Поскольку Анастасия — не только музыкант, но и художница, работающая в поле различных перформативных практик, то и «Descend» — не просто новый альбом, аналогичный тому же «Moroka».
«Descend» — саундтрек к перформансу, прошедшему 21 июня 2019 года в рамках серии событий «Ткани», которая, по словам кураторов, «сплетает разнородные музыкальные и перформативные дисциплины и контексты, которые не становятся ни концертами, ни рейвами, ни представлениями, ни выставками в привычном понимании».
— У тебя была лаборатория «Звуковые носители», в рамках которой ты исследовала голос как естественное звуковыражение, не ограниченное сиюминутностью и каноническим исполнением. Можно ли сказать, что твое исполнение на «Тканях» — продолжение этого интереса, который теперь затрагивает уже звуковые возможности не только голосовых связок?
— Да, в каком‑то смысле акустические характеристики речи и свойства голосовых тембров в большой мере заняли мой интерес в последние годы.
В лаборатории «Звуковые носители» мы прикасались к этой теме через практики движения — продолжение этого исследования скорее можно обнаружить в другой нашей с Аней Кравченко работе, «Мерцании». В «Descend» («Нисхождении») я работаю с обработкой подготовленных вокальных записей, в проекте с другим моим соавтором Никитой Прудниковым мы занимаемся нейросетевым синтезом, основанным уже не только на данных человеческого голоса, но и животной сигнализации.
— Из самого голоса ты использовала в этот раз только искаженные и деформированные семплы. Тому есть причина?
— В основе всего звукового полотна лежат записи моей речи и вокала. Так как в работе мы исследуем аспект подвижности оформившихся систем человеческого тела, я помогала этой процедуре на уровне деформации подготовленного голосового материала.
— Насколько сложно тебе было готовить звукоряд к этому перформансу — учитывая то, что ты сама занимаешься перформативным и кинетическим искусством?
— Моя художественная практика позволяет мне работать в разных форматах. Данный проект собирался в интенсивном режиме в сжатые сроки. Каждый из участников работал над своей задачей. Основная часть подготовки проходила непосредственно в пространстве «Мутабора». Нам было важно учитывать специфику и архитектуру места: среда значила для действия не меньше, чем звук и движение.
— Почему, кстати, ты решила исполнить музыку к этому перформансу не под своим именем, а в рамках проекта, если «Нисхождение» (и в целом работы после «Мороки») более не затрагивает тематику Русского Севера и народной музыки даже чисто ассоциативно?
— Я не нахожусь в парадигме одной темы или специфики. Я исследую то, что волнует меня в конкретный период времени, используя разные техники, и это скорее художественный подход. Если придумывать имя каждой из тем, которые я развиваю, их будет больше десятка. Не исключаю такой возможности в будущем, но в данном периоде Lovozero и есть мое имя, объединяющее в себе разные стратегии и интересы в работе со звуком.
Один из примеров подобных стратегий — инсталляция «50Hz», совместная работа Анастасии вместе с Эдуардом и Назаром Рахмановыми, размышление (сподвигающее к тому же самому и зрителя/слушателя) о взаимоотношении человека и созданной/измененной им окружающей среды. — Прим. ред.
— Раньше ты была не очень довольна своим сетапом. Сейчас ты удовлетворена техническим оснащением?
— В каждом проекте возникает свой индивидуальный набор инструментов. От кассетных плееров для проигрывания записей, созданных при помощи алгоритмов машинного обучения, до визуальных сред программирования, вокальных процессоров и стандартных секвенсоров. Искать удовлетворения в каком‑либо одном варианте в моем случае бесполезно. В этом перформансе я использовала готовые виртуальные инструменты, работающие со спектром, гранулярный синтез, вокодеры и тому подобные хитрости.
