она в ближайшее время?
Юра: Вообще она необязательна, потому что когда мы начинали, то не смотрели: ага, все поют на английском! Мне тогда казалось, что это достаточно естественно происходило для всех… Мы просто ориентировались на наши музыкальные предпочтения и примеряли их себя. Английский: вроде сложно, но интересно, есть пути для саморазвития. Я с самого начала был по специальности учителем английского, и для меня не проблема переключаться между языками. Вообще нет каких‑то вещей, которые запустили бы что‑то для нас…
Максим: Если спросить нас, хотим ли мы новой волны, то нам вообще все равно.
Женя: Ее и тогда никто не запускал, если это произойдет снова, то произойдет само собой. Я знаю группу из Петербурга, которая только начинает, но уже продает больше ста билетов на концерты — и они поют на английском языке. Взрыв может произойти когда угодно: что тогда никто не контролировал это, что никто не проконтролирует сейчас. И я думаю, что это не будет возвращением к старому тренду, а чем‑то абсолютно новым.
Юра: Я думаю, что если мы подадим кому‑то пример, то это абсолютно нормально, но у нас такой цели вообще нет. Мы просто варимся во всем этом, и нам очень комфортно от того, что мы делаем. И все.
Концерты с презентацией альбома пройдут 16 апреля в Москве и 18 апреля в Петербурге.