— Альбом ведь довольно меланхоличный по настроению, почему он назван «На солнце»?
— У нас было много вариантов названия, одно из которых — «Луна упала». Мне лично это название по звуку нравилось больше. Но большинство участников группы посчитали, что в нашем возрасте такими словами разбрасываться не стоит. Сама песня «На солнце» была записана настолько давно, что я даже думал убрать ее с этой пластинки.
Что касается меланхоличности, то в текстах Димы Озерского много разных ассоциаций. Помню, как в начале 90-х мы ехали на гастроли куда-то за границу на автобусе и довольно долго стояли в очереди на границе. За нами стоял автобус с питерскими баскетболистами. За время в пробке мы познакомились, они попросили нас дать послушать что-нибудь из нашей музыки. А у нас в тот момент только вышел альбом «Птица». Отдаем им кассету со словами: «Самое новое, самое веселое». Через полчаса они возвращаются и говорят: «Ребят, а повеселее у вас ничего нет?»
Так что для меня «На солнце» — это веселый альбом. Не скажу, что он веселее «Птицы», но точно интереснее музыкально. Можно даже сказать, что он очень честный и откровенный. Здесь практически нет аранжировок, а мне кажется, что аранжировки со временем убивают музыку. Сегодня она тебе нравится, завтра нет, а играть нужно именно так. А у нас в некотором смысле африканский подход — каждая песня может играться по-разному в зависимости от настроения.
— Как вы поняли, что завтра нужно идти на студию и записываться?
— Наверное, за полгода стало понятно, что мы готовы к новому альбому и у нас достаточно материала. Обычно интуитивно чувствуешь, что ты созрел, — вот и все. Весь альбом мы сыграли вживую и практически не сводили. Мне такой прием больше всего нравится. Практически так же, кстати, писались и предыдущие альбомы — «Девушки поют» и «Юла», а если бы была возможность и раньше, мы бы вообще все свои альбомы так записывали. А про сжатый график записи, опять же, — мы всегда так записываемся, все привыкли уже. На этом альбоме приглашенных артистов нет, но когда мы писали «Девушки поют», все приглашенные артисты с удовольствием отнеслись к такой манере работы, потому что это были люди, любящие импровизационную музыку.
— То есть это своего рода альбом-концерт?
— Да, так и есть. Все эти песни довольно гармонично друг с другом сочетаются, поэтому играть альбом целиком на концертах будет проще.
— Для записи женского вокала вы пригласили свою жену. Почему именно ее?
— Нужен был женский вокал, и я посчитал, что именно она там очень нужна. Я считаю, что она прекрасно поет.
— История с приложением — как она появилась?
— Это была идея наших друзей из одного питерского PR-агентства. Они предложили, нам такой ход понравился. При этом для жителей Петербурга все получилось довольно иронично — солнца в городе не так много, а недавно я вообще узнал, что Петербург занял первое место по наименьшему количеству солнечных дней среди крупных городов.
— Это ход против пиратов? Вас сильно заботит пиратство собственной музыки?
— Меня вообще никак не заботит. И вообще, мы делали это не для того, чтобы с пиратством бороться, а для того, чтобы всем было классно, весело и интересно.
— В песне «На солнце» есть строчка «И уже никогда не вернуться назад» — она означает для вас необратимость чего-то в жизни?
— Нет, ну это же песня, а не дневник или манифест. Понятно, что ничего нельзя вернуть назад. И слова в этой песне означают буквально то же самое. Можно рассматривать с философской точки зрения, можно буквально, можно — с точки зрения фэнтези, например. Контекст разный всегда может быть. Для меня это просто слова песни, которые хорошо поются в этой мелодии. А что они будут означать? Да лучше, чтобы они вообще ничего не означали. Для меня песня — это мотив, мелодия и слова. И все вместе это создает настроение, которое передается людям. Другое дело, что можно искать смысл, а можно не искать и получать удовольствие. Если вы пьете водку с огурцом, вы же не думаете, что в этом должен быть какой-то смысл. Или когда вы купаетесь в море или идете под дождем. Вы же не думаете про смысл, вы просто живете. И смысл песни для вас ведь может меняться с течением времени.
Предназначение искусства в том, чтобы обострять наши чувства, чтобы мы могли ощущать жизнь полнее, получать от нее радость. А искать смысл в искусстве — ну это же не учебник геометрии.
— А если говорить о вашей новой музыке, какие она лично у вас эмоции вызывает?
— Мне просто нравится ее играть. Даже, если честно, стало интереснее, чем 20 лет назад. Больше стала интересовать сама музыка, стал больше обращать на нее внимание. Раньше больше нравилось придумывать что-то, сочинять, а играть мне не всегда хотелось. Еще было некоторое инфантильное очарование самой сценой. Она меня манила, мне хотелось быть на сцене. Но я бы не сказал, что мне нравился сам процесс музицирования. Сейчас же наоборот.
— Как, на ваш взгляд, сегодняшняя ситуация в стране влияет на современную российскую музыку?
— Наверное, людям стало тяжелее ходить на концерты, но я не думаю, что это как-то влияет на музыку. Для нас, во всяком случае, ничего особо не поменялось. Мы продолжаем играть в свое удовольствие.
Если говорить обо всем этом в каком-то глобальном смысле, то я не вижу и никогда не видел в нашей стране музыкальной индустрии. То есть у нас есть любители определенной музыки, но нет системы, нет, так скажем, предприятий, которые бы занимались выпуском различной музыки для разных категорий слушателей. Соответственно, нет никаких продюсерских центров, которые бы отбирали музыку, выводили на рынок новых артистов. Я не имею в виду поп-музыку и определенный контингент музыкантов. Найти зарубежную музыку любого жанра в интернете и следить за ней довольно просто, потому что индустрия в других странах существует, а у нас нет. На Западе, если я захочу послушать, например, авант-джаз, я через минуту в интернете смогу найти кучу сайтов, где можно такую музыку послушать, купить пластинки и узнать, где и когда ближайшие концерты. И так с любым жанром.
Можно говорить, что качественной музыки нет, но ведь спрос всегда рождает предложение. А если люди варятся в своем соку и делают музыку для своих друзей, то шансов выйти на какой-то рынок у них вообще никаких нет. Тогда о каком качестве может идти речь, если нет среды и нет индустриализации?
— Может быть, нашему массовому слушателю это и не нужно?
— А почему слушатель может быть только массовый? Ведь есть люди, которые интересуются джазом, дабстепом и чем угодно, значит, слушатель найдется. Есть популярная музыка, которую ставят на радио, показывают по телевизору. Это массово, да. Но есть же огромное количество другой музыки. При этом индустрия не формируется, я даже не знаю, по какой причине. Но я точно знаю, что есть группы и есть какая-то часть публики, которая этими группами интересуется.
Эта проблема шире: я как-то беседовал с итальянским журналистом из Рима, который сам еще и пишет музыку. И он говорит мне: вы даже не представляете, насколько у вас в Москве все круче обстоит с музыкой. Вы счастливые люди, что можете сочинять музыку на родном языке и у вас есть своя публика. Потому что если я напишу песню и слова там будут итальянскими, ее никто в стране не будет слушать, потому что для нас Адриано Челентано то же самое, что для вас Филипп Киркоров. Поэтому приличные люди не будут слушать музыку на итальянском языке. Я думаю, что это сейчас общая беда, по крайней мере большинства стран. Другой вопрос — почему у нас никто этим не занимается? Не знаю.