— Пару лет назад ты приняла участие в проекте финской звукопоэтессы Антье Грейе-Рипатти (AGF), посвященном женщинам в русском словесном искусстве. Как вообще это получилось и почему было принято решение положить под звукоряд Антье «Финляндию» Елены Гуро?
— Так случилось, что это стихотворение со мной со студенчества и я его хорошо ощущаю. Оно трагично и музыкально — это то, как оно было представлено мне в ходе литературного анализа. Как раз эту трагичность и музыкальность мне и захотелось отделить и пересмотреть с помощью звуковых средств. У стихотворения достаточно любопытная динамическая структура, с которой интересно было играть в совместной композиции. Антье поддержала идею, сконцентрировавшись на композиции и ритмическом рисунке.
— Возвращаясь к «Descend». Аня Кравченко отмечала, что при постановке перформанса у вас не было четких партитур — только графические инструкции, по которым и строили свои движения танцоры, и выполняла звуковое сопровождение ты. Насколько эти инструкции оказались полезными для разработки звука?
— Графические партитуры — это предлог для того, чтобы начать тонкую cоматическую работу с вниманием, в том числе и в процессе создания музыки. Это достаточно многомерная ситуация. В данном случае имеет значение то, что мы находимся в едином идейном поле. Каждый из присутствующих в этой работе медиумов самодостаточен и/или равнозначен внутри смыслов, с которыми мы работаем.
Подобного рода художественные встречи — это еще и вызов для нас в контексте политически необходимых сегодня и одновременно соскальзывающих в утопию новых онтологий. Мы проигрываем или обретаем себя в другом мышлении. Насколько это видимо или существенно — ответ неоднозначный, но в этой неоднозначности и обретается характер и смысл такой практики. Часто зрители делятся с нами противоречивыми ощущениями — для меня нет ничего интереснее этих нелинейных, запутывающихся или распутывающихся откликов.
— Во время перформанса в его ткань вторгалось некоторое количество сконструированных объектов. Как ты учитывала эти объекты при создании звука?
— Объекты создавались в общем эстетическом ключе техногенности и искаженности, поэтому несложно было учитывать их: единственное, к чему мы хотели бы прийти в следующем варианте этого перформанса, это к автономной деформации объектов в реальном времени.
— Опиралась ли ты на предшествующие опыты в сочетании шумовой музыки и кинестезиса? Известный мне пример из подобного — перформанс/балет «Them», прошедший в 2012 году в Центре Помпиду при поддержке пауэр-электроникс-коллектива Sutcliffe Jugend.
— Я редко сознательно прибегаю к отсылкам. Но есть одна достаточно конвенциональная танцевальная работа, которая вдохновляет меня своей органичностью пересечения идеи, сценографии, действа и звука. «Печальные тропики» Вирджилио Сиени при участии композитора Франческо Джоми, вдохновленная одноименным антропологическим трудом Клода Леви-Стросса. Также достаточно интересные опыты интеграции шумовой музыки, движения и технологии можно встретить в перформансах Марко Доннаруммы.
— Почему для тебя важно было издать эту запись в отрыве от трехмерного визуального и исполнительного ряда?
— Никакой другой полноценной документации у нас на данный момент нет. Пусть этот звук будет напоминанием о событии и, возможно, призывом к аналогичным практикам. Это архивная процедура.
— Насколько я помню, в самой концепции перформанса ты являешься автором как минимум названия. Не думаете ли вы с Машей Харитоновой и Аней Кравченко расширить проект до осмысления остальных тканей тела и остального мира, кроме медитации на «костность»?
— Работа с анатомическими образами в движении является частью нашей с Аней многолетней танцевальной практики. И, разумеется, она не ограничивается темой, затронутой в «Descend». Например, в следующем событии для проекта «Ткани» мы затронули аспект сознания как вирусной системы. Мой интерес в подобных действиях раскрывается не столько в том, какие именно идеи и образы заложены в произведении, сколько в том, какие изменения это вносит в восприятие и поведение действующих и наблюдателей